«Нет ли у нее молодого избранника?» – опечалился офицер. Звездочки на воде исчезли, камешки ядовито зашипели. «Старый, больной… – вспомнил он о себе. – Не могу пройти прямо по улице, спотыкаюсь на каждом шагу. Лицо грубое, обветренное, морщинистое, губы толстые… – Фернандо присел на камень, посмотрел на свое отражение в луже. – Лоб большой, волосы седеют… На Сида и красавца дона Родриго не похож. Зачем Беатрис вечерами читает о них?»
Слова вспоминались не сразу, не укладывались в строчки. Фернандо расставлял их по порядку, как солдат перед атакой, хотел постичь сокровенный смысл. В другой момент он бы не позволил себе заниматься бессмысленной работой, но никто не мешал предаваться обольстительным грезам, мечтать и надеяться, будто девушка сообщила ему нечто важное. Было приятно думать о ней, слышать высокий взволнованный голос. Плохое настроение улетело за ветром вдогонку. В лужице отразилось мужественное, чуть простоватое лицо. Белые ниточки в волосах переплелись с густыми смоляными локонами. Вдруг подумалось, что легендарный Сид выглядел не лучше; что он, Фернандо, еще не старый, если не чувствует усталости, ощущает таившуюся годами потребность любить. «Бе-а-трис…» – растягивая звуки, словно глотая сладкие кусочки, произнес офицер хрипловатым голосом, ласково улыбаясь отражению в тинной луже. Он хотел повторить желанное имя, но в соборе загудел колокол. Магеллан очнулся ото сна, недовольно посмотрел на город, однако решил, будто это доброе предзнаменование, коль Господь посылает благовест, повеселел и уверенной походкой заковылял по камням к крепости.
Севилья – двухтысячелетний город, основанный иберами на левом берегу реки, строился финикийцами и греками, в III веке сдался римлянам и вестготам, в VII – арабам и пять столетий находился под властью полумесяца. Вечнозеленые леса, поля, благодатный климат Андалусии испокон веков привлекали завоевателей. Город поглотил орды захватчиков, перемешал культуру, религиозные верования. На месте языческих храмов, украшенных статуями римских императоров, возникли христианские базилики. Вместо жриц богини любви, занимавшихся во славу Венеры в низких пристройках проституцией, пришли фанатичные монахи, разбившие художественные сокровища, сжегшие латинские книги, устроившие кровавые бойни на улицах. Распространив благодать на подвластное население, святые отцы под натиском мусульман бежали на север. В городе взметнулась в небо на девяносто семь метров мечеть, поднявшая к Пророку новых властителей. После изгнания мавров в Африку, испанцы крестили ее, превратили в колокольню Ла-Хиральда, а затем силами трех поколений в XV столетии пристроили к ней квадратный собор, украшенный колоннами с остроконечными башенками. Получился помпезный ансамбль, сочетавший наследие двух культур, слитых на земле Андалусии.
Открытие Нового Света, завоевание островов в Карибском море, походы на континент превратили Севилью в крупнейший порт Европы. Город заново отстраивался. Леса покрыли собор. Архитектор Хиль де Онтаньон возводил над старинными стенами купол, напоминавший географические глобусы, вошедшие в моду после плавания Христофора Колумба. В огромном пятинефном интерьере собора тридцать пять лет мастера трудились над созданием грандиозного ретабло (иконостаса), украшенного золоченой деревянной резьбой, фигурной и орнаментальной скульптурой на площади свыше трехсот квадратных метров. Витражисты спаивали для окон свинцовые оплетья разноцветных стекол.
