– Я так и знал! – радостно закричал финансист.
– Что вы знали? – спокойно спросил молодой человек.
– Что вы были там, – и он показал на ящик.
– Вы ошибаетесь, милостивый государь, я был в другом месте.
– Я отлично знаю, что говорю!
– Едва ли лучше меня, поверьте. Я прогуливаюсь, ожидая отхода «Лорана» в Америку, так же как и вы. Но только я делаю это с целью бежать от ваших любезных судебных приставов.
Буврейль презрительно посмотрел на него:
– Вы хотите бежать в Америку и притом прибегаете к обманам, хитростям и темным проделкам!
– В самом деле, в ящике изрядно темно.
– А я, – продолжал самодовольно финансист, – я путешествую днем, я плачу за свое место, заняв каюту номер десять.
Лаваред спокойно возразил:
– Я делаю, что могу, милостивый государь.
Вдруг быстрым и резким движением он открыл дверцу ящика и с силой втолкнул туда самодовольного богача; затем дверцы захлопнулись, и несчастный Буврейль не мог уже оттуда выйти. Он начал кричать, звать на помощь… Вдруг его голос затих. Неужели он задыхается от злости? А может, ему не хватает воздуха?
Но Лаваред не думал об этом. Он быстро убежал оттуда и направился на палубу, где собрались пассажиры «Лорана». Это было как раз вовремя. Минуты через две на пристань, где находились товары, пришли носильщики во главе с таможенным чиновником.
– А старика-то и нет, – удивленно сказал чиновник.
– Он, верно, потерял терпение и уехал, – заметил рабочий. – Отлично сделал.
Носильщики стали поднимать ящик.
– О! – сказал один из них. – Вот тяжелый-то!
– Да, в самом деле, он теперь гораздо тяжелее.
– Наверно, там есть что-то.
– Да, что-то шевелится.
Действительно, слышно было, как в ящике что-то перекатывалось. Таможенный чиновник прислушался.
– Как будто кто-то стонет!..
– Эге! Мы, значит, поймали!..
– Это контрабанда!
– Отнесем-ка этот ящик. Я наложу на него пломбу и запечатаю. Его не тронут, пока бригадир не позавтракает. Он приказал отнести этот ящик в контору начальника таможни.
Все это было тотчас же исполнено. А бедный президент общества акционеров, потерявший было сознание, успел за это время прийти в себя.
Но оставим его и вернемся к нашему пароходу «Лоран».
Все готово к отходу. Пустили пары, машина запыхтела, как укрощенный зверь, и черная, густая струя дыма взвилась над пароходом. Матросы занялись погрузкой багажа и товаров. Все пассажиры на палубе. Провожавшие покинули пароход; сейчас снимут трап. Помощник капитана кончил проверку пассажиров.
Итак, все налицо. Посмотрим только что заказанные каюты номер восемь и девять.
– Номера восьмой и девятый – это моя и моей дочери, – ответил сэр Мирлитон.
– Да, вы уже на палубе. Но я не вижу номера десять. Где же номер десять, записанный в Париже, в морском агентстве?
В это время какой-то человек бросился к трапу.
– Номер десять – это я! – закричал он отчаянным голосом.
– Ваше имя? – спрашивает помощник капитана.
– Буврейль, из Парижа.
– Так и есть. Вперед!
Раздается свисток, и «Лоран» величественно отчаливает. Отъехали. Два пассажира сталкиваются нос к носу на юте.
– А, господин Лаваред! – вскрикнул один из них.
– А ваша дочь вернулась в Париж, господин Мирлитон?
– Нет, милостивый государь, она здесь.
– Здесь? Как приятно начинать путешествие в ее милом обществе!
– Извините, милостивый государь… Но какими судьбами вы здесь? Я хорошо знаю, что стоимость билета превосходит ту сумму, которой вы можете располагать.
– Я ее и не превысил. Вот мои мои десять су, которые я еще не тронул. Вы можете это проверить, мой строгий контролер.
– Пусть так, но вы не ответили на мой вопрос.
– Это очень просто. У меня билет первого класса с продовольствием; за него уплатил господин Буврейль.
– Он заплатил за вас?
– Нет, за себя.
