От ходьбы боль усилилась. Магеллан с застывшим лицом пересек залы, спустился по лестнице, вышел на улицу. Во дворе ждал Энрике – молодой стройный малаец с темными до плеч волосами, плоским лицом, карими раскосыми глазами. Он подбежал к хозяину, заметил гневное болезненное выражение и замер в трех шагах. Фернандо жестом подозвал раба, привычно оперся на смуглую руку туземца, направился к воротам. В такие минуты Энрике не тревожил разговорами офицера. Они спустились по улочке в гавань, зашли в таверну.
Вдоль беленых стен, до высоты человеческого роста крытых деревом, стояли квадратные столы и скамейки. В глубине у закопченного камина женщины жарили на углях мясо. Пахло подгорелым жиром, луком, чесноком. У стены из грубо отесанных камней, стояли бочки с вином, висели ковши и кружки. Низкая дверь вела в хозяйственные помещения.
Пятеро пьяных матросов дожидались обеда, пили вино, закусывали хлебом с яйцами. Засунув под голову рукава замасленного кафтана, на скобленых досках спал старик.
Магеллан сел у двери спиной к окну, положил больную ногу на скамейку. Энрике принялся массировать колено, постепенно опускаться к ступне. Дверь с медными накладками открылась, вышел хозяин. На лбу полного лысеющего мужчины блестели капельки пота, от его широкой белой рубашки несло запахом кухни. Он почтительно согнулся:
– Что угодно сеньору?
– Горячего вина! – сморщился от боли Фернандо.
– Вам не скучно пить одному? – поинтересовался хозяин.
Капитан раздраженно посмотрел на него.
– Ты собираешься развлекать меня?
– У меня есть хорошие собеседники, – понизил голос мужчина. – Из Марокко привезли удивительный экземпляр! Кожа коричневая, как орех, волосы вьются проволокой, прикрывают стыд, а фигура… – трактирщик мечтательно покачал головой. – Я проведу вас на второй этаж.
– Не надо, – брезгливо отказался Магеллан.
– Тогда послушайте рассказ матроса о предивных странах и ужасных племенах, – предложил хозяин. – Он плавал с Васко да Гамой. В тропической Африке их чуть не съели одноглазые людоеды, а в Индийском море они попали на остров одиноких женщин. Хвала адмиралу, там народились португальцы! Эй, Себастьян, – позвал трактирщик старика, – офицер желает узнать о твоих приключениях!
Моряк поднял седую голову, протер кулаком заспанные подслеповатые глаза, пошатываясь, вышел из-за стола.
– На каком судне ты плавал? – спросил Фернандо.
– На «Берриу», ваша милость, остальные погибли.
– Верно, – согласился Магеллан. – Каким был твой капитан?
– Железным человеком с железными нервами, – привычно отчеканил старик, – непоколебимо верившим в Господа Бога, Деву Марию и нашу победу!
– Красив?
– Васко да Гама имел большие темные глаза, крупный прямой нос, казавшийся ночью еще длиннее. При звездах в черном камзоле адмирал походил на ворону или дрозда, а натянутая до кончиков ушей шапочка напоминала хохолок. Он подстригал бороду полукругом, носил на груди золотой крест величиною с ладонь, и нашивал второй из белого полотна на куртку под плащом.
– Адмирал был рыцарем ордена Христа, – вставил трактирщик.
– Я знал его, – кивнул Фернандо. – Двенадцать лет назад он провожал нас в Индию. Тот день я запомнил на всю жизнь. Это было грандиозное зрелище! Двадцать кораблей отправлялись с вице-королем Франсишку де Алмейдой изгнать мусульман с Востока, разрушить торговые города язычников, построить крепости, завоевать проливы от Гибралтара до Сингапура, пресечь торговлю арабов, восславить Всевышнего на новых землях. Полторы тысячи воинов, двести канониров, сотни матросов, монахи, мастера фортификации, строители судов. Немногие вернулись на родину, да и вице-король через три года погиб на пути в Португалию.
– Вам будет неинтересно слушать сказки, – возразил старик.
– А ты не выдумывай небылицы, рассказывай правду! – велел офицер и положил на стол десяток медных мораведи.
Хозяин сгреб деньги, подтолкнул старика к скамейке и убежал на кухню.
