– Вероятно, произошла путаница, – предположил Карвальо. – Пироги раньше условленного сигнала пошли в атаку, или на джонках проспали. Впрочем, какая нам разница… – махнул он рукой.
– Не наделай глупостей! – предостерег кормчий.
– Ты о чем? – не понял Жуан.
– Вдруг они вернулись из плавания и не знают об отчаливших от берега пирогах?
– Нельзя верить маврам, – упрямо замотал головой капитан.
– Я согласен с тобой, но уж слишком они спокойны.
– Туземцы уверены в своей силе, вот и не торопятся. Мы опередим их… – Карвальо хищно вцепился в поручни. – Педро, что видно на лодках? – крикнул юнге.
– Засуетились, сеньор капитан, – ответил дозорный.
– Ага, спохватились! – обрадовался Жуан. – Готовятся к бою?
– Не понять.
– Сейчас мы им покажем Армагеддон! – пообещал Карвальо островитянам. – Запомнят они меня!
Джонки стремительно приближались. С высоких палуб каравелл были видны крохотные обнаженные фигурки, пытавшиеся в спешке снять суда с якорей, расправить жесткие крылатые паруса. Джонки сталкивались друг с другом, цеплялись ветрилами, теряли управление, дрейфовали, врезались в борта соседних лодок. Трещала обшивка, крошилась дранка парусов, лопались канаты. Люди падали в воду, кричали, махали руками.
Флагман приспустил паруса, ворвался в гущу лодок. Подмял под себя одну, отбросил форштевнем другую, уперся в третью, наиболее крупную и богато украшенную. В сумятице наугад ударили с обоих бортов картечью пушки. Их поддержали с поручней фальконеты. Раздались беспорядочные выстрелы мушкетов и аркебуз. На отчаянно барахтавшихся в воде мавров посыпались стрелы арбалетчиков. Засвистели дротики.
– Вперед, на абордаж! – вопил Карвальо, размахивавший коротким мечом. – Леон, веди солдат на джонку, захвати капитана! Канониры, поддайте жару чтоб нехристи почувствовали огонь Преисподней! А ты, – пнул стоявшего моряка, – громче ори, чтобы от страха у туземцев подгибались ноги!
Не успела стихнуть первая волна стычки, как неподалеку в перепуганную флотилию с грохотом врезалась «Виктория». Это вызвало дикий прилив отваги. Не дожидаясь офицеров, солдаты кинулись грабить джонки. Трупы голых воинов с распоротыми животами летели за борт. Латники резали пытавшихся сопротивляться, рубили мечами все, что попадалось под руку: канаты, паруса, сосуды с водой, подвернувшихся овец, кур, крошили барабаны, били в литавры. Канониры перезарядили орудия, но не палили в гущу побоища, так как кругом дрались испанцы. Вахтенные матросы покинули Альбо, попрыгали на джонки.
Крайние лодки опомнились от страха и заметили, что им не грозит опасность. Они стали покидать флотилию, уходить к берегу, разбегаться в стороны, выбрасываться на отмели. Оттуда туземцы наблюдали за гибелью друзей, не выказывали намерений помочь им, готовились сдаться, если христиане высадят десант. Солдатам было не до них.
Добыча с четырех пленных лодок оказалась такой большой, что не представлялось возможным забрать ее полностью на корабли. Свыше сотни мавров побросали оружие, сдались в плен. На палубу флагмана привели с веревкой на шее молодого командующего флотилии – стройного сильного мавра лет тридцати в запачканной кровью богатой шелковой одежде. Не дожидаясь погони, каравеллы ушли на открытую воду. На привязи болталась захваченная и поруганная джонка адмирала.
Глава VIII
Просчет Карвальо
«Пресветлый отче, святой Николае, любовью твоею побеждаем и вопием к тебе: радуйся, образ агнцев и пастырей; радуйся, святое чистилище; радуйся, святыни светлое жилище. Радуйся, всесветлый и вселюбимый светильник; радуйся, златозарный и непорочный свет. Радуйся, достойный ангелов собеседник; радуйся, наставник добрых людей. Радуйся, благочестивое правило веры; радуйся образ духовной кротости. Радуйся, укротивший бурю на море и воскресивший мертвого матроса. Радуйся, яко тобою от страстей телесных избавляемся; радуйся, яко тобою сладостей духовных исполняемся. Радуйся, Николай, великий Чудотворец», – читал благодарственную молитву Антоний.