– Я не понимаю…
– Что же тут непонятного? Я в его каюте номер десять!
– А он где?
– Он? Он в ящике.
– А ящик на пароходе?
– Нет, он остался на берегу.
Сэр Мирлитон подумал несколько секунд, потом улыбнулся подходившей к нему дочери, слышавшей последние слова.
– Это некорректно с вашей стороны, – сказал он серьезно. Затем отошел и облокотился на перила борта.
Между молодыми людьми завязался разговор.
– Поздравляю вас с победой! – начала девушка.
– Если я и победил, то этой первой победой обязан вам.
– Вы, конечно, будете меня считать любопытной, господин Лаваред. Но когда случайно, – она очень покраснела, произнося эти слова, – когда случайно час тому назад открылась дверь в ваше маленькое помещение, предназначенное для путешествия, мне показалось, что там находилось сиденье, набитое шерстью…
– Совершенно верно.
– Для чего же это? – спросил мистер Мирлитон.
– Оно было приготовлено для продолжительного путешествия из Пиренеев в Париж одним фантазером, приключения которого я описал когда-то в газетах. Теперь я вспомнил об этом и, узнав, что этот ящик, о котором говорил весь Париж, находится еще на Орлеанском вокзале, я воспользовался им – вот и все.
– Я был прав, – сказал англичанин, – вы очень находчивый молодой человек.
Улыбка молодой девушки подтвердила мнение ее отца.
Облокотившись на перила, сэр Мирлитон смотрел в свой бинокль на землю, исчезавшую вдали. Вдруг что-то привлекло его внимание.
– Посмотрите, господин Лаваред, – сказал он, передавая свой бинокль, – у мола что-то движется.
Арман посмотрел по указанному направлению.
– Да, я вижу человека, размахивающего руками. Но его преследуют… Можно различить даже, что преследующие его в мундирах. Это, вероятно, жандармы.
– Что бы это было?
– Да это, наверно, Буврейль, без всякого сомнения! Значит, он не умер от апоплексического удара. Ну, тем лучше, тем лучше!
Между тем проехали Жиронду, и Лаваред думал уже, что он может быть спокоен на все время своего путешествия.
Стоянки парохода «Лоран»
Первые дни путешествия были весьма благоприятны для Лавареда. По утрам он выходил на палубу в обществе сэра Мирлитона и мисс Оретт. Тут он проводил время в приятной беседе с молодой девушкой и ближе узнал ее чудную чистую душу. Они говорили обо всем. Многочисленные путешествия Армана и сэра Мирлитона представляли интересную тему для их разговоров, но был один предмет, который мисс Оретт тщательно избегала.
Ни разу не было произнесено имя Пенелопы. Ни разу не было упомянуто о предполагаемой свадьбе, о которой проговорился Буврейль в вагоне при выезде из Парижа. Казалось, мысль об этом была неприятна молодой англичанке. Не было ли тут какой-нибудь тайны, тайны молодого девичьего сердца? Лавареду эта мысль не могла прийти в голову по двум причинам: во-первых, он не знал, что мисс Оретт были известны намерения Пенелопы Буврейль; во-вторых, он вовсе и не думал об этой неприятной особе, так как всецело отдался обаянию мисс Оретт.
Однажды утром, обменявшись с ней приветствием, он сказал:
– Скажите, пожалуйста, отчего вы владеете так безукоризненно французским языком?
– Ничего тут нет удивительного. Как большинство молодых, хорошо воспитанных англичанок, окончив свое образование в Лондоне, я была отправлена во Францию, чтобы усовершенствоваться во французском языке. Отец поместил меня в учебное заведение госпожи Лавиль, где я встретила несколько своих соотечественниц, таких же пансионерок, как и я, которым, благодаря их возрасту и английскому воспитанию, была предоставлена полная свобода, и мы почти каждый день ездили в Париж.
– Словом, вы почти парижанка?
– Но не так кокетлива, как они.
– Но зато у вас больше уверенности и спокойствия, следствием которых является самостоятельность, столь свойственная вашей молодежи.
– Это верно. Кроме того, Париж нам очень хорошо знаком и по другой причине. Отец там долго жил; он был начальником отделения нашего банка на улице La Paix; и мне приходилось гостить подолгу в вашей столице.