– Нас пошло полторы сотни человек, – медленно начал Себастьян. – Каждому обещали столько золота, что его хватит на всю жизнь. Многие согласились отправиться в океан только после того, как король выпросил у Папы для команды прощение грехов, а некоторых силой привели из тюрьмы, держали в кандалах. Король торопил экспедицию. Испанцы нашли путь в Индию через Атлантический океан. В то время все сошли с ума, считали Эспаньолу Колумба чем-то вроде Сипанго (Японии). Мы не сомневались, что кастильцы опередили нас, мечтали найти свою дорогу к восточным землям.
Адмирал выбрал три маленьких пузатых каравеллы с высокими бортами. Под ветром они ходили до пяти узлов, зато в шторм покачивались на волнах, словно чайки. Мы не спешили в Преисподнюю, последний бродяга цеплялся за жизнь.
8 июля 1497 года флотилия поплыла на юг. Мы шли к Гибралтару. На судах говорили, будто Васко плывет по карте Бартоломеу Диаша. Тому не повезло: одиннадцать лет назад он достиг южной оконечности Африки и назвал ее мысом Бурь. Там бушуют ураганы, море бешено клокочет. Опасаясь суеверия моряков, король переименовал его в мыс Доброй Надежды. Диаш победил океан, увидел восточный берег Африки, но команда взбунтовалась, потребовала возвращения домой. Пришлось повернуть паруса на север. Они возвратились разбитыми, больными; никто не осмеливался повторить подвиг Диаша. Старики рассказывали, как один вид его судна, с разорванными парусами и сломанной мачтой, приводил моряков в ужас. Раньше почти не верили в существование прохода между Африкой и Южным континентом. Думали, – там конец Земли. Диаш до казал возможность похода в Индию.
Первый месяц мы несли обычную службу, мечтали о том, как израсходуем вознаграждение. Колодники смеялись над товарищами, не пожелавшими сменить тюремное заточение на путешествие. Вскоре жара усилилась, продукты испортились. Через месяц они сгнили, духота измотала нервы. Капитаны урезали дневные рационы. Течения и ветры вынесли нас в океан, нельзя было подойти к берегу, восполнить запасы еды. По кораблям поползли слухи, будто адское пекло обратит нас в негров. Одни робко возражали: «Диаш вернулся в Португалию христианином», другие утверждали, будто лишь заступничество Девы Марии спасло капитана от позорного превращения. Разговоры дошли до адмирала. Он поклялся именем Спасителя доплыть до Индии, а смутьянов утопить и посмотреть, кем они станут. Бунта не последовало. Недовольных матросов гнали плеткой на ванты, привязывали к мачтам, волокли за кормой на веревках. После купания душа смирялась. Но люди боялись, по утрам внимательно разглядывали соседей, не почернели ли они? В Индийском океане мы поняли, откуда взялось заблуждение. От скорбута (цинги) темнеют десны, потом человек.
Страшно вспомнить о подходе к мысу Бурь. Суда чуть не потеряли друг друга. Адмирал приказал по ночам зажигать фонари на мачтах и корме каравелл. Ощущение единства придавало силы.
После тропической жары наступили холода, руки на реях не повиновались, коченели. Люди падали за борт, их уносило в бездну, никто не спасал несчастных. За судами тянулись канаты. Если сорвавшийся матрос не успевал подплыть к ним, то погибал мучительной смертью. Задержать корабль в море – нельзя.
Хозяин харчевни принес подогретое вино с оловянными кружками. Фернандо выпил, велел налить старику. Душистая пряная жидкость теплом разлилась по телу, боль начала утихать. Матрос залпом выпил бокал, помутившимся взором взглянул на донышко, словно увидел на нем свою юность.
– Мы измотались до ужаса, исхудали наполовину. Теперь колодники завидовали оставшимся на родине дружкам. Да что колодники! Мы все проклинали день выхода в море. Каких обетов не дали! Если сложить обещанные паломничества к святым реликвиям, можно по земле пройти в Индию!