Разгоряченный схваткой, с окровавленным мечом в руках, Карвальо принимал поздравления. Вокруг него собрались офицеры, чиновники Торговой палаты, боцманы. Внизу на палубе хвастались подвигами солдаты и матросы, канониры с завистью глядели на добычу героев.
Высокое солнце разогнало лазурь, обесцветило небо. Корабли без парусов покачивались на якорях у входа в бухту. Вдали виднелся серо-зеленый размытый берег, вобравший в себя враждебный город, пауком вросший в залив. Пахло въедливой орудийной гарью, кровью, фруктами. Груды ананасов, апельсинов, фиников, бананов валялись у мачт внутри кнехтовых ограждений. В трюме стонали пленные.
– Мавры сюда не сунутся, – петушился Карвальо. – Переждем здесь опасность и на закате вернемся в гавань. К тому времени до султана дойдет слух о нашей победе, он станет вежливее, – Жуан довольно улыбнулся, предвкушая унижения послов.
– Надо скорее обменять пленных, – посоветовал не принимавший участия в стычке Альбо. – Мы не прокормим их, есть раненые.
– Давайте отошлем рабов на джонке к Сирипаде? – предложил Панкальдо. – Пусть расскажут о мощи кораблей, привезут выкуп за товарищей.
– Успеем… – отмахнулся Жуан. – Вели не давать маврам пищи. За сутки не помрут. Коли царек не выкупит, утопим за бортом.
– Побойся Бога, Жуан, – возразил Альбо. – Не бери греха на душу!
– Не волнуйся за меня – замолю. Не христиане же!
– А капитан у них молодец! Ох, как дрался! – восхищался пленным Панкальдо. – Я уж думал, придется застрелить красу флота, – и он звонко засмеялся. – Надо позвать его сюда.
– Хорошая мысль, – похвалил Альбо. – Узнаем замыслы раджи.
– Устал я… – заартачился капитан, – жарко тут.
– За него дадут много золота, – мечтательно произнес фактор, жадный до денег маленький пожилой человек.
– Тебе не достанется, – усмехнулся Панкальдо. – Это моя добыча. Не так ли, Жуан?
– У тебя не отнимают его, – посерьезнел капитан. – Получишь положенную долю. Кликните Пигафетту без него мавра не поймем!
– Верно, – поддержал Панкальдо, – разыщите толмача.
– Эй, Антонио, – закричал боцман, – приведи пленного капитана!
– Его здесь нет, – ответили с палубы. – Он отдыхает в кубрике.
– Пошли за ним! Пусть разыщет мавра!
– Чего его искать? Он заперт вместе со всеми.
– Не болтай! – разозлился боцман. – Исполняй волю капитана!
– Вот еще… Я тоже устал.
– Сходи сам, – попоросил Альбо, – быстрее будет.
– Обнаглели сволочи! – выругался боцман. – Выдрать бы плеткой кого-нибудь… Помнишь, как Барбоса порол Сибулету?
– Строгий был капитан, – похвалил Панкальдо покойного Дуарте.
Летописца нашли в кубрике за просмотром дневника. В углу на сундуке он свинцовым карандашом старательно делал пометки в толстой тетради, описывал утренние события. Антонио с радостью согласился помочь допросить мавра.
Адмирал лежал в трюме на грязной циновке рядом с вонючей клетью, разглядывал петуха, обреченного топтать кур в неволе. Свита повелителя уныло сидела рядом, упершись спинами в чаны с протухшей водой. Неподалеку у ясель стонали изувеченные воины. Тусклый свет пробивался через решетку вентиляционного люка. С палубы слышались радостные крики подвыпившей команды, падали слова молитвы францисканца:
«Яко первомученик Стефан молил об убивающих его, так и мы припадаючи просим Тебя, Господи, простить ненавидящих и обижающих нас, пусть никому из-за нас не погибнуть, всем спастись Твоею благодатью, Боже всещедрый».
Моряки растолкали пленных, загородивших проход к адмиралу, вывели его под руки на дек корабля. В помятом и грязном одеянии мавр выглядел величественным. Он высоко поднял голову, презрительно сжал толстые губы, без страха смотрел на офицеров.
