В июле Григорий Иванович почувствовал себя плохо и слег. Лекарь пришел, похлопотал, пустил кровь, прописал пиявок, другие процедуры и микстуры, и показалось, что все стало налаживаться с самочувствием, но в один из дней случился удар и Шелихов слег основательно – грянул паралич. Встал вопрос о том, что следовало подумать о передаче дел в компании и о наследниках.
Сам Григорий Иванович, находясь в состоянии крайней слабости, пригласил Наталью Алексеевну и старшую дочь Анну с зятем и взялся проговаривать свою волю о передаче полномочий в пользу жены. Все сказанное записала Анна, своим ровным округлым почерком, а Григорий Иванович расписался кривенько и совсем мало похоже на свой фамильный росчерк. Но свидетели заверили достоверность документа о передаче дел компании в руки Натальи Алексеевны и на этом завершили официальную часть.
Казалось, все еще может наладиться, но болезнь прогрессировала, вскоре отказала речь и в один из жарких июльских дней Григорий Иванович преставился.
Все произошло так быстро, что по городу поползли слухи о том, как и почему самого видного купца в городе отравили.
Кто-то поговаривал, что отравили Шелихова подосланные компаньонами купца люди, а кто-то, зная сильный характер Натальи Алексеевны, утверждал, что смерть Григория Шелихова была выгодна именно ей.
При этом шептуны совсем не собирались учитывать и малолетних детей на руках овдовевшей Натальи Алексеевны, и огромные по затратам купеческие дела, которые нужно было тянуть и возвращать кредиты компаньонам. И знать еще злые люди не хотели, что любила она своего Гришеньку по-прежнему так, что объяснить словами и не выходило – только в груди теперь с его уходом, вдруг опустело, как поздней осенью на проселке. И гуляло там теперь отчаянье и ощущение полной безысходности – только дети и спасали.
Слухами полнился город, шептались в трактирах и на задних дворах, шептались чиновники и чернь. Но после отпевания в Тихвинской церкви и захоронения первопроходца Русской Америки во дворе Знаменского женского монастыря все как-то успокоилось, и встала задача перед наследниками как-то управиться с компанией, успокоить кредиторов и распорядиться наследием купца Шелихова.
На семейном совете Натальи Алексеевны и Николая Резанова, с участием доверенных лиц, прежде всего Михаила Матвеевича Булдакова, первого помощника Григория Ивановича, решили, что все дела в Иркутске по управлению работой компании будут решать совместно вдова и Булдаков. Николаю Резанову же нужно ехать в Петербург и через его обширные связи в столице решать проблемные вопросы компании, пробивать монополию и добиваться дополнительного финансового и материального обеспечения её деятельности за счёт кредитов и вложений, желающих заработать на компании лиц.
Михаилу Булдакову было предписано готовиться к поездке в Русскую Америку, − так, как планировал Григорий Шелихов, чтобы поддержать колонию и вывести закупленные у алеутов меха – мягкую рухлядь. Меха затем следовало продать китайским купцам в Кантоне*, а вырученные средства использовать для возврата денег кредиторам и компаньонам, и для закупок всего необходимого для работы компании.
* Нынешний Гонконг.
В Петербург
Ближе к осени подошла депеша из Петербурга, в которой было предписано высочайшее соизволение о возвращении подполковника Николая Петровича Резанова с семьей в Петербург под начало графа Платона Александровича Зубова.
Стали собираться в дорогу. Укладывали приданное Анны, посуду и другую утварь, меха компании для реализации в столице. Планировали отправиться в дорогу по первопутку, но в итоге в хлопотах провели весь декабрь и уже после нового года тронулись в путь.
В Санкт-Петербурге у Шелиховых был дом, который теперь должен был принять молодую семью. Для убранства дома и в качестве приданного собрали несколько возков, и на выезде из города собралась изрядная колонна из саней с возницами и служивыми людьми для помощи и охраны.
Проводы – дело слезливое.
Горевали и лили слезы и маменька Наталья Алексеевна, и сестры, − Евдокия, остающаяся по возрасту теперь крайней на выданье, и Катенька с Александрой, а ещё подружки Анны, братец Вася, няни и простосердечные хозяюшки, на чьих глазах выросла и стала невестой и женой юная дочь именитого купца Шелихова.
За две недели ходко дошли до Красноярска, где, остановившись на постой, Николай и Анна провели самые замечательные свои дни.