Мыс Бурь подтвердил свое название. После семи попыток мы обогнули Африку, пошли на северо-восток, нанесли на карту побережье. Жители встречали нас стрелами и фруктами. Заметив селение, офицеры не знали, к чему готовиться. Свежая вода и провизия спасли больных от смерти. Через два месяца корабли приплыли в Индию, бросили якоря в Калькутте на Малабарском берегу. Мы долго отдыхали, чинили суда, обменивали товары на пряности. Капитаны заключали с правителями соглашения. Васко да Гама основал факторию.
Потом мы поругались с заморином, поплыли домой. На прощание разгромили туземный флот, взяли в плен пару судов у зеленого острова с голыми женщинами. Счастливая судьба задула в паруса. И тут «Сан-Рафаэль» сел на мель, проломил обшивку днища. Команда пыталась освободить трюм, снять корабль с мелководья, заделать пробоину. Волны били в борта, раскачивали каравеллу на распоротом брюхе, отчего доски сломались, развалился остов. У побережья Африки нас вновь настигли штормы. От шквальных ветров на «Сан-Габриэле» сломались мачты, снасти улетели в море, в чреве корабля появилась вода. Судно дотянуло до гавани Зеленого Мыса и застряло в порту с частью команды.
В сентябре 1499 года после двухлетних скитаний «Берриу» вернулся на родину. Две трети бродяг погибли в море, затерялись на чужом берегу. Адмирала чествовали как королевского родственника. Еще бы, он открыл путь к пряностям! Нам дали много золота, никого не обидели. Деньги быстро исчезли, моряки ушли в океан, а я сижу на земле, – грустно закончил старик. – Боль в суставах и пояснице приковала к дому, зубы выпали в Индии. За ночлег и еду развлекаю матросов, – он кивнул на пьяную компанию, – вспоминаю о китах, одноглазых великанах. Людям нравятся сказки больше правдивых историй. На кораблях они встречали вещи страшнее.
Глава III
Письмо к другу
Капитан подарил старику пару мораведи, вышел на улицу Осеннее солнце золотистым блеском ослепило глаза. Ветер с гавани принес знакомые запахи, крики работников. Магеллана потянуло туда, где на коротких мелких волнах покачивались парусники, пахло дегтем, смолеными бочками, где цветастыми драконами извивались на мачтах длинные флаги, указывавшие силу и направление ветра, где всегда шумно и многолюдно. Придерживая меч правой рукой – после ранения он носил его с этой стороны, чтобы ножны не ударяли по искалеченному нерву, – а левой опершись на Энрике, Фернандо спустился на пристань.
Вдоль деревянного причала, сколоченного из толстых дубовых плах, настеленных на вбитые в дно залива еловые бревна, стояли на привязи мелкие суда, рыбачьи баркасы, шлюпки с каравелл и галионов. Поодаль на тугих пеньковых канатах, как павлины на шелковых шнурках, притихли корабли. Между ними и берегом шныряли лодки. Они выгружали на пристани тюки с пряностями, плетеные корзины с фруктами, кокосовые орехи, перламутровые раковины, кованые сундуки с искристым жемчугом, аккуратно распиленные бруски черного и красного дерева, восточную булатную сталь, модные немецкие рифленые доспехи из Нюрнберга и Аугсбурга, венецианское молочное стекло, римский хрусталь, византийскую майолику, французские ковры, персидские ткани, пушистых турецких котов в деревянных клетках, английских собак с кожаными шапками на мордах и массу других диковинок. Праздные зеваки собирались на берегу поглазеть на заморские товары.
Представители торговых домов заключали на пристани сделки, шумно торговались, размахивали руками, клялись, призывали в свидетели покровителей дельцов – святого Георгия с языческим Меркурием, – считали деньги, проверяли на зуб. Под навесами расположились квадратные резные столики менял, с десятками потаенных ящиков. Здесь взвешивались и разменивались любые монеты, скупались краденые драгоценности, предоставлялись ссуды для покрытия расходов. Крупные капиталы хранились в конторах-лавчонках за немецкими и швейцарскими замками. Полученные деньги полагалось вернуть в двойном размере. На них снаряжались суда и флотилии. Подписывая телячий пергамент или толстую китайскую бумагу капитаны ставили на карту собственную жизнь.
Гремело железо, скрипели повозки, хлопали на ветру поднимавшиеся паруса. Лотошники разносили жареную рыбу, душистый ароматный хлеб, дешевое вино. Шуршали ленты в коробках, жаром горели поддельные украшения. Бродячие монахи звенели в колокольчики, трясли жестяными кружками, выпрашивали пожертвования на восстановление храмов, приюты бездомных, богоугодные дела, способствующее переселению душ грешников в райские кущи, похожие на сказочные индийские леса. Торговали иконами, крестами, восковыми свечами, пахнущими краской молитвенниками, пучками травы с Голгофы, флакончиками со слезами святой Екатерины или иорданской воды, в которой Иоанн Предтеча крестил Иисуса, – все целебное, чудотворное, разрешенное Церковью. Если сеньор сомневается в святости товара, у аптекаря в глиняных и фаянсовых баночках есть изгоняющие простуду мази, приготовленные на собачьем и медвежьем сале в далекой Норвегии, или настоянный на травах эликсир молодости для натирания женского тела и принятия внутрь. В стороне лежит особый порошок, помощник любовному недугу, после которого молодуха забывает о седой голове старика, хотя тут лучше помогают деньги.
На пристани можно сбежать с корабля, наняться на другое судно, сулящее больше выгод, отплывающее на юг, а не в заснеженные страны. В расположенных вдоль гавани лавках и складах есть все, что пожелает душа моряка: от тупорылых башмаков, сменивших узкую французскую обувь, до крепчайших толедских ножей с травленными кислотой узорами, с голыми грудастыми нимфами и сиренами. Здесь можно заказать костюм, и через два дня он будет готов, с прорезной курткой и такими же штанами, еще год назад не известными в Португалии. Починить латы, заменить потертые ремешки, вырезать полученный герб за открытие земель, истребление арабов в Африке, уничтожение пиратского флота или просто за переданные в дар королю сокровища. Здесь можно поставить пушки на рыбачий баркас, ведь он ничем не отличается от кораблей Колумба, отправиться в тропики за слоновой костью. Каждый день десятки судов с новыми завоевателями, торговцами, миссионерами отплывают в неведомые дали.
– Посторонитесь, сеньор! – закричал возница с высокой телеги, размахивая кнутом над спиной коренастой лошади. – Этих красавиц ждут на «Святом Иакове», – кивнул он на прикрученные веревками к брускам-подставам бронзовые шестифунтовые пушки.
Заскрежетали обитые железом колеса, повернулись толстые спицы – повозка тяжело въехала на дубовую пристань.
– Рафаэль, продай парочку! – попросили с облепленного рыбьей шелухой баркаса. – Взамен привезем чернокожих девок!
– Зачем ему негра? – усмехнулся парень. – У него жена страшнее дьявола. Народит нехристей – сам почернеет.
– Купите обезьянку— предложил Магеллану загорелый моряк в красной куртке с зелеными рукавами, синих потертых штанах. – Она кланяется, ест ложкой, строит гримасы, ругается с собаками, показывает султана, когда паши просят деньги.
Он опустил на землю рыжую тварь в черной испанской болеро и цветастых шароварах. Она оскалила зубы, сморщила свирепую рожицу, запрыгала на месте, зашлепала по заду лапой. Толпа захохотала.
– Обезьянка умеет искать золото в южных странах и фрукты, – не унимался торговец. – На островах она послужит вам лучше собаки.
Фернандо не слушал парня. Придерживая болтавшийся у пояса на серебряной цепочке расшитый замшевый кошелек, чтобы не исчез в суматохе, он шел на край мола, где высились мачты двухпалубного галиона.
Визжали в клетках свиньи, кудахтали куры, кричали гуси и утки, аппетитно чернели копченые колбасы с окороками, булькало в бочках вино, стучали молотки и топоры. Ругались на палубах матросы, с помощью канатов и реев опускавшие провиант в трюм. Женщины с пирса дразнили мужчин, выставляли напоказ прелести: задирали юбки и поправляли подвязки на чулках, нагибались к волне, чтобы натертые мускусной водой евины яблоки вываливались из корсажей. Ах, какая красота в десяти шагах! Да надо работать, спешить, иначе крупный косяк рыбы достанется французам, солнце скроется за тучами, буря запрет гавань, и не успеешь до штормов зайти на Канарские острова, спуститься к тропикам. Все торопятся: одни – продать, другие – купить, третьи – выгрузить и загрузить скоропортящиеся продукты, четвертые – послать привет друзьям.