День кончился. Развели костер и расположились вокруг него на ночевку. Комаров в Катунской долине не водится, и Петр Иваныч выспался на вольном воздухе отлично.
Утром — на солнцесходе — отчалили.
IV. Роковой прыжок.
К переднему веслу встало шесть человек, к заднему четыре. Сам сплавщик— Иван Орлов — также поместился около заднего весла и иногда помогал грести, но большею частью зорко смотрел вперед и молча, одним движением руки командовал то передним, то задним гребцам. По взмаху руки сплавщика гребцы с силой били веслом по воде, гоня плот то влево, то вправо, то поворачивая его и удерживая таким образом в фарватере. Бурное течение делало остальное. Плот летел. Поместившись на середине плота, чтобы не мешать ни передним, ни задним гребцам, Петр Иваныч с замирающим сердцем смотрел, как мчались мимо берега, выныривали из-за поворотов, неслись навстречу и через минуту уже исчезали позади береговые утесы и торчащие из воды, обрамленные пеной камни.
Вот показалась на левом берегу оригинальная — со всех сторон крутая — гора, напоминавшая колокол. С реки наплывал навстречу глухой мощный рев. Гребцы подтянулись, впились глазами в сплавщика. Вытянувшись во весь рост, Орлов зорко смотрел вперед. Резкий, отрывистый взмах руки, и переднее весло бешено, торопливо бьет воду. Другой взмах — заработало и заднее весло. Миг— и плот со страшной быстротой пролетел по узкой гладкой струе между двумя пенными уступами, окатился двумя-тремя волнами буруна и уже сравнительно спокойно мчался дальше, по широкому, свободному фарватеру. Рев порога остался позади.
— Ну, слава богу, Косой порог прошли— облегченно говорил Орлов Петру Иванычу. — Хуже всех порогов его считам.
Петр Иваныч изумлен. Он так привык уже по грозным камням и белогривым перебойным струям Манжерокского порога судить о степени опасности, что тут, где не было ни торчащих из воды скал, ни бешеного перебоя перекрестных струй, даже не особенно испугался.
— Этот порог? — переспросил он. — Да неужели он хуже Манжерокского!? Чем же?
— А пучина на ем быват страшная, никак не угадашь ее, не справишься ни за что. Садит на камень.
— Что это «пучина»? — не понял Петр Иваныч.
— А это со дна воду выпучиват вдруг, ну и кидат плот в сторону.
— А на Манжерокском пороге «пучины» бывают? — осведомился Петр Иваныч.
Орлов утвердительно кивнул головой. Он снова вытянулся, готовый отдать молчаливую команду. Снова надвигался глухой рев реки, разорванной в этом месте несколькими скалистыми островками со щетиной сосен на них. Птицей пролетел плот и это опасное место.
— Скажите, пожалуйста, — поинтересовался Петр Иваныч, — почему вы словами не командуете, а только рукой показываете? Ведь словами понятнее?
— Некогда нам на Катуни слова-то разводить, шибко строга она у нас, — ответил Орлов. — Тут иной раз пока два слова промолвишь, уж их сполнять поздно будет. Рукой-то скоре. Вон Бея[70]) потише нашей будет, дак там словами командуют. Приезжали это лонись[71]) к нам на Катунь бейски сплавщики, пробовали тут сплавлять, да нет, не выходит у их на Катуни-то — полупрезрительным тоном добавил Орлов.
Наконец показались окружающие Манжерок вершины. В каких-нибудь пять минут промчался плот мимо села, и уже несся навстречу рев Манжерокского порога. Петр Иваныч, освоившийся на плоту и получивший возможность сознательно наблюдать окружающее, успел издали заметить на скалах возле порога десятка три человек. — «Встречают!» — с удовлетворением подумал он и вытащил из кармана платок — махнуть Агничке.
Ход плота по фарватеру он здесь знал твердо. Вон, впереди, обрамленная пеной Смирена. Она должна остаться близко от плота слева.
И вдруг… Точно закипело под плотом, забурлило кругом и с неодолимой силой бросило плот влево, к Смирене. «Пучина!» — еле успел догадаться Петр Иваныч.