– Кто ты? – развалясь в кресле, спросил Карвальо. Туземец поправил съехавшую на бок чалму, убрал руки за спину и безмолвно поглядел поверх голов испанцев на тоненькую ниточку берега. – Как тебя зовут? – мягче сказал капитан, сраженный его смелостью. – Почему вы надумали напасть на нас?
Адмирал опустил глаза, повернул голову к солнцу, зажмурился.
– Не желаешь разговаривать со мной? – рассердился Карвальо.
– Надо вздернуть его за ноги на рее, – обиженно проворчал фактор из-за спины капитана.
– В последний раз спрашиваю, – угрожающе произнес Жуан, – будешь говорить?
Пленный не пошевелился.
– Антонио, ему случайно не отрезали язык? – удивился Карвальо. Летописец пожал плечами.
– Есть у него язык, – сообщил стражник. – Кричит на слуг не хуже девки.
– Тогда я велю тебя казнить! – вспыхнул гневом капитан. Адмирал открыл глаза, тяжелым взором уперся в него.
– Я прикажу, я… – не выдержал взгляда Жуан. – Я придумаю такое…
– Не тронь его, – заступился Альбо. – Он все равно ничего не скажет. Вели привести начальников.
– Черт с ним! Пусть молчит, – поддержал Панкальдо, опасаясь, как бы не лишиться богатого выкупа. – Не каждый на его месте сохранит гордость и честь, – пожалел он невозмутимого мавра.
– Хватит, заступники! – оборвал Карвальо. – Сам решу, как с ним поступить.
Он откинулся на спинку кресла и задумался. По лицу Жуана было видно, что он тоже не хочет смерти мавра и обеспокоен тем, как выкрутиться из неловкого положения.
– Сколько пленных сидит в трюме? – Альбо пришел ему на помощь.
– Много, – доложил стражник, – я не считал.
– Шумят?
– Испугались, притихли… – солдат почесал густую бороду.
– Капитаны есть среди них?
– Двое хорошо одеты.
– Приведи их! А этого, – штурман кивнул на адмирала, – капитан успеет повесить.
Стражник посмотрел на Карвальо.
– Да, я успею вздернуть его на рее, – неожиданно согласился Жуан, – а пока допросим подчиненных.
Помощники мавра оказались разговорчивыми. Они беспрестанно кланялись, выражали знаками почтение.
– Кто это? – важно осведомился командующий, показывая на адмирала.
– Сын властителя острова Лусон, – согнул спину перед своим повелителем невысокий придворный с царапиной на лице, – верховный начальник флота властителя Брунея. Он великий флотоводец, ему нет равного на островах!
– Я в этом не сомневался, – ухмыльнулся Жуан. – Он сам хотел напасть на нас, или Сирипада велел ему?
Мавры переглянулись, военачальник смущенно промолвил:
– Это вы налетели на джонки. Мы приплыли с острова Лаоэ (Лаут), где подавили мятеж и разрушили город за то, что жители отказались повиноваться властителю Брунея, встали на сторону правителя Малой Явы. Наши джонки ночью вернулись в гавань, но боялись наскочить на мели, ждали утра.
– Ты лжешь! – Карвальо вскочил с кресла.
– Нет, мудрейший правитель христиан, он говорит правду! – замахал руками второй пленный. – Посуди сам: если бы мы хотели напасть на вас, то сделали бы это в темноте, когда воины спят и не готовы к сражению.
– Вы придумали это в трюме и договорились морочить мне голову! – наступал на них Жуан.
– Мы знаем, что у тебя мир с властителем, – на коленях оправдывались мавры.
Карвальо схватил за бороду поцарапанного пленного.
– Зачем в нашу сторону направлялись сотни вооруженных пирог?
– Я не знаю, повелитель, – испугался военачальник.
– Мы не слышали о них, не видели лодок, – торопливо объяснял второй.
– Наверное, это шло подкрепление, которое мы ожидали несколько дней назад, – вспомнил первый.
– Они чуть не накинулись на нас, – заявил Жуан, отпуская туземца. – Я не верю вам. Вас будут пытать, пока не сознаетесь в злых умыслах.
– Помилуй нас, повелитель! – завопил военачальник, униженно ползая на коленях у ног Карвальо.
– Пощади нас! – взмолился второй.
– Нет, – наслаждаясь зрелищем, замотал головою Жуан. – Я добьюсь признания. Вы понюхаете угольков!
