Вице-адмирал Генкин
Исключения (как правило, по адмиральскому блату) допускались при приеме в радиоэлектронное ВМУРЭ им. Попова.
У Генкина был свой ангел-хранитель – вице-адмирал С. Н. Архипов, начальник 5 Главного управления флота. Когда в 1952 году за капитаном второго ранга Генкиным пришли к Архипову с требованием уволить «космополита», тот сказал – тогда увольняйте и меня.
До 1957 года Генкин работал у Архипова в 5-м Главном управлении – радиоэлектронного вооружения ВМФ. В 1957 году он возглавил в/ч 10729, а с 1959 года сменил Архипова на посту начальника 5-го Главного Управления.[26]
Военные, как правило, были инициаторами создания новых институтов, особенно, если видели, что старые с поставленными задачами не справляются и решительно возражают против новых задач и вызовов. Ленинградский НИИ-3 – будущий ЦНИИ Морфизприбор – с трудом справлялся с гидроакустическим вооружением нового атомного подводного флота, создаваемого в ответ на деятельность Риковера. Кроме того, они продолжали проектировать комплексы для больших (престижных) надводных кораблей. На противолодочную оборону с использованием самолетов, вертолетов и надводных (особенно малых) кораблей у них не хватало ни людей, ни площадей, ни средств, ни желания.
Одно из постановлений ЦК, подготовленное с участием команды Генкина, вышло 6 декабря 1955 – за номером 002028 «О развитии гидроакустического вооружения в СССР». В нем предусматривалось создание в Киеве п/я 753 – он же п/я 153, а позже Киевский НИИ гидроприборов. Киевлянам, особенно жителям Соломенки, он был известен под названием «Рыба». Если кто-то думал, что для киевлян осталось тайной, что на месте любимого соломенского базара строилось что-то секретное, то они ошибались. Звонки возмущенных чем-то местных жителей секретарше директора: «Это институт подводных лодок?» или «Это атомный центр?».
Киевский НИИ Гидроприборов, ул. Сурикова 3
Первое назначение киевского института – быть дублером ленинградцев, чтобы заткнуть дыры и взять на себя проблемы, которые чрезмерно нагружали ленинградцев, отвлекая их от главного – проектирования гидроакустических комплексов (ГАК) для атомного флота. Ленинградцы еще долгое время считали киевский институт своим филиалом, которым он организационно и фактически никогда не был.
Датой основания института считается 1 октября 1956 года, когда был подписан приказ 00207 Министра судостроительной промышленности А. М. Редькина пробышего министром всего год) о создании в Киеве научно-исследовательского гидроакустического института 753. В направлениях работы института были определены задачи гидроакустического обнаружения ПЛ и определения ее координат для надводных кораблей, авиации, береговых постов и даже для ПЛ. Киев быстро развивался как промышленный и научный город.
Боковой фасад НИИ Гидроприборов с якорями на окнах
Ломать голову, где взять строителей и средства не хотелось, и под новый институт отдали новые здания судостроительного техникума, с таким трудом и тщанием наконец-то построенных киевс-ким заводом «Ленинская кузница» для пополнения своих кадров.
Красивое главное здание с прекрасными двухсветными актовым и спортивным залами. На больших окнах парадной лестницы главного здания, выходящего боковым фасадом на улицу Богдановскую, чугунное литье с якорями и чем-то другим морским. Когда однажды какой-то отставной морской офицер фотографировал неожиданно возникшее посреди сухопутного Киева здание, его арестовала охрана ящика по звонку утомившихся на сверхурочной работе в воскресенье шутников – сотрудников 11 отдела.
До этого техникум ютился в каких-то привокзаль-ных развалюхах, а после был переведен в Николаев, в который многие студенты и большинство преподава-телей не поехали.
Ситуация, как с кальки, списана с рассказа Солже-ницына «Для пользы дела». Директором п/я назна-чили директора техникума судостроения П. А. Монету, о чем он очень пожалел уже через год, когда его использовали и «слили» в завхозы. Говорили, что неграмотности он был примечательной…
Даже героиня рассказа как будто списана с одной из сотрудниц института – комсорга Эдиты А.
