Так и просидел егет всю ночь, охваченный новым для него, и совсем не подходящим для ханского воина, но всё же таким сладостным и неповторимо восхитительным чувством – вдохновляющим и заставляющем его душу радостно петь в звёздном безмолвии…
Время же шло своим чередом и на востоке начало светлеть: наступало утро. Воины просыпались и готовились к новому дню; поднялся и Алтузак-хан.
– Седлаем коней, великий хан? – спросил Каракош, горя жаждой свершений.
– Да, пора двигаться. Но сейчас наши пути расходятся: дальше я беру с собой лишь одного из вас – тебя, Белес. Вы же отправляйтесь к Ванах-тархану и к верховьям Сухайлы и Ашкадара – передайте главам родов, что хан велит снарядить постоянные дозоры к границе Степи. Потом возвращайтесь и ждите меня здесь. Когда вернусь, не знаю, может сегодня к исходу дня, а может через несколько дней. Каракош, ты назначаешься десятником – старшим среди своих друзей. Всё.
Тут же подозвали своих коней и начали их седлать. Десятник Каракош, самый приближённый к вождю, оседлал в первую очередь Кангара, ханского коня, и лишь затем взялся за своего. Закончив, повскакивали в сёдла, готовые к дальней дороге. Алтузак-хан оглядел своих воинов, попрощался взмахом руки, и двинул Кангара на восток, вниз по течению Мелеуза. Белес отправился с ним.
Каракош обратился к своим воинам, волею самого хана подчинённых ему:
– Путь предстоит дальний: Сухайла далеко, а Ашкадар ещё дальше, поэтому, если подниматься ещё и по Мелеузу, то это большой крюк и к вечеру можно не успеть вернуться, и что тогда подумает о нас наш хан? Значит так: двое едут по Мелеузу к Ванах-тархану, а остальные сразу на запад, к Сухайле и Ашкадару. По Мелеузу поедут…
– Я и Тигой! – вскрикнул Баламир. – Разреши нам, брат.
– Хорошо, поезжайте вы. Остальные за мной, – скомандовал десятник Каракош и пустил коня вскачь к поднимающимся на западе холмам.
Баламир воспрял духом: сбывается его стремление, ночью казавшееся таким далёким и несбыточным – он посетит кочевье Ванах-тархана и, возможно, увидит там ту девушку, а может быть, даже узнает её имя. А вдруг ему повезёт, и он сумеет даже поговорить с ней – разве это так уж невозможно?
– Вперёд, Тигой, поехали!
И они поехали вверх по реке. На западе виднелись причудливой формы, очень красивые холмы, пестрящие всеми красками в сиянии наступающего утра; ещё дальше, к юго-западу, возвышалась невысокая лесистая гряда, именуемая горами шотигесов; а слева, далеко на востоке, за Агиделью, узнаваемой по протянувшемуся вдоль её русла туману, вздымались зелёные от густых лесов горы, замыкаемые с юга вершиной Кунгак-тау.
Когда солнце поднялось уже над горами, Баламир и Тигой увидели впереди огромную отару овец. Пастухов пока не видно, но они обязательно должны быть где-то рядом – у них можно узнать, где искать стан главы рода. Заставив коней гнать во весь опор, двое братьев устремились к отаре. А вон и пастух, на склоне холма. Это оказался мальчик, лет десяти, на рыжей кобыле. Одет он был в рваные обноски, явно с чужого плеча. Наверное, из булгар.
– Эй, малай! – крикнул ему повелительно Тигой, когда они с Баламиром подъехали к холму. – Давай сюда!
Тот, увидев двоих вооружённых всадников, тотчас же поспешил выполнить приказание. Когда он, торопливо погоняя ударами хлыста старую ленивую клячу, кое-как спустился с холма, Баламир спросил его:
– Ты кто такой, малай? Чьих овец пасёшь?
– Я из кочевья Ванах-тархана. А отара это – Гирес-батыра, брата тархана.
– Где стан Ванах-тархана? В какой стороне?
– Вон туда, – указал пастушок рукой на юг, вверх по течению реки. – На ту гору. Вода обегает его и в дырах там живут ласточки, как у нас на Идели. Вам надо подняться наверх и посмотреть налево, в те луга. Увидите стан, его оттуда хорошо видно.
– Это значит, он на том берегу?
– Да. Сперва поднимайтесь наверх. Там будете знать, куда ехать. А переправитесь потом, когда посмотрите сверху.
– Ну ладно, малай, спасибо тебе. Хочешь мяса? – вдруг предложил Баламир.