Дальше все пошло с головокружительной быстротой. Резкий взмах руки сплавщика. Бешеные удары весел. Левый передний угол плота врезался в широкий пенистый воротник Смирены. Плот на секунду приостановился, словно в нерешительности, затем повернулся к камню боком и пронесся мимо него в струю.
Гребцы остановились было, но второй резкий взмах руки Орлова заставил их еще отчаяннее налечь на весла: плот шел не серединой струи, а левым краем. В следующее мгновенье резко черкнуло по левому краю плота, и вдруг средние бревна, на которых сидел Петр Иваныч, левыми концами полезли вверх и затем назад.
Петр Иваныч успел еще заметить, как дугой выгнулось над ними бревно крепи. И с мыслью: «Сейчас, сейчас плот разлетится по бревнышкам!» — одним прыжком кинулся через трещавшую и гнувшуюся крепь на камень. Поскользнулся, упал. Одна нога попала в воду, и ее рвануло бешеным течением. Отчаянно цепляясь за камень, кое-как удержался.
Отчаянно цепляясь за камень, Петр Иваныч кое-как удержался…
Справившись на камне, Петр Иваныч взглянул на воду, ожидая увидеть разбитые бревна и тонущих людей, и дух у него захватило: плот летел через буруны целый, со всеми людьми, а он сидел на камне в самом сердце порога, оглушаемый ревом воды, обдаваемый брызгами…
Пока Петр Иваныч спасался на камне, плот, надвинувшийся на него левой стороной, соскользнул в воду и поплыл дальше. Крепь выдержала и, окунувшись в буруны, плот, перекошенный, но целый, вышел из порога на широкий фарватер и в километре ниже села стал подваливать к берегу.
На берегу против порога волновались, бегали, указывали друг другу на человека, оставшегося на камне. Но Петр Иваныч далеко не сразу заметил эту суматоху. Как опасность, так и отчаянная нелепость его положения так безжалостно ясно предстали перед ним при виде уходящего плота, что он на несколько минут лишился способности замечать еще что бы то ни было.
V. Пленник Уточки.
Когда прошел первый приступ острого стыда и отчаяния, Петр Иваныч огляделся. Он находился на небольшом, в какой-нибудь десяток квадратных метров, камне, очень невысоко выдававшемся над водой. Большую часть вида вверх по течению загораживала длинная и сравнительно высокая масса Смирены. Позади нее по течению была относительно тихая заводь; но как раз перед камнем, на котором сидел Петр Иваныч, заводь эта кончалась: струи, срывавшиеся с правой и левой стороны Смирены, тут соединялись, чтобы тотчас же с ревом и пеной разбиться о прибежище Петра Иваныча. Между ним и правым — деревенским — берегом стремительно неслась гладкая, слегка волнующаяся струя плотохода; за ней ревел Кулюмес, каскадами сбрасывая с себя яростно налетавшую воду; а за Кулюмесом несся другой поток, отделяющий его от берега. В сторону левого берега река представляла беспорядочно клокочущий между камнями котел перебойных струй.
Не было никакого сомнения, — Петр Иваныч сидел на Уточке… Он с ужасом вспомнил, что однажды, когда он стал подробнее расспрашивать дедушку Егора, как подъезжают на лодке к камням порога для спасения застрявших на них людей, тот решительно утверждал, что можно подъехать к любому камню, кроме… Уточки.
— С Уточки, паря, мудрено снять. Разве что плот мимо ее пустить поближе, — говорил старик.
Петр Иваныч еще раз огляделся. Положительно, старик был прав. Камень был слишком мал для того, чтобы ниже его по течению образовалось затишье: разбивавшиеся о него струи, обойдя камень, тотчас же соединялись и с прежней скоростью неслись дальше, к буруну в нижней части порога.
Мало того, Петр Иваныч знал, сам видел, что во время прибыли воды невысокая Уточка почти скрывается из вида и бешеные волны то и дело перелетают через нее. А прибыль воды в Катуни может случиться в любое время, — стоит пройти хорошему ливню где-нибудь выше по течению. Петра Иваныча охватило отчаяние…
Как бы подчеркивая безвыходность его положения, из-за С. мирены вдруг вылетел плот и с головокружительной быстротой промчался в каких-нибудь трех метрах от Петра Иваныча. На плот легко было бросить что угодно, но нечего было и думать попасть самому.