Возведенный маврами в конце XII века мощный замок Алькосар перестраивался во дворец посреди города. Разбросанные в старой части Севильи готические церкви поражали изысканностью порталов и апсид. Их внутреннее убранство усиливало впечатление богатства, пышности, торжественности испанского католицизма. К западу и юго-востоку от Старого города возникли новые кварталы. На правом берегу реки, в предместье Триана (императора Траяна), теснились домики ремесленников и бедноты, переговаривались колокольным звоном монастыри Ла-Картуха и Санта-Анна. У пристани вырос арсенал, вмещавший троекратно возросшее количество сухопутного и морского снаряжения. Для управления заокеанской торговлей создана Касса де ла Контрасьон (Торговая палата)[4], своеобразное подобие лиссабонского Тезорариума. В отличие от португальского хранилища, она организовывала и финансировала снаряжения экспедиций. Здесь заключались соглашения с иностранными купцами, нанимались капитаны судов, решались спорные вопросы, выдавались патенты для плавания к американским берегам, собирались маклеры, представители торговых домов, мелкие посредники, королевские чиновники. Все приплывавшие в город суда и выходившие из него, регистрировались в Торговой палате, даже если снаряжались без помощи администрации. Послужившая прообразом европейских морских ведомств, Касса де ла Контрасьон пользовалась правом определения целесообразности походов.
Магеллан поднялся от реки к собору, вскинул голову, полюбовался мавританской отделкой прямых стен Ла-Хиральды, квадратиками каменной резьбы, стрельчатыми нишами окон. Стараясь не испачкаться в грудах строительного материала, обогнул собор с южной стороны, углубился в лабиринт узких извилистых улочек. Второй месяц он гуляет по тесным проходам между глухими фасадами и заборами домов, сложенных из обожженных кирпичей, песчаника, тесаного гранита, каменных валунов. Улицы причудливо вьются между белеными стенами, нередко заканчиваются неожиданным тупиком. Капитану потребовалось много времени, чтобы научиться безошибочно находить дорогу от пристани до дома Диего Барбосы, где ему предоставили комнату.
Двухэтажный домик алькальда стоял в центре Старого города. На первом этаже, словно ворота крепости, на улицу выходила массивная кованая дверь, запираемая на стальные засовы. Над ней располагался ряд окон с двумя балкончиками, огороженных железной решеткой с литыми чугунными набалдашниками в форме остроконечных листьев. В глубине постройки скрывался уютный дворик. В расставленных вдоль галереи кадках росли розовые кусты, веточки тиса, самшита. В центре выложенного каменными плитами патио на высокой клумбе, обнесенной красным кирпичом, зеленели кустики картофеля с невзрачными цветочками.
Вокруг американского дива благоухали беленькие звездочки алисиума, длинные желтоватые табачки, теплыми вечерами сводившие с ума постояльца. В запахе цветов скрывалась томная страсть, разливавшаяся по уголкам патио. Внутренние стены дворика, облицованные снизу полихромными изразцами «асулехо», превращали его в сказочный сад с диковинными птицами и растениями. На уровне второго этажа нависала крытая галерея на деревянных столбах, в верхней части украшенных резьбой. На галерею выходили двери комнат.
На первом этаже, помимо зала с ровными белеными стенами и коричневым наборным потолком, располагались служебные помещения: кухня с печью, где готовили еду, грели воду для хозяйственных нужд, парили белье, сушили фрукты, настаивали лекарственные травы; оружейная – чуланчик с развешанными по стенам мечами, копьями, луками, тяжелыми тренировочными доспехами, ржавыми латами, пыльными перьями, порванной кольчугой; амбар с дровами, лопатами, метлами, скребками, ведрами, необходимыми для ухода за двором; птичник с курами, цесарками, павлином, подметавшим драгоценным хвостом квадратные плиты патио, норовившим залезть на клумбу и мерзко, пронзительно кричавшим. В особом хранилище за висячим замком, в форме головы свирепой Горгоны со змеями вместо волос, лежали песочные часы, компасы, квадранты, корабельные фонари, склянки с медикаментами, карты, дневники, прочие морские вещи. Там в окружении навигационных приборов сын алькальда написал книгу, прославившую его в Испании.
На стук Магеллана вышел радостно улыбавшийся Энрике в куртке, обсыпанной гусиными перьями. Он принял плащ с портупеей хозяина и доверительно сообщил:
– Вечером вас угостят вкусной жареной птицей.
Фернандо посмотрел на расчесанные черные волосы слуги, на чистую белую рубашку, на аккуратно подстриженные ногти и подумал, что с рабом происходит что-то странное. Недаром Энрике зачастил на кухню, хотя не страдал обжорством.