– Нет, я зайца поймал. И рыбы много. Только она маленькая. У нас на Идели была большая, как эти овцы. А здесь мелкая, хотите попробовать?
– Ух, ты, – удивился неожиданному предложению Баламир. – У нас времени нет, в другой раз попробуем. Ты хороший охотник, малай – вырастешь, станешь воином. Тебя как зовут?
– Кусюк. Но дома меня звали Газизом.
– Ладно, прощай Газиз.
Двое всадников уже скрылись в зарослях, двигаясь в направлении указанного им холма, когда Газиз услышал оклик:
– Кусюк, как дела?
Это была внучка тархана, та самая девушка, которая была вчера с ним и с Чегет-батыром в лагере хана, и которую надеялся встретить Баламир. Девушка выехала из распадка меж двух холмов. Там, вдали, у Оленьего леса, стояли юрты семьи Чегет-батыра, и вчера, после посещения лагеря хана, Ванах-тархан со своей внучкой поехали ночевать к нему. А сейчас она возвращалась домой – одна, без деда, который ещё остался у своего старого друга.
– Хозяйка, там два воина проехали.
– Что за воины, Кусюк? Из наших?
– Нет, но тоже башняки. Похожи на настоящих воинов, только доспехов нет, и мечей тоже. Но дубины имеют и луки огромные. Ищут кочевья твоего деда. Вон они, хозяйка, на гору поднялись.
Девушка посмотрела на вершину холма и увидела там двоих всадников. Она поняла, что это двое из тех, что вчера прибыли с ханом. Ясно, что они не просто так ищут кочевье тархана – у них какое-то поручение. Но тархана нет в кочевье и их надо отвести к нему.
– Ты разговаривал с ними, Кусюк?
– Да. И хотел угостить их рыбой. Я наловил на рассвете.
– Это воины самого хана, Кусюк. Ты разговаривал с ними и для тебя это хороший знак.
– Правда, хозяйка? Один их них сказал, что когда я вырасту, то тоже стану воином.
– Станешь, Кусюк, обязательно.
После этих слов внучка тархана двинула свою пегую кобылу к реке, чтобы переправившись через неё, оказаться на пути этих ханских воинов.
Баламир и Тигой, в это время, уже разглядели с вершины холма, огибаемого Мелеузом, стан Тархана, главы рода Красной Волчицы. Это было кочевье из десятка юрт, расположенное на берегу небольшого озера, окружённого ивами и тополями. Огромное стадо коров двигалось куда-то на дальние выпасы, а вон другое, и ещё одно показались за небольшим лесом. Отары овец, которых невозможно сосчитать, виднеются то тут, то там. И табуны лошадей, вид которых радует глаз, во множестве пасутся по бескрайним зелёным лугам. Стан-то, оказывается, совсем рядом: – они будут там очень скоро.
Заметив направление пути, по которому следует двигаться, братья спустились с вершины холма и пустили своих коней в воду реки, пересекающей им путь. Выбрались на противоположный, каменистый и песчаный, берег и двинулись дальше, объезжая многочисленные заросли кустарника и участки леса.
Вдруг они услышали, за группой деревьев, топот копыт несущегося галопом коня. Вот уже и всадника видно в просветах между деревьями – он движется к ним. Братья остановились в ожидании. У Баламира ёкнуло сердце – это же та пегая кобыла! Неужели это она, та прекрасная девушка, чьи сияющие глаза он видел всю ночь в сверкании звёзд небесных, и чей шёпот слышал в журчании ласковом реки?
Пегая кобыла выскочила на поляну, где стояли братья, и девушка, натянув поводья, остановила её резко, заставив взвиться на дыбы. Баламир обомлел – что-то случилось с ним, и непонятный жар охватил его тело, заставив оцепенеть.
– Я слышала, вы ищете нашего тархана?
Баламир молчит, дара речи лишённый, да и всё тело как будто уже не его.
– Да, мы ищем вашего тархана, – ответил Тигой. – По поручению хана.
– В стане вы его не найдёте – его там нет.
– Где же его найти? – покосившись на странно молчавшего Баламира, спросил Тигой. Старшего его брата словно оглушило: он, похоже, даже шевельнуться не может. Ну и дела – что это с ним такое?
– У Оленьего леса, в кочевье Чегет-агая – это в другую сторону. А зачем он вам? – поинтересовалась девушка.
Тигой ничего не сказал, справедливо полагая, что на такой вопрос должен отвечать сам Баламир, как старший.