– Не тронь их! – выступил вперед адмирал. – Ты первым нарушил мир и ответишь за это.
– Ага, заговорил! – обрадовался португалец. – Ты, конечно, ничего не знал о пирогах?
– Они могли выступить против язычников.
– А против нас могли? – издевался капитан.
– Да.
– Похоже, они говорят правду, – заметил Альбо.
– Он сознался! – Жуан показал рукой на адмирала.
– В чем?
– В том, что лодки могли напасть на нас.
– Но не сделали этого ни ночью, ни утром. Адмирал не отвечает за пироги. Они шли на язычников.
– Мы совершили большую глупость, – пожалел о случившемся Панкальдо.
– Что делать? – растерялся Жуан. – Отпустить их?
– Нет, но и не пытать, – решил Альбо.
Карвальо с досады пнул валявшегося у ног военачальника, вернулся в кресло.
– Санчо, уведи мавров, – устало велел он солдату, стараясь не глядеть в сторону адмирала.
Заканчивался тяжелый напряженный день. Растратив жару, солнце опускалось в океан. Волны чередою бежали в бухту, куда с криком проносились птицы. Легкий ветерок путался в снастях, полоскал концы неприбранных парусов.
Приподнятое воинственное настроение прошло, уступило место апатии и вялости. Никто не гнался за испанцами, не штурмовал каравеллы, не требовал вернуть пленных, не предлагал выкупа. Тишина и одиночество вокруг, словно в городе забыли о них, будто ничего не произошло.
Как часто после похмелья наступает раскаяние, так на Карвальо навалилось уныние. Он заперся в каюте, просил Спасителя даровать прощение, вызволить Хуана из беды.
«Владыка Человеколюбец, неужели сей одр будет мне гробом? – вторил Жуан молитве Иоанна Дамаскина. – Боюсь Твоего суда и бесконечных мук, но не перестаю творить злое. Гневлю Тебя, Бога моего, Пречистую Матерь, Небесные силы, святого Ангела, хранителя моего. Всем не достоин человеколюбия Твоего, заслужил осуждения и муки. Но спаси меня. Если спасешь праведника, разве в том величие? Если помилуешь чистого, разве это дивно, достойно Твоей милости? Удиви народ щедростью ко мне, грешному; яви в сем человеколюбие. Да не одолеет моя злоба Твоей невысказанной благости и милосердия…»
Много гадости скопилось в душе капитана, надолго растянулась молитва. Альбо открывал дверь, чтобы спросить разрешения войти в бухту, но каждый раз возвращался на палубу без ответа, довольный переменой, произошедшей с командующим.
Поздно вечером на закате, полыхавшем над океаном, корабли воровски пробрались в гавань и заякорились там, где утром стояли джонки. Из города были видны кровавые паруса каравелл-призраков, вернувшихся на место побоища. Когда совсем стемнело и мир скрылся от глаз, к флагману осторожно причалила пирога. Дозорные без шума доложили о ней изнуренному капитану, провели в каюту худого старика в перстнях, с дорогим кинжалом на поясе.
Поклонившись и сложив руки перед собой, посланник тонким голоском пытался объяснить цель приезда. Следовало разбудить толмача, да внутренним чутьем Карвальо понял, что привезли выкуп за пленных. В душе моряка от пролитых слез возникло желание отпустить всех с Богом, не взяв ни монеты, и тем хоть немного искупить вину. Жуан слушал мавра, не понимал слов, но знал все, что он говорил. Пока тот просил, в сердце капитана боролись сомнения. Старик закончил, а португалец не решил главного.
– Ты наполнишь вазу до краев, – неожиданно для себя промолвил Жуан, показывая на приобретенный фарфор.
Он взял ее в руки, провел линию выше горлышка. Карвальо почувствовал тяжесть внутри себя, словно что-то тянуло вниз. Ему почудилось, будто туземец заговорит по-испански, осудит его. Гость молчал, раздумывал над предложением.
– Вот так… – повторил Жуан, передавая вазу старику и показывая линию.
Тот бережно взял фарфор, поставил на стол, покачал головой, отмерил половину.
Торг начался. Карвальо с облегчением вздохнул. Он поступал, как предписывали правила. На смену угрызениям совести пришли купеческий азарт, желание сохранить сделку в тайне.