Петр Иваныч боялся глядеть на воду: от бешеного бега струй у него начинала кружиться голова, и он чувствовал, что вот-вот сползет с камня в ревущую воду. Люди на берегу кричали ему что-то, но из-за рева порога нельзя было разобрать ни слова.
Петр Иваныч осторожно, едва двигаясь, выбрал сравнительно безопасное положение на камне, лег и закрыл глаза, чтобы не видеть окружающего ужаса…
Сколько времени он пролежал так, в оцепенении, он себе не представлял. Наконец солнце так припекло его к голому камню, что лежать стало невыносимо. Нужно было что-то сделать, лучше всего — намочить голову, да пожалуй, и сухие места камня.
Петр Иваныч открыл глаза и, стараясь не глядеть на мчащуюся мимо воду, осмотрелся. Солнце ушло далеко за полдень. Намочив голову, Петр Иваныч взглянул на берег и увидел, что к обрывистым скалам Шиша прислонены две широкие тесины, и знакомый дачник из Агничкиной компании, лепясь по обрыву, усердно выводит на них известкой огромные, в половину человеческого роста буквы.
Напряженно следя за его работой, Петр Иваныч букву за буквой по мере их появления прочел:
«3-А-В-Т-Р-А Ж-Д-И П-Л-О-Т-А»
Больше на тесинах места не нашлось. Но и без дальнейших пояснений Петру Иванычу было ясно, что спастись можно только прыжком на проходящий близко от камня плот. Удастся ли провести плот достаточно близко к Уточке и в то же время не разбить об нее?.. Вот что пришло теперь в голову Петру Иванычу. Но как бы то ни было, другого пути к спасению не было.
Петр Иваныч махнул рукой и кивнул в знак того, что понял сообщение. Потом снова лег и закрыл глаза, так как почувствовал головокружение.
VI. Упущенные плоты.
К вечеру дал о себе знать голод. Есть было решительно нечего. Можно было только обманывать желудок, усиленно наполняя его мутной катунской водой. Так Петр Иваныч и делал. И каждый раз, как он нагибался к воде и черпал ее пригоршнями, он боялся, что вот-вот закружится голова, он потеряет равновесие и упадет в ревущий поток.
Зашло солнце. Постепенно стемнело. Ночь была безлунная. Еле виднелась бурная стремнина вокруг, но зато еще грознее, безжалостнее ревела она. В темноте Петр Иваныч совсем замер, боясь неверным движением сбросить себя в порог.
Ужас положения гнал от него сон. Вдобавок ночь становилась все прохладнее. У Петра Иваныча зуб на зуб не попадал. Согреться единственным возможным способом — усиленными движениями— в темноте нечего было и думать. Оставалось свернуться как можно плотнее и дрожать.
Недолга летняя ночь, но Петру Иванычу она показалась бесконечной. И когда, наконец, взошло солнце, он готов был плакать от радости.
Почти сразу после восхода солнца на Шише против Петра Иваныча стали показываться люди. Они глядели на обитателя Уточки, делали ему одобряющие знаки, пытались кричать, но слов не возможно было разобрать.
Петр Иваныч чувствовал себя, благодаря этим знакам внимания, не таким одиноким, не так безвозвратно оторванным от мира. Кроме того, сегодня он ждал плота.
Однако была в этом ожидании и неприятная сторона: надо было все время глядеть, борясь с головокружением. А приступы головокружения от голода усилились. Глядеть вверх по течению, откуда должен был притти плот, — мешала Смирена. Глядеть все время на вырывавшийся из-за Смирены поток, на котором. должен был показаться плот, Петр Иваныч был не в силах— кружилась голова. И он старался глядеть поверх воды на сменявшихся на берегу людей, надеясь, что ему дадут знак, когда сверху покажется плот.
Прошло несколько часов. Наконец на Шише оживились, усиленно замахали руками вверх по течению. Петр Иваныч понял и уставился на Смирену.