– Эй, что с ним? – глядя на старшего из братьев, с весёлым смехом спросила девчонка, – тот и вправду выглядел смешным со своим покрасневшим лицом. Но она быстро всё поняла и, сама уже охваченная смущением, стала рассматривать его с интересом. Затем, спохватившись, что внимание её излишне повышенное, опустила глаза и сказала: – Я догнала вас, чтобы проводить туда. Пастушок мне рассказал о вас. Поедемте со мной.
Лишь когда они направили коней обратно, к реке, Баламир, наконец, пришёл в себя. Стряхнув оцепенение, он обрёл дар речи.
– Мы ищем тархана по поручению нашего предводителя, Алтузак-хана. Мы его воины и меня зовут Баламир, а это мой младший брат Тигой, мы – сыновья Тигоя и род наш владеет полями Куганака. А тебя как зовут, красавица? – спросил Баламир и незаметно сделал знак рукой братишке, чтобы тот отстал.
– Ишь ты, быстрый какой – имя ему скажи. А только что и слова вымолвить не мог, наверное, ханские заботы вскружили голову, да, бесстрашный батыр? – засмеялась девушка.
Осмелевший егет заговорил откровенно:
– Голову мне вскружила твоя красота. Я и не знал, что бывают такие прекрасные девушки, что смогут вскружить мне голову.
Девушка, смутившись, опустила голову и искоса поглядела вбок, на своего спутника. А он хорош собой: крепкий и высокого роста, лицо гордое и волевое, как у настоящего воина, а серые глаза сияют добротой и, в то же время, внутренней силой – такие глаза привлекают людей. Девушка поняла, что он нравится ей – но не может же она признаться в этом. Правильнее будет пока посмеяться над ним.
– А вы и вправду воины? Скольких врагов ты сразил, батыр? И где твои меч и копьё? Или ты поражаешь их этой самодельной дубиной?
– Только вчера хан назвал нас воинами. И я ещё не встречался с врагом в открытом поле. Но будь уверена: когда это произойдёт, у меня будут и его конь, и его оружие, и его доспехи. Его лук я подарю тебе, твой-то ведь не настоящий, – сказал Баламир, имея в виду её облегчённый и укороченный, можно сказать детский, вариант башнякского лука. – Его амулеты я подарю твоей матери, чтобы она знала, что я сильный воин и что она может отдать за меня свою дочь, которую зовут… Как тебя зовут?
– Слишком ты быстрый, – не поддалась на уловку девушка, – ты сперва победи врага.
– Думаешь не смогу? Или испугаюсь?
Когда подъехали к реке, девушка разогнала свою пегую кобылу и устремилась на ней в воду реки, подняв фонтаны брызг. Егет на своём коне бросился следом. В три-четыре прыжка преодолев поток, они понеслись в луга. Тигой держался на почтительном расстоянии от них, повинуясь указанию брата.
Как же невыразимо прекрасно это ощущение – нестись верхом на быстроногом коне по бескрайней степи, подставляя лицо восхитительному, захватывающему дух, напору вольного ветра, наполненному запахами душистых степных трав. Баламира, так же, как и девушку, и так переполнял душевный подъём, вызванный новым для них обоих чувством, таким приятным и чудесным, будоражащим душу, и заставляющим совсем по-другому смотреть на всё. Как всё красиво вокруг, почему же раньше это было не так заметно?
Оказавшись на вершине одного из холмов, девушка вдруг остановила свою лошадь. Баламир был рядом с ней, а Тигой остался внизу, позади них.
– Значит, говоришь, у меня лук не настоящий, да? – припомнила ранее высказанное девушка. Она указала на соседний холм, где стояло высохшее дерево, украшенное развевающимися на ветру разноцветными лентами. – Попадёшь в то дерево?
– Это же дерево духов, – воспротивился Баламир. – Нельзя стрелять в него!
– Это моё дерево духов, и это я украсила его. Смотри: сейчас и моя стрела украсит его.
Расстояние до дерева неблизкое и попасть в него – непростая задача. Девушка достала лук, вынула из колчана стрелу и, ловким и предельно грациозным движением, заставившим сердце егета замереть, натянула тетиву, развернувшись вполоборота на своей лошади. Её сияющие карие глаза сузились как у львицы, почуявшей добычу, неотвратимо и окончательно соединяя, готовую к полёту стрелу и дерево на соседнем холме, невидимой линией своего неподвижного, сверкающего сталью взгляда. Разворот вбок и лёгкий наклон назад идеально подчёркивают прекрасную осанку, а вытянутый назад локоть правой руки, натягивающей тетиву, и выставленная вперёд левая, держащая изогнувшийся дугою лук, дополняют этот бесконечно восхитительный образ настоящей гордой воительницы, хозяйки и повелительницы древней Степи. Коричневые прямые волосы, ниспадающие из-под горностаевой шапки, колышутся на ветру, и по их движению девушка определяет силу и направление ветра, повлияющего на полёт стрелы. Лошадь застыла под хозяйкой, чувствуя её безупречную собранность, предшествующую выстрелу. Пальцы девушки разжались – слух пронзил перелив серебряный, в дрожи тетивы звенящей – и стрела умчалась, просвистев, к цели. Бесконечно долгий миг, затем глухой стук – это стрела вонзилась в сухое дерево, прямо в цель.