Оторвавшись от дома, от маменьки Анна вдруг поняла и приняла то, что она теперь хозяйка и рядом муж её, за которым нужен уход и пригляд, есть обязанности, которые не обуза, а святая ноша и что от её настроения, внешности и обхождения зависит многое в их семейном мирке. Анна, наконец, перестала дичиться и сторониться мужа, научилась приникать к нему с доверием, ощущая растущее в ней благоговение перед ним и глубокое чувство, в котором уважение и нежность переполняли сердце.
Николай пока лишь только привыкал к своей роли мужа и к тому, что рядом всегда была Анна, − его жена. Новизна чувства, ночные ласки становились привычны, но каждая ночь встречалась с ожиданием новых ощущений и нового уровня единения. Николай отмечал в жене стремление быть с ним рядом, быть достойной его ожиданий. Анна терпеливо старалась пройти путь от девочки к ласковой и опытной женщине быстрее и толковее.
В Красноярске провели несколько дней, чтобы отдохнуть, поправить поклажу. Ходили в гости, принимали гостей у себя, катались по Енисею на тройках с бубенцами вдоль отвесных скалистых берегов из красного гранита, любовались друг другом и сверкающим миром сибирской зимней природы.
К марту добрались до Москвы, проехав через Томск, Тобольск, преодолев Уральские горы, а далее Казань, Нижний Новгород, Тверь, Валдай.
В Москве из-за распутицы пришлось подождать, пока просохнут дороги, и снова в путь, теперь уже до столицы и дома, купленного Григорием Шелиховым и пустующего основное время. За домом в отсутствие хозяина присматривал дворецкий Гавриила Державина Аристарх. Молодая чета устроились в доме быстро, наведя наскоро свой порядок и уклад, благо никто этому не мешал.
По прибытии в столицу Николай Петрович написал о последних событиях письмо в Иркутск.
«Милостивая государыня, матушка наша, Наталья Алексеевна!
Хотим сообщить, что в Петербург приехали здравы и невредимы за три с небольшим довеском месяца. В Москве задержались на две недели из-за распутицы. Здесь поменяли санки на тележки и отправились дальше.
В столице дом наш нашли в сохранности.
Исправно делаю мою должность, но за нею поручений ваших не забываю. Визитировал графа Чернышева, Александра Романыча Воронцова, адмирала Чичагова, имел бессчетные консультации с господином Альтести и множество дружеских задушевных бесед с Гавриилой Романычем, за всем тем и единой строки утешительной передать не могу.
В столице живут веселехонько, а мы пока только обживаемся, выходить в свет стали и к новому нашему положению приспосабливаемся.
Чтобы получить сполна порох из Кронштадтского арсенала, пришлось наполовину убавить отпущенные запасы пушного. Без помощи Альтести, правду говоря, я и вовсе успеха не имел бы в этом деле.
Через Альтести я удостоился предстать и пред его сиятельством графом Платоном Александровичем Зубовым. Доложил о планах покойного Григория Ивановича развивать американскую колонию и искать незамерзающую гавань для отправления кораблей торговых круглый год в Америку и Китай и просил о дозволении войти с Китаем на сей предмет в дружеские сношения. Граф на это обещал подумать над предложением и просил составить подробную реляцию, но по всему видно, что это дело его вовсе мало занимает. Но рук покладать не нужно, как вода камень точит, так и мы сможем продвигать наше общее дело развития торговой компании.
Стремясь в столицу, не предполагал я, что будем скучать по иркутской жизни. В должности делать пока нечего, все дела производит господин секретарь. Тешу себя уверенностью в вашем добром здравии и надеждой сообщить в следующих письмах о благоприятных переменах.
Н. Резанов».
А на обороте листа знакомым почерком сделана приписка рукой Анны:
«Маменька моя родная, я – тяжелой стала, а когда случилось, не припомню. Мы спорим с Николаем Петровичем, как назвать, коли будет мальчик: я говорю – Петенькой, а он твердит – Гришенькой. Порешили назвать и крестить, как Вы, маменька велите и отпишете… Страшно мне, маменька, как‑то оно всё сладится и будет?».
Вот такие вести донес с оказией посыльный. Из письма следовало, что дела компании идут, но без протекции и поддержки что-либо решить в столице очень сложно.