– Сеньорита дома? – спросил капитан.
– У себя в комнате, – кивнул малаец. – Играла на трубах.
– На органе, – поправил офицер.
– Сейчас вышивает. Взяла раму с холстом, колет ее иголкой, говорит, будто вырастут цветы.
– Как ты попал к ней?
– Позвала, расспрашивала о вас.
– О чем?
– Как мы воевали в Африке.
– Тебе нравится сеньорита?
– Очень. Она подарила мне пять монет.
– За что?
– Я качал воздух в трубы – с гордостью ответил слуга.
– Недурно. Так, как мы с тобой воевали в Африке? Что ты поведал?
– Она интересовалась вашим ранением, обещала приготовить отвар из листьев валерианы. Сеньорита поила брата настоем после кораблекрушения.
– Я приму лекарство, хотя дон Педро изрядно напичкал меня микстурами. О чем она спрашивала?
– Есть у вас женщина в Португалии или нет? Я сказал, наша Сабина самая толстая и красивая!
– Дурак!
– Хозяин учил – обманывать нельзя. Бог Христос не пустит домой.
– Ладно, праведник… Как потратишь деньги?
– Энрике купит перья и пришьет на куртку, – радостно признался малаец.
– Прекрасная идея, отложи ее до Малакки.
– Хозяин запрещает покупать перья? – расстроился Энрике.
– Купи, но не ходи в перьях по городу.
– Я подожду, – утешился слуга. – Белиса позвала щипать гуся, хозяин пустит меня на кухню?
– Иди, да смотри, чтобы не жаловались на тебя! – погрозил Фернандо.
Магеллан придирчиво осмотрелся в зеркале, причесал костяным гребешком волосы, распушил бороду, ослабил воротничок сорочки, выставил напоказ краешек волосатой груди, отчего, как ему казалось, выглядел моложе. Стряхнул с башмаков рыжую пыль и, вместо того, чтобы пойти к себе наверх, направился в гостиную, надеясь дождаться случайной встречи с Беатрис.
Он миновал темный коридор, вошел в залитый солнцем зал. Через раскрытую стеклянную дверь во внутренний дворик, косые лучи проникали в комнату, упирались в ровные черные и белые квадратики мраморного пола. Словно шахматный офицер, Фернандо ступил на черное поле и, стараясь не наступать на белые плитки, заскользил зигзагами к камину, где стояло старое кресло. Квадратики были маленькими, отчего приходилось приподниматься на цыпочки и балансировать руками, чтобы не сбиться с пути. Увлекшийся игрой, капитан замычал матросскую песню, чертыхаясь с досады, когда оступался, «сжигал» ногу. Не успел он замысловато придвинуться к камину и плюхнуться в кресло, как услышал за спиной сдавленный смешок. Он обернулся и обомлел. В углу на сундуке, в котором хранились скатерти для семейных обедов, сидела Беатрис. Девушка уткнула лицо в ладошки, пыталась подавить смех, но ей не удавалось. Пяльцы с нитками лежали рядом. Фернандо замер посреди комнаты, как нашкодивший мальчишка. Ему ужасно захотелось исчезнуть из залы, сбежать из Севильи, а она нагибалась ниже к коленям, краснела от смеха и смущения, будто он поймал ее за чем-то предосудительным. Успокоившись, Беатрис виновато спросила:
– Сеньор капитан любит играть в шахматы?
– Да, – выпалил Фернандо.
– Часто вы так играете? – она опять засмеялась.
– Бывает… – неопределенно ответил он. – Там… – и помахал рукой в сторону патио.
– Там все плиты одинаковы, – лукаво заметила она.
– С вашим отцом, – поправился Фернандо.
– И он прыгает? – удивилась она.
– Вы смеетесь надо мной, – обиделся Магеллан.
«И-я!»– послышался со двора крик павлина, штурмовавшего клумбу.
– Кыш, Пипо! – вскочила на ноги Беатрис— Кыш, пошел!
В воздухе мелькнуло розовое атласное платье, желтые туфельки звонко застучали по полу. Девушка обдала Магеллана запахом жасмина, выскочила в патио.