Правда, сначала институт ютился в нескольких помещениях 4 этажа главного корпуса (там позже находилось патентное бюро) и в мастерской. А в новеньких, больших и светлых аудиториях учащиеся техникума (заметное большинство мальчиков) внимало известному остроумцу математику:
– Выделим треугольник ABC и заштри…
–*уем! – чувствуя себя крутыми парнями, дружно подхватывала аудитория.
– Нет, нет, – мягко уточнял математик, – мелом.
Для будущих лабораторий аудитории не были приспособлены, но они были удобнее, чем построенные потом в специальных зданиях.
Уже в 1957 году в институте было 247 человек – рассвет (в 1987–3400, расцвет с признаками увядания, а в 2006 – 150, из них больше 100 пенсионеров, закат).
Большим подарком для института был назначенный в январе 1957 главным инженером и заместителем директора по научной работе сотрудник «Морфизприбора» Игорь Николаевич Дымский, чуть ли не единственный гидроакустик в институте и единственный кандидат наук. Он стал наставником всех молодых специалистов, которых учили преподаватели, сами только начинавшие знакомиться с гидроакустикой. (Факультет акустики КПИ – бывший раньше факультетом Института Киноинженеров, год назад срочно начал осваивать новую для себя закрытую тематику).
Первыми зачисленными в ящик молодыми специалистами являлись двадцать выпускников техникума, среди которых был Виталий Тертышный – впоследствии главный конструктор вертолетных гидроакустический станций (ВГАС).
Выпускников из бывшего института киноинженеров, которые проучились на полгода больше, чтобы стать гидроакустиками, было в два раза больше, чем выпускников техникума. Из них сразу же рекрутировались руководители проектов – согласно установившейся при учебе иерархии, включая комсомольскую. Однако теперь нужно было нравиться не только профессору и комсомолу (а здесь главному инженеру Дымскому и парткому), но и вдохновлять (заставлять) товарищей делать работу, с которой никто знаком не был. Это удавалось не всем и поэтому многие сверху ушли вниз, кто глубже, кто под поверхность, кто время от времени выныривал.
Среди тех, кто с самого начала и до конца был наверху – отличники Юрий Бурау и Олег Алещенко. Зоя Головинская тоже (не сразу) была наверху – почти 30 лет начальник сначала сектора, а потом отдела научно-технической информации. Нужно сказать, что многие бывшие студенты института киноинженеров мечтали о карьере в кино. Алещенко, декламатор стихов Маяковского, провалился на экзаменах на актерский факультет (ему сказали: второго Ланового нам не нужно). Красавцами были и комсорг Кава, Борис Джигурда, его жена Ядвига. Фамилия Джигурда в кино прозвучала позже – благодаря их сыновьям. Даже Бурау, оказывается, мечтал об актерской карьере.
Были среди них владелец ЗИМа Виталий Ткачук[27] и его жена – «комсомольская богиня» Эдит Артеменко.
Из Института киноинженеров была возможность проникнуть в кино сначала звукооператором (а раньше и оператором), а затем уже сниматься или даже стать режиссером – и примеры тому среди выпускников киевского института киноинженеров были. Но и звукооператор в то время был немаленьким человеком в кино – входил в творческую группу с соответствующей оплатой.
По-разному сложилась судьба первых выпускников-гидроакустиков. Никто из них в кино не попал.
Олег Головинский стал выныривающим, А. К. Кизлинский почти всю жизнь проработал замом начальника акустической лаборатории, потом отдела.