– Я должен вам признаться, что вы мне стали еще более симпатичны с тех пор, как я могу считать вас своей соотечественницей.
Хотя в слове «симпатичны», произнесенном крайне вежливо, не заметно было никакого другого оттенка, мисс Оретт покраснела, казалась смущенной и ничего не ответила. Разговор прекратился бы, если бы господин Мирлитон явился вовремя объявить, что позвонили к завтраку.
Стол для пассажиров первого класса на трансатлантических пароходах отличается обилием. Роскошь там положительно княжеская. И надо удивляться тому, как в открытом море, где, казалось бы, ничего и достать нельзя, можно получить тонкое роскошное меню первых французских ресторанов. Этот комфорт оценен по достоинству путешественниками всех стран.
Во главе стола сидит капитан. Офицеры постоянно вращаются между пассажирами, и нет ничего приятнее беседы с этими любезными моряками.
Обращаясь к Лавареду, каждый раз называли его: господин Буврейль. Для всех он был господином Буврейлем, пассажиром каюты номер десять. И благодаря ему, это имя приобрело хорошую репутацию. Живой, остроумный, с большим запасом интересных анекдотов, он нравился всем. Капитан и его помощник встречали Лавареда всегда с приятной улыбкой.
– Какой вы милый собеседник, – говорил ему помощник капитана. – Как было бы досадно, если бы вы опоздали!
– Да, если бы я приехал пятью минутами позднее, то пароход ушел бы без меня. Впрочем, кто мог это предвидеть?
– Позвольте спросить, почему вы опоздали, господин Буврейль?
– Извольте, я вам объясню. – И Лаваред с обычным апломбом, заставлявшим мисс Оретт и ее серьезного папашу улыбаться, рассказал следующее:
– Представьте себе, что в Париже меня давно преследует какой-то сумасшедший журналист или выдающий себя за такового, одержимый манией выдавать себя за господина Буврейля, то есть за меня.
– Манией?
– Да. Он до такой степени проникся этой манией, что сам уверен в том, что он господин Буврейль. Это тихое помешательство, и он пользуется свободой. А так как он опасен только для меня одного, то я примирился с этим.
– Но ведь это должно вам причинять массу неприятностей?
– О, до сих пор это меня не особенно беспокоило, а теперь, на время путешествия, я избавлен от него. Только когда мы встречаемся и я утверждаю, что я Буврейль, а он Лаваред, то у нас дело доходит до ссоры. Этот сильный приступ проходит у него после первого душа и нескольких дней отдыха. Кроме того, я никогда не теряю хладнокровия при этих вспышках.
– Умный человек и не может иначе себя держать с несчастным ненормальным человеком.
– Не правда ли?… Бедняга проводил меня до Бордо, и я с трудом мог отделаться от него; и то лишь благодаря таможенной прислуге я не опоздал на пароход. Но довольно говорить об этом, слишком грустно. Куда направляется теперь «Лоран», в Лиссабон?
– Нет, нашей первой остановкой будет Сантандер.
– Что же, будет прием пассажиров?
– Нет, свободных кают больше нет. Одна была свободной, но и та заказана одним путешественником, ожидающим нас на Азорских островах, куда мы зайдем после Португалии.
– Что это, француз, наш соотечественник?
– Не думаю, судя по его имени, или, скорее, по его именам: дон Хозе де Куррамазас-и-Мирафлор.
– А, значит испанский дворянин.
Путешествие совершалось без всяких приключений. На следующий день показались берега Испании; причалили к Сантандеру, где должны были простоять день. Наши друзья вышли на берег.
Ни прекрасная лесная флора, ни прозрачное лазурное небо – ничто не поразило их так, как сантандерское духовенство.
За двадцать пять франков Мирлитон купил у церковного сторожа индульгенцию, прощающую убийство. Он имел право убить человека и все-таки попасть на небо, но с условием не покидать Сантандер. Вне епархии индульгенция теряла свою силу.
Лаваред подсмеивался над этим, возвращаясь со своими спутниками на пароход. Но в то время, как пароход собирался отчалить, случилось нечто, обеспокоившее Лавареда и заставившее его забыть об индульгенции.
