— Вот так оплеуха! — удивленно проговорил шофер. — Скажи кому, не поверят. — Потом рассмеялся. — Видать, недаром эту породу русаками называют: дерутся, значит, по-русски, дал раз, второго не захочешь...
Собачонка, не останавливаясь, все бежала в сторону свалки, а зайчиха, попрыгав по мокрой траве, исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Мы с шофером подождали еще немного, пока непрошеная гостья не убежит с аэродрома, потом, разрядив ракетницу, поехали на командный пункт.
Подмосковье, 1967—1969
СТОРОЖА ЧАПУРЫ
— Обрати взимание во-он на то дерево, — сказал Толик и вытянул руку по направлению сухой ветлы, одиноко торчавшей над камышами. Я посмотрел, куда показал Толик, и ничего особенного не увидел — дерево как дерево, сухое, с обломанной вершиной.
— Нет, ты присмотрись внимательнее, — настаивал Толик.
Щурясь от яркого полуденного солнца, я разглядел меж густых голых сучьев гнездо какой-то птицы.
— Это гнездо чапуры, как называют его местные жители, или белой цапли, чтоб тебе понятнее было. Но не в этом дело. Когда мы подойдем, ты не вздумай приблизиться к самому дереву — беды не оберешься, — строго сказал Толик.
— Это почему же? — удивился я.
— Всему свое время, узнаешь почему, — улыбнулся Толик.
Не доходя метров семидесяти до ветлы, Толик опустил рюкзак на землю:
— Лучшего места не найти, здесь и остановимся!
Быстро размотав удочки и насадив наживку на крючки, мы застыли в ожидании поклевок. Но, видимо, было еще жарко, и сазан не клевал. Толик, правда, поймал несколько красноперок, но это было не то, хотелось изловить сазана. Так в ожидании поклевки настоящей крупной рыбы мы просидели больше трех часов. Если бы был клев, то я бы, наверное, забыл о дереве с гнездом чапуры и предупреждении Толика, но когда поплавки часами не шевелятся — о многом передумаешь за это время.
Толика Николаева я знаю с самого раннего детства. Удивительный это человек — общительный, отзывчивый, веселый. Я не помню такого случая, чтобы у него когда-либо было плохое настроение. Если жарко — он не замечает жары и радуется солнцу, холодно — чистому, здоровому воздуху. Даже тяжелая болезнь, уложившая одно время Толика на целых пять лет на больничную койку, не сломила и ни на йоту не изменила его характер. «Когда я встречаю грязную дорогу, — частенько говорит он, — то больше стараюсь смотреть на голубое небо, и тогда дорога мне кажется не такой уж грязной».
В ту рыбалку я просто изнемог в томительном ожидании поклевки, а ему хоть бы что. Сидит не шелохнется и с улыбкой уговаривает меня, словно маленького:
— Ты не суетись. Рыба суетни не любит. Лучше посмотри, какая дивная погода. Ни облачка, ни тучки. Тишина — душа отдыхает...
В это время из камышей раздалось громкое кошачье мяуканье и урчанье.
— Вот тебе и тишина! Откуда здесь кошки? — удивился я. — За десятки километров ни единого жилья в округе, а в камышах кошки.
— Ошибаешься, — не отрывая глаз от поплавка, ответил Толик. — Неподалеку отсюда есть колхозная бахча, там живет старый казах с семьей. Года три тому назад казах-бабай завез сюда кошку с котятами — мыши его донимали. А котята разбежались по камышам. Одичали. Да такие здоровенные выросли, коту-каракалу под стать. Не знаю, намного ли тому бабаю легче стало от мышей, но птичьим гнездам от кошек достается здорово...
Я невольно взглянул на дерево, с вершины которого слетела белоснежная чапура, и, услышав приглушенный расстоянием писк в гнезде, подумал о птенцах.
— А эти дикари, в смысле кошки, чапурят не тронут?
— Давно бы н перьев не оставили, да это не так просто, — улыбнулся Толик.
— Почему? — заинтересовался я.
— Если чапура на месте — сама пикой-клювом любого кота отгонит, а когда улетит — сторожа гнездо караулят.
— Какие сторожа?
— А ты сходи и посмотри, — кивнул Толик в сторону ветлы.