«И-я!» – кричал Пипо, стараясь ущипнуть ее за руку. Фернандо мужественно прикрыл Беатрис обнаженной грудью. Вдвоем они отогнали павлина от цветов. Пипо обиженно раскрыл облезлый хвост, опустил голову и по-гусиному злобно зашипел. Затем гордо выпрямился, важно отошел к кормушке с зерном.
– Вашему слуге очень нравится Пипин хвост, – засмеялась девушка. – Энрике боится птицу, считает священной, разговаривает с ней. Белиса жаловалась, будто малаец таскает с кухни павлину лакомые кусочки. Неужели дикари так сильно любят перья?
– На островах перья используют в качестве денег и для украшений, – пояснил Фернандо. – Вплетают в тесемочки десятки, сотни тысяч перышек райской птицы, делают связки до десяти метров длиной, а короткие – в праздники носят на шее.
– Это красиво, – согласилась Беатрис— Брат рассказывал, как индейцы украшают перьями лодки. Вы видели туземные корабли?
– Приходилось. Но такие лодки, хотя они и большие, кораблями не назовешь.
– Почему? – заинтересовалась девушка.
Она слегка наклонилась над клумбой, поправила примятые павлином цветы. Глубокий вырез обнажил полную грудь. Аромат белоснежных цветов поднимался над землей. Фернандо с трудом отвел глаза в сторону и, защищаясь от нахлынувшей страсти, застегнул шнуровку на груди. Сдерживая неровное дыхание и стараясь не показывать волнения, глуховатым голосом принялся рассказывать о Молуккских островах:
– Туземцы подыскивают дерево с толстым ровным стволом. Мужчины рассаживаются вокруг него, колдун начинает магический обряд. Он постукивает по стволу топором, изгоняет злых духов, проверяет, нет ли гнили и трещин, бросает рисовые зерна, поливает землю пальмовым вином, танцует, поет, произносит заклинания. Убедившись, что духи покинули дерево, получив от него согласие, туземцы медленно рубят ствол, совершают ритуальные действия. Так проходит день до заката солнца.
Беатрис сорвала цветок, сунула нос в фарфоровую чашечку лепестков. Красно-коричневая пыльца замазала ей лицо, но девушка не заметила. Магеллану сделалось весело и легко.
– На следующий день у поваленного дерева обрубают ветки, с помощью катков и веревок перетаскивают ствол в деревню, каждые сто метров устраивают жертвоприношения. На берегу мастера выжигают и долбят ствол в течение месяца, пока не получится легкая вместительная лодка, способная выдержать свыше сорока человек. К корпусу пришивают в два ряда доски для бортов, замазывают смолой дырочки. Иногда из циновок устанавливают похожий на клешню рака треугольный парус, острым концом обращенный к днищу. К одной стороне лодки крепят на шестах дополнительный поплавок-балансир, устраивают между шестами помост для продуктов и снаряжения. Такие двадцатиметровые лодки обгоняют каравеллы, не боятся волн. Туземцы украшают суденышки резьбой, перламутром, раковинами, разноцветными камешками. К носу привязывают божка в гирляндах из цветов и перьев.
– Теперь понятно, почему Энрике любит красивые перья, – сказала Беатрис, разглядывая павлина.
– Он мечтает не только о перьях, – добавил Фернандо, – ему хочется ходить голым, чтобы все видели великолепную татуировку.
– Татуировку? – переспросила девушка. – Дуарте рассказывал о восточном обычае. Это болезненная операция?
– Довольно неприятная, но в последние годы португальские моряки подражают малайцам.
– Неужели святая инквизиция терпит дьявольские символы? – удивилась Беатрис.
– После крещения водой орнамент теряет магическую силу, становится простым украшением.
– Я слышала от францисканцев, будто даже после крещения туземцы остаются людоедами.
– На большинстве островов каннибализм – обычное явление. Виной тому языческая вера и скудная животная пища. У туземцев есть лишь свиньи и куры, да и то не везде. Некоторые племена варят мясо собак в соленой воде. Оно хорошо помогает при грудном воспалении и скорбуте (цинге).