Какой-то экипаж на больших колесах мчался с неимоверной быстротой; в нем сидел господин с безумным взглядом, с растерянным видом, с растрепанными волосами. Его можно было принять за сумасшедшего.
Это был Буврейль.
Он выскочил из экипажа, бросился на трап и в одно мгновение очутился на палубе, крича:
– Капитан!.. Где командир?
– Командир еще на берегу, – сказал матрос. – Он предъявляет бумаги для подписи. Мы отчалим, как только он вернется.
– Мне надо поговорить с кем-нибудь из начальства!
– Вот помощник капитана, обратитесь к нему.
Лаваред в это время разговаривал с этим помощником.
– Это мой сумасшедший, – сказал он тихо.
– Как! Он и сюда добрался!..
Буврейль, подойдя к помощнику и не видя Лавареда, сказал:
– Милостивый государь, я Буврейль!
Тот засмеялся ему в лицо:
– Знаем, знаем, господин Буврейль давно едет с нами из Бордо.
– В каюте номер десять?
– Конечно, ведь это его собственная.
– Это уже слишком! Каюта моя, и я Буврейль из Парижа!..
– В таком случае, кто же он, этот пассажир? – спросил насмешливо помощник.
– Почем я знаю!
– Может быть, Лаваред?
Буврейль вскочил. В этот момент он имел действительно вид сумасшедшего.
– Лаваред! – воскликнул он. – Этот разбойник… он опять здесь!.. Караул!!.
Его надо было успокоить. Два матроса крепко держали его за руки.
– У меня есть документы! – рычал он.
Офицер обратился к Лавареду и к сбежавшимся на шум другим пассажирам, среди которых был сэр Мирлитон с дочерью.
– С ним припадок. Я велю ему сделать душ.
– Нет, – вступился Лаваред, – позвольте мне поговорить с ним.
– Как вам угодно. Но лучше было бы сделать душ.
В то время как они обменивались этими словами, Буврейль заметил англичанина.
– А вот, по крайней мере, человек, который меня знает и может подтвердить, обманщик я или нет.
Мисс Оретт наклонилась к отцу и быстро прошептала:
– Папа, вы ничего не скажете, вы не должны быть против господина Лавареда… это вопрос чести!
– Однако…
– Вспомните, что вы теряете право на четыре миллиона!
– Правильно!
Буврейль обратился к сэру Мирлитону:
– Скажите же, кто я!
– Я… я вас не знаю.
В ответ раздался гневный крик Буврейля.
– Но ведь это может свести с ума! – воскликнул он.
– Увы! Это уже давно свершилось, мой милый! – возразил помощник капитана.
В это время ангелу Лавареда, его Провидению, как он называл мисс Оретт, пришла чудная мысль.
Обращаясь к молодому человеку, она сказала:
– Господин Буврейль, постарайтесь узнать, как попал этот бедняга в Сантандер. Это может быть интересно, – добавила она.
– Вы правы, мисс.
Это вмешательство молодой англичанки заставило офицеров еще более убедиться в том, что ложный Буврейль и есть настоящий. Оно также было полезно Лавареду для его будущей самозащиты. Опасность, казавшаяся ему устраненной, угрожала более, чем когда-либо.
Однако в то время, как все это происходило, командир Касслер вернулся, дал приказание к отплытию, и «Лоран» уносил обоих Буврейлей. Их разговор происходил в присутствии Мирлитонов и помощника, останавливавшегося возле них каждый раз, когда ему позволяла служба.
С несчастным Буврейлем-настоящим было много неудач в Бордо. Во-первых, ему пришлось заплатить за пересылку ящика. Затем за обратный перевоз его в Париж; кроме того, плата за его собственный проезд. В суматохе он потерял свой билет первого класса, и никто не хотел ему верить на слово. Наконец, он все уплатил, браня и проклиная Лавареда.
Он думал, что все несчастия кончены; у него была только одна мысль: добежать до палубы парохода. Как раз в эту минуту пришли таможенные чиновники.
Железнодорожное общество ничего более не требовало с него. Но таможня и комиссар – другое дело. Был составлен протокол. Этого нельзя было так оставить. Буврейль, махнув на все рукой, бросается к пароходу.