– Это моё дерево, Баламир. И я разрешаю тебе украсить его своей стрелой. Попадёшь рядом с моей – может быть, скажу своё имя.
– А ты хорошо стреляешь. И лук у тебя отличный, хотя и выглядит таким маленьким.
– Его сделал сам старый Турля. Ну что, сможешь попасть в дерево?
Баламир достал свой лук, вложил стрелу и натянул волосяную тетиву. А ведь далеко, да и ветер – можно и не попасть. Он тогда сгорит со стыда. Нет, нельзя промахнуться – надо собраться и настроиться. Прикинув силу ветра, Баламир приготовился. Стрела остра, рука крепка, послушна пальцам тетива. Зорки глаза, и цель ясна, и верно будет сражена. Наполнив сердце древним заклинанием, Баламир, стрелок меткий, тщательно прицелился и выпустил стрелу. Она попала в цель, правда не очень близко к предыдущей.
– Теперь ты назовёшь своё имя, красавица, – обрадовался егет.
– Я же сказала, если попадёшь рядом с моей, а твоя где? Совсем в стороне.
– Нет, не надо отговариваться, ты обещала.
– Ну всё, хватит, стрелок. Посмотри вон туда, видишь вдали лес?
– Да.
– Это Олений лес, подъезжайте к нему с юга – там юрты Чегет-агая. А мне пора домой возвращаться, дальше я с вами не поеду, – сказала девушка и развернула свою лошадь.
– Постой, – расстроился Баламир и, догнав девушку, остановил её лошадь, ухватив за повод. – Не уезжай, прошу тебя, – взял девушку за ладонь.
Та не одёрнула свою руку.
– Мне действительно пора, Баламир, – сказала она и другую свою руку положила поверх его пальцев. – Может быть, ещё свидимся.
– Обязательно свидимся. Я же знаю, в каком кочевье ты живёшь.
– Будет надо, найдёшь Кусюка, пастушка того.
–Зачем?
– Вот глупый, через него и меня найдёшь. Не будешь же в стане меня искать. Ну, всё, прощай Баламир. Я уезжаю.
– Прощай, красавица.
– Меня зовут Айхылу…
И Айхылу поехала вниз с холма. Проезжая мимо поднимающегося Тигоя, улыбнулась: «Прощай, Тигой», – и поскакала во весь опор к реке.
Баламир, окрылённый, восхищённо смотрел вслед прекрасной Айхылу…
Небо всё больше хмурилось – становилось пасмурно…
А потом они побывали в кочевье Чегет-батыра. Повидали тархана. Передали ему поручение хана отправить дозоры к южным рубежам…
Вернувшись к месту сбора, где велел ждать Алтузак-хан, они стали ждать. Никого не было целый день. До самого вечера Баламир порывался отправиться к пастушку Газизу – душа его стремилась к Айхылу, но он не может ослушаться твёрдого наказа хана ждать его здесь. В первую очередь он воин – всё остальное потом – и чувство долга не позволит ему покинуть это место. Так что, он дожжен отринуть все чувства и ждать, сколько бы ни понадобилось. Интересно, думает ли о нём Айхылу? Конечно думает: он ей тоже нравится – Баламир, хоть и совершенно неискушённый в таких делах, чувствовал это. Она же смотрела на него и её сияющие, как звёзды, карие глаза сказали ему об этом.
В конце дня, когда начался дождь, вернулись трое братьев: Бурибай, Туктамас и Аюхан. У Сухайлы, оказывается, они разделились – Каракош с Гиларом поехали дальше, к верховьям Ашкадара, а трое вышеназванных братьев стали искать кочевье главы сухайлинского рода. И лишь перед самым заходом солнца, когда уже отгремела гроза, вернулись Каракош с Гиларом. Итак, поручение хана выполнено: тарханы трёх южных родов получили указания, воины, во главе с Каракошем-десятником, ждут своего вождя в установленном месте, на берегу Мелеуза…