Отчет Николая о поездке и деятельности компании купцов в Русской Америке Николай передал в приемную статс-секретаря, но ответа не дождался пока. По всему было видно, что грянувшие события во Франции и другие государственные дела отодвинули вопрос купеческой торговли и освоения Америки на дальний план.
В результате событий во Франции и во всей Европе атмосфера в столице была достаточно напряженной. Екатерина находилась в том состоянии, когда здоровье всё более сказывалось на результатах её правления.
События происходили по ранее намеченному плану и по инерции работающего государственного тяжелого механизма. В воздухе зрело ощущение грядущих перемен, но каковы источники этих событий было совершенно не понятно. В силу окончательно вошёл Платон Зубов, удостоенный Екатериною титула Светлейшего князя Священной Римской Империи, который и управлял державой по своему разумению, которое в прочем не простиралось далее интересов двора. Система управления давала сбои, дела пошатнулись и в обществе, и в армии. Все пока держалось на том стержне управления страной, который был сформирован ранее еще при жизни Григория Потемкина и других сильных мужей, истинных сынов Отечества.
Прибыв в Петербург и оказавшись теперь в совершенно ином качестве, Николай Резанов быстро ощутил перемену в отношении себя со стороны ранее, как ему казалось, очень высоких особ. Теперь многие не ленились первыми подойти, поздороваться, взять за локоток, отвести в сторону для душевной беседы, и всё советовали, советовали и так вот запросто, предлагали помощь, приглашали в гости.
И сам Николай теперь в кулуарах за разговорами то, за картами в светских салонах, то просто отбывая срок в компании в застолье за дружеским столом, нет, нет, да подмечал, что очень он хорошо съездил в Сибирь, куда многие едут в ссылку.
Кончина Екатерины
И вот грянуло. На исходе 1796 года столицу облетела весть – скончалась императрица.
Утром 5 ноября Екатерина II поднялась с постели и отправилась в туалетную комнату. После долгих ожиданий камердинер императрицы заглянул внутрь и обнаружил хрипящую Екатерину лежащей на полу с багровым лицом и без сознания.
Императрицу потащили в опочивальню, но с этим смогли справиться только шесть или семь человек, такой тяжелой оказалась она. Умирающая императрица представляла тяжкое зрелище. Умерла Екатерина II на следующий день утром, – императрицу всея Руси постиг апоплексический удар.
После кончины Екатерины II в узких придворных кругах пошла недобрая молва о причинах смерти. Говорили о том, что императрицу погубила грешная страсть к мужчинам, которой она, якобы, отдавалась до последних дней. Затем появилась версия о травме, полученной от осколков ночного горшка, который раскололся под большим весом императрицы. Слухи ширились, достигая уровня абсурда, и даже возникла версия об убийстве императрицы засланным поляками наемником, поджидавшим её в уборной.
Когда пришло время сообщить о кончине матери наследнику престола великому князю Павлу Петровичу, в Гатчину отправился с этой целью Платон Зубов, надеясь засвидетельствовать новому императору своё почтение, смирение и показать желание служить ему.
Павел, увидев Зубова, пришёл в ужас – он решил, что он по приказу матери прибыл арестовать его или убить, − как убили его отца. Однако, узнав, в чём дело, Павел просиял и обнял Платона Зубова.
Это, правда, не спасло позже Платона Зубова от ссылки из Петербурга.
После же смерти императрицы вступившим на престол Павлом было сделано странное распоряжение. Он приказал хоронить Екатерину II вместе со своим отцом Петром III, отстраненного от власти и убитого гвардейцами при перевороте тридцать четыре года назад.
Могилу Петра III, которая находилась в Александро-Невской лавре, вскрыли, и Павел устроил над останками мистический ритуал – водрузил на голову мёртвого отца царскую корону, которой его лишили заговорщики в 1762 году.
Утром в Александро-Невском монастыре Павел возложил корону на гроб Петра III. В начале декабря 1796 года жители северной столицы стали свидетелями необычного зрелища. Из ворот Александро-Невского монастыря медленно двинулся в путь траурный кортеж. Впереди гроба герой Чесмы Алексей Орлов нес на бархатной подушке императорскую корону. Позади катафалка в глубоком трауре шествовала вся августейшая фамилия. Похоронная процессия двигалась с кладбища во дворец, а в гробу покоились останки Петра III, убитого при активном участии самого графа Орлова.
Конец ознакомительного фрагмента.