Прошло минут десять, показавшихся Петру Иванычу часами… И вот, наконец, из-за Смирены вылетел долгожданный спасительный плот. Петр Иваныч видел, как сильные удары переднего весла гонят плот к Уточке, и приготовился прыгнуть.
Близко от Уточки летел плот. Петр Иваныч бросился к краю камня… Но от быстроты движения мчавшегося мимо плота замелькало в глазах, замерло сердце, подкосились ноги… И вместо того чтобы прыгнуть, Петр Иваныч бессильно опустился на камень.
А плот виднелся уже далеко внизу, купаясь в буруне. Петр Иваныч зарыдал…
Когда он снова поднял голову, с берега отчаянно махали ему и снова указывали вверх по течению. Не успел он понять, что это значит, как из-за Смирены показался второй плот.
Но едва плот обогнул Смирену, как забурлила под ним «пучина». И несмотря на отчаянные усилия гребцов, второй плот бросило к Кулюмесу, и он с трудом прошел мимо этого страшного врага. Уточка с Петром Иванычем осталась далеко в стороне.
На берегу толпились, переговариваясь. И наконец один из зрителей неудачного спасения Петра Иваныча полез по обрыву к тому месту, где все еще стояли прислоненные к камням доски с надписью, и указал на слово: «ЗАВТРА».
Петр Иваныч понял, что сегодня плотов больше не будет и ему предстоит провести еще одну ночь на Уточке. Он лег и закрыл глаза по-вчерашнему.
Однако испытания этого дня еще не кончились. Из-за гор выползла туча. Все приближаясь и усиливаясь, зарокотал гром. И на Петра Иваныча хлынул ливень. Вечер он встретил, мокрый до нитки…
На Петра Иваныча хлынул ливень…
VII. «Прыгай, чорт!..»
Вторая ночь на Уточке оказалась для Петра Иваныча куда хуже первой. Тучи затягивали и без того безлунное небо. Тьма была почти полная, и в ней гремящий со всех сторон рев порога казался вдвое ужаснее. Мокрая одежда не только не защищала от сырой прохлады, но наоборот, холодила еще больше. Петр Иваныч продрог насквозь, до неудержимой внутренней дрожи. Вдобавок голод немилосердно грыз и крутил внутренности злополучного узника Уточки…
Петр Иваныч дошел до такого отчаяния, что его начала соблазнять возможность покончить разом со всеми страданиями, соскользнув с камня. Только проснувшийся инстинкт самосохранения помешал ему отдаться соблазну.
Новый рассвет он встретил как избавителя от мучений. Однако при свете дня обнаружилось новое осложнение. После ливня Катунь за ночь заметно прибыла. Петр Иваныч оцепенел от ужаса. Что если прибыль будет продолжаться? Если Уточку начнет заливать?..
Ночью подавленному тьмой и продрогшему до мозга костей Петру Иванычу казалось соблазнительным сползти с камня и разом покончить с мучениями; но перспектива сидеть и, наблюдая прибыль воды, ждать, когда она сама доберется до него, смоет, сорвет, закрутит в реве и пене, возбудила в нем новый прилив ужаса.
Река, казалось, дышала: вода то сбегала куда-то, немного понижая уровень, то снова поднималась. С каждым таким подъемом вода все ближе и ближе подвигалась к верхней площадке камня.
Петр Иваныч чувствовал слабость. Он был уверен, что если сегодня не удастся попасть на плот, завтра у него не-хватит сил даже на маленький прыжок; и если даже вода не поднимется слишком высоко, он все равно погибнет.
Часы проходили то в приступе отчаяния, то в проблеске надежды. Хорошо было уже то, что жаркое летнее солнце, поднявшись повыше, высушило одежду Петра Иваныча и согрело его.
Наконец, около полудня с берега снова энергично замахали ему, указывая вверх по реке. Он приготовился встретить плот.
Как и вчера, плот вылетел из-за Смирены и несся, казалось, прямо на камень. Но короткий взмах руки сплавщика, три-четыре сильных удара весел, и плот мчится мимо, чуть не задевая Уточку левым боком. Чтобы попасть на него, нужен даже не прыжок, а просто широкий шаг.