Их друг, однокурсник и отличник Миша Барах в институт не попал. С самого начала было определено, что институт будет юденфрай. Пришлось Мише пробиваться на заводе киноаппаратуры в начальники цеха, а потом дожидаться значительного усиления его друзей в институте и нехватки специалистов, чтобы, значительно потеряв в зарплате, приобщиться к секретной технике. Не сразу попал в институт и украинец с подозрительной фамилией Игорь Юденков,[28] четырнадцатилетним мальчишкой угнанный в Германию. Не попали в институт и сотрудники кафедры акустики, которые учились, уча своих выпускников. В области обработки акустических сигналов известным специалистом был их любимый профессор Марк Ильич Карновский.
Через месяц была зачислена вторая группа молодых специалистов, в т. ч. В. И. Крыцын, В. П. Петелько, Юра Иванов, Гриша Коломиец, П. Т. Ковбасенко – будущие начальники, а также Сережа Мухин и другие выпускники радиофака КПИ.
Первые опытно-конструкторские работы (ОКР) были те, которые не хотел делать Морфизприбор – активные и пассивные автономные станции – гидроакустические буи с радиолиниями – «Эмба» и «Кура».
Конечно, это были кальки с американских систем.
Американцы к тому времени от них уже отказывались. Сбрасывались они с кораблей, внешне представляли собой металлические ящики со сторонами больше полуметра, весили больше сотни килограммов и сообщали данные об обнаружении сигналов по радио в основном на корабли.
Главным конструктором «Куры» был назначен Юрий Бурау.
Естественно, были задействованы все наработки Морфизприбора, но все равно молодым специ-алистам нужно было начинать с нуля. Они справились с новыми для них задачами и уже в 1962 году «Кура» была принята на вооружение – рекорд по срокам.
Позже пришли НИРы и ОКРы по более современной тематике – радиогидроакустическим буям для обнаружения ПЛ, уже широко используемыми американцами в авиационной системе «Орион». Эта тематика стала специализацией института.
В 1958 году в институт пришла «Вега» – еще один выкидыш Морфизприбора, первая буксируемая ГАС, определившая специализацию института в проектировании буксируемых станций для надводных кораблей.
Со многими своими разработками Морфизприбор расставался с тяжелым сердцем, по приказу свыше – СССР должен был стать великой морской державой и, прежде всего, надлежало обеспечить подводный атомный флот гидроакустическими комплексами. С большим трудом удалось сохранить разработки гидроакустических комплексов для больших (и престижных) надводных кораблей, но уже буксируемые части комплексов передавались в Киев.
Еще одной потерей для Морфизприбора явилась передача разработки новой ГАС для вертолета.
Ее несостоявшийся главный конструктор Маркус чуть не плакал, передавая Олегу Алещенко все, что он с командой успел наработать. Н. И. Камов (для его вертолета Ка-25 делалась «Ока»), разговаривать с Алещенко отказался. Он привык иметь дело с серьезными людьми – такими, как Маркус, а не с пацанами, только что окончившими ВУЗ, да еще киевский.
Доверие нужно было заслужить. Сначала в НИИ выполнялась НИР «Вязьма», а с 1959 года началась ОКР «Ока». Молодежь не знала, что эта задача считалась практически нерешаемой, и сделала невозможное. Им поверили, а Камов стал их защитником.
Разработка вертолетных ГАС стала второй доминантой в специализации института, вплоть до болезненной передачи этой тематики во Львов уже во второй половине восьмидесятых.
В конце 1959 года начался ОКР по разработке системы радиогидроакустических буёв[29] «Беркут» с дальностью обнаружения 2 км и передаче данных по радио на 40 км. Кто только не возглавлял многострадальный «Беркут», и когда всех поснимали за срыв сроков и параметров (не получалось, не знали как), его возглавил Бурау. Вместо вечно оправдывающихся руководителей (а там, кроме П. Г. Карпенко, побывали и такие малопредставимые на этой должности люди как Ткачук и Недельский), Бурау стал доказывать, что все в порядке. К тому времени большинство неполадок действительно было устранено, но они еще оставались. Заслуга Бурау была в том, что он сумел убедить заказчиков и головных исполнителей, не понимающих в гидроакустике, что все уже в порядке. Ему поверили, а в это время буи на ходу дорабатывались. Бортовая аппаратура самолета (к Ил-18 приделали антенный хвост, после чего он стал называться Ил-38) тоже не поспевала вовремя, поэтому тактика была оправдана, а потом и вознаграждена.