Мне давно надоело сидеть на месте и ждать поклевки, и я с удовольствием поднялся.
— Только смотри, близко к дереву не подходи! — напутствовал Толик. — И вот эту штучку прихвати на всякий случай. — Он нагнулся и хотел отсоединить первое колено удилища, но я остановил его и пошел безо всего.
Осторожно раздвинув камыши, я приблизился к ветле и... обмер: у комля дерева, приподняв плоские треугольные головки, выросли две ядовитые гадюки, а чуть ниже, около толстых обнаженных корней, маячило еще три змеи.
— Ну как? — завидя меня, с тревогой в голосе спросил Толик.
— Видел... — вытирая со лба холодную испарину, ответил я. И, думая о гадюках, недовольно проворчал:
— Чего только их до сих пор цапли не поглотали...
Поняв, что все обошлось благополучно, Толик рассмеялся:
— За что же глотать? За добро добром платят, — и, перестав смеяться, серьезно добавил: — Чапуры вообще гадюк не глотают. Змеи гнезда чапурам с земли стерегут, а те их с дерева об опасности предупреж... — Толик замолк на полуслове и бросился к крайнему удилищу. А через минуту на берегу трепыхался первый полуторакилограммовый золотистый сазан.
Казахская ССР, Кур-Келес, 1969
ЭКСПЕРИМЕНТ
У стены, на специальной полированной подставке, стоял объемистый, литров на сорок, прямоугольным аквариум. Впереди аквариума, слегка прислонившись к стеклу,— изящная бронзовая статуэтка балерины. Когда стайка разноцветных рыбешек, попадая в свет отражения лампы, проплывала меж причудливых растений и морских ракушек, мне казалось, что балерина стоит не у аквариума, а где-то в волшебном водяном царстве и вот-вот оживет.
Удобно устроившись в мягком кресле и изредка посматривая на аквариум, мой приятель и коллега по работе Борис рассказывал:
— Много держал я всяких рыбок и в конце концов остановился на гуппи. Обычно их держат начинающие аквариумисты-любители, по они меня вполне устраивают — меньше всех остальных отнимают время, да и неприхотливы. А по красоте гуппи не уступят ни меченосцам, ни петушкам, да и никаким другим рыбкам.
Спокойно рассказывавший Борис вдруг оживился.
— Ты только присмотрись, что у них за окраска!
Он хотел еще что-то сказать, но из другой комнаты вышел лоснящийся жирный кот и, тяжело подпрыгнув, уселся на край подставки рядом с аквариумом.
— Не разобьет? — встревожился я.
— Не-ет, — спокойно протянул Борис. — Это его любимое место. Там сбоку дополнительный обогреватель стоит, вот он и спит около него целыми днями.
— А гуппи не трогает?
— Что ты! — усмехнулся Борис. — Это такой лентяй, каких свет не видывал. Лапой лишний раз не шевельнет. А обжора страшенный. Особенно когда ест свежую рыбу — за уши не оттащишь.
А как-то зимой купил я грамм триста-четыреста мороженых окуньков и положил их на батарею, чтоб разморозились, сам занялся по хозяйству. Прихожу — нет окуньков! А кот мой ходит и икает.
— Объелся, наверное... — посочувствовал я.
— Не так объелся, как замерз, — рассмеялся Борис. — Целый день потом, бродяга, пролежал на спине под батареей — живот отогревал. Сачок, одним словом, беспардонный, и есть сачок...
— А как зовете кота?
— Да так Сачком и зовем. Маленьким был, Филимоном звали. Потом как-то заехал к нам знакомый летчик, он его Сачком и окрестил. Есть, говорит, у меня в звене один моторист, такой же толстый и ленивый, как ваш кот, а ест за троих, так мы его Сачком прозвали. Ну, тот Сачок авиационный, а ваш домашний будет. Вот с тех пор и прилипло к коту это прозвище.
— Какой же он породы? — глядя на пеструю расцветку и словно и не кошачьи глаза Сачка, поинтересовался я.
— Трудно сказать, — Борис наморщил лоб, как будто вспоминал что-то. — Я его полуслепым у двери подобрал. Приполз откуда-то, а может, кто и подкинул. Жена из соски выкормила. Пора бы заменить — стар уж больно стал, да жаль, привыкли очень... Пусть живет до конца — не мешает...
И Сачок, словно поняв, что в этой квартире ничто не угрожает его сытой и беспечной жизни, сладко зажмурил глаза и замурлыкал.
Вскоре я уехал в отпуск. Через месяц, когда вернулся, зашел к Борису. Первое, что бросилось мне в глаза, это пустой аквариум.
— Где же твоя гордость и краса квартиры? — вокликнул я удивленно.
— Не спрашивай... — чуть не шепотом ответил Борис и как-то сразу потускнел.
— Что такое? — удивился я еще больше.
— Эксперимент подвел... — попытался улыбнуться Борис, но вместо улыбки получилась кислая гримаса.
— Да расскажи толком, что случилось? — настаивал я.
Борис походил по комнате, зачем-то сдвинул, потом раздвинул шторы на окнах и, видимо, успокоившись, начал рассказывать:
— Неделю тому назад пришел сосед с рыбалки и принес Сачку гостинец. Накормил я кота, а одного карасика оставил — уж очень он мне шустрым показался. Дай, думаю, пущу его в аквариум — места хватит! И интересно было узнать, как на нового жителя кот реагировать будет. Вечером, когда Сачок увидел карася в аквариуме, стал сам не свой. Ходит вокруг да около, мяукает и все норовит через стекло карася лапой поддеть. Мы с женой из другой комнаты наблюдаем, что он дальше делать будет.
Вот ходил кот, ходил, мяукал, даже стекло раза два куснул со злости. Глаза из зеленоватых чуть не желтыми стали. Потом встал во весь рост, да как запустит переднюю лапу в воду и давай там шерудить растопыренными когтями. Карась прижался к самому дну и меж ракушек затаился. Сачок видит, что из его затеи ничего не получилось, начал со злости по воде лапой хлопать. Наплескал кругом — страсть сколько. Но мы с женой молчим, не отгоняем — интересно было до смотреть, до чего он еще додумается. И ты знаешь, чего этот бродяга придумал? Воду начал пить. Хотел наверное, весь аквариум выпить, да утроба меньше аквариума оказалась. Ну, мы с женой насмеялись вдоволь, подтерли пол и легли спать. А утром встали и глазам своим не верим — ни воды, ни карася, ни гуппи...
— Неужели за ночь выпил? — невольно вырвалось у меня.
— Мы вначале тоже так подумали, — уловив в моем голосе нотку недоверия, спокойно произнес Борис.— Но когда посмотрели на пол — ахнули. Ковер, дорожки разбухли, словно губка, под батареей — море. Помнишь бронзовую статуэтку балерины? Ту, которая впереди аквариума стояла? Так вот, Сачок, видно, задел ее, а она о стенку стукнула.
Борис подошел к аквариуму и показал большой осколок стекла.
— Не знаю, может быть, нечаянно задел, а может... Все может быть... Ведь столько лет стояла! А тут надо же... Совсем недавно новых гуппи вырастил, хотел на выставку нести. Принес... — тяжело вздохнул Борис.
Я понимал Бориса и, как мог, постарался его успокоить, но он сказал:
— Сам знаю — ничем не поможешь... Может, лучше выведу, может, хуже, не в этом дело — таких-то уж больше не будет!..
Чтобы отвлечь приятеля от грустных воспоминаний, я неожиданно спросил:
— А где кот?
— Где он может быть? — по-видимому, все еще думая о своей потере, вопросом на вопрос безразлично ответил Борис. Потом, взглянув на разбитое стекло аквариума, он вдруг резко махнул рукой: — Так мне и надо! Сам во всем виноват! Не нужно было экспериментировать, — и, вспомнив о моем вопросе, извинившись, сказал: — Ты о Сачке спрашивал? Вон он, спит, как обычно. Только место переменил, под батареей теперь дрыхнет, бродяга...
Подмосковье, город Жуковский, 1970
НЕБОЛЬШАЯ ПРОГУЛКА
Возвращаясь с юга, мы с женой заехали к ее родственникам в Шедок.
В уютной квадратной комнатке на полированном столе, казалось, было собрано все, что росло в этом богатом уголке Северного Кавказа в горах и на равнине. Не видел я только на столе излюбленного блюда моей супруги, соленых грибов, и в разгар пиршества полюбопытствовал:
— А грибы у вас растут?