Уже в 1968-м году мне пришлось (случайно) стать свидетелем при рапорте пилота Ил-38 авиационному генерал-лейтенанту в присутствии Бурау.
– Товарищ председатель комиссии! Все бомбы легли в заданный квадрат и взорвались у поверхности. (Это про приводнявшиеся буи, которые должны были красиво, избавившись от парашюта, войти в воду).
Бурау тут же что-то уверенно стал объяснять генералу и тот согласно кивал головой. В конце года советский аналог американского «Ориона» приняли на вооружение. В 1969 году большая группа сотрудников получила правительственные награды – в Кремле, в Георгиевском зале,[30] а Ю. В. Бурау – орден Ленина. По рангу ему полагалось «Трудовое Знамя», которое у него уже имелось, или «Октябрьская Революция» (она предназначалась для партийцев со стажем). Ильюшин (главный конструктор Ил-38) уже имел восемь орденов Ленина, а «Октябрины» у него не было. И он махнулся не глядя. У него для этого был свой человек,[31] вхожий в наградной отдел Президиума Верховного Совета, с соответствующими связями в ЦК и ВПК. Когда этого человека обидели вознаграждениями (м.б. недостаточно премировали), он ушел (кажется, к Милю). Орденов в КБ Ильюшина стало заметно меньше, а в КБ Миля заметно больше.
В 1960 году в НИИ Гидроприборов был образован вычислительный центр во главе с моим будущим недоброжелателем Виталием Петелько. Под вычислительные машины был перестроен двухсветный спортзал с баскетбольной и волейбольными площадками – в нем сделали два этажа и уставили его несколькими ЭВМ Минск-2 (22).
Мои старшие коллеги еще успели в нем поиграть. А на моих глазах разрушили открытую волейбольную площадку – вместо нее установили массивную Доску Почета. Большинство сотрудников составляло молодежь, молоды были и начальники, которые с удовольствием на перерыве играли – Эдик Филиппов, Олег Алещенко, Быстрик и другие (сначала играл и Бурау). Команда института была чемпионом профсоюза, района и т. д. Но начальство считало, что это слишком возбуждает сотрудников и мешает им после игры сосредоточиться (так наши учителя запрещали игры младшим школьникам на переменках).
К 1961 году стало ясно, что в институте бардак. Сменивший Монету директор Иосипенко работу организовать не сумел, темы в срок не выполнялись, особенно плохо шел «Беркут», да и по «Веге» было не все в порядке. Молодежь, почувствовав себя взрослыми, подвергала испытаниям советскую мораль. На 25-летии института директор дубненского НИИ «Атолл» Виль Петровский сказал, что тогда в воздухе ящика витала атмосфера всеобщей влюбленности. На работе задерживались без «необходимости», благо в бывших учительских были мягкие диваны. В командировках (на юге, на море) влюблялись и потом разводились с остававшимися дома женами.
Грянула комиссия. Причин было много, но поводом послужили, как всегда, доносы. Через тридцать лет я узнал, что Украина является вице-чемпионом Европы по доносам (первая Германия). А в Советском Союзе Украина занимала безусловное первое место. Председателем комиссии назначили С. Ф. Андреева, членами – многих ленинградцев из НИИ-3 (Морфизприбора). Комиссия признала работу п/я 153 неудовлетворительной и в качестве меры исправления ситуации предложила поменять руководство и основных начальников. Эту рекомендацию выполнили – начальников заменили некоторыми членами комиссии с предоставлением киевских квартир. Зам. директора по науке и главным инженером стал сам Андреев, начальником комплексного отдела – Д. И. Ибраимов. В акустический отдел вместо Юрьева из КПИ пришел Л. Н. Селезнев, еще один ленинградец с нередкой там «вредной привычкой».