— Хо-хо-хо! — рассмеялся брат жены Андрей. — У нас, на Кавказе, как в Греции, все растет!
— Нет, я серьезно.
— Растут, дорогой, растут, — похлопал он меня по плечу. — Только здесь их никто не собирает.
— Почему?! — удивился я.
— Да у нас грибы за еду не считают. И при том они разные. Одни съедобные, другие — нет, попробуй разбери их! По мне, так все грибы — поганки. Вот года два тому назад одна семья в нашем поселке наелась грибов, а потом двоих из них на кладбище снесли.
— Ну, нас этим не запугаешь, — повернулась моя жена к Андрею. — Завтра нам делать нечего, вот и покажи, брат, грибные места.
— Как говорят у нас на Кавказе: желание гостя свято, а сестры — вдвойне. Грибы так грибы, завтра и прогуляемся...
Встали мы поздно, проспали бы до самого обеда, если бы не Нина. Она поднялась раньше всех и разбудила остальных. Пока собрались, позавтракали, солнце поднялось высоко.
— Хорошие грибники в такую пору уж из лесу возвращаются, а мы только отправились, — недовольно хмурилась Нина.
— Да никто твои грибы не тронет, — успокаивал ее Андрей. — Вот перейдем сейчас мост, поднимемся на гору, и хоть косой коси.
— Посмотрим, посмотрим... — моя жена недоверчиво взглянула на него. — Пробродим до вечера — и ни одного гриба, все собрано.
— Назовешь тогда меня болтуном, — обиженно сказал Андрей, и мы пошли к мосту.
По берегу шумливой горной речки, меж оголенных осенью ветвей ивняка, пламенела калина, чуть выше из-за темных стволов верб выглядывала красновато-оранжевыми гроздьями рябина, а когда мы стали подниматься на высокую пологую гору, то справа и слева от дороги видели столько терна, что все кусты от ягод казались сизыми.
— Неужели все это так и останется неубранным? — удивлялись мы с Ниной.
— А кто будет возиться? У каждого своих забот хватает, — отвечал Андрей. — Вы бы посмотрели, сколько каждый год в лесу диких груш, яблок, алычи, кизила, орехов остается! А весной земляники! Ужас... Есть, правда, у нас здесь заготпункты, да это капля в море. На них не больше сотой части всего лесного добра попадает, а остальное гниет, преет...
За разговорами мы не заметили, как поднялись на гору и очутились среди высоких безлистых берез и могучих дубов.
Подберезовиков, белых, подосиновиков мы нашли очень мало — видно, время этих грибов уже отошло, зато на южном склоне горы наткнулись на такое количество опят, что моя жена только ахала и разводила руками.
Не было ни одного дуба, березы, ни одного пня, чтоб их не окружала стена светло-коричневых шляпок. Молоденькие, точно усеянные веснушками, крепкие шляпки опят так плотно прижимались друг к другу, что, казалось, встань на них, и они выдержат. Опята не только сжимали комли деревьев, но и умудрялись по толстой дубовой коре взбираться вверх, словно им внизу было сыро и холодно.
За каких-нибудь двадцать-тридцать минут мы утрамбовали шляпками опят три здоровенные корзины и вместительный охотничий рюкзак, а грибов, на одной только этой горе, оставалось еще не меньше чем на полную железнодорожную цистерну.
— Сколько остается... — вздыхала Нина. — Вот бы сюда наших подмосковных грибников!..
— А я тебе что говорил, — взглянув на сестру, улыбнулся Андрей.
— Не верилось, — честно призналась Нина. — Ведь столько грибов! Столько грибов! Даже во сне никогда те снилось!..
Я слушал восторженные слова жены, смотрел на вороха опят, сизые кусты терна, полыхающие костры калины и думал: «Как богата наша земля, сколько еще добра зря пропадает! Если бы собрать все дары леса с одного только Кавказа, насколько бы сразу выросла народная копилка?! А лесные дары Сибири, Урала, Дальнего Востока — баснословная цифра получается. Ведь ни пахать, ни сеять не надо — только собирай...»
— Ты о чем задумался? — перебил мои мысли подошедший Андрей. Я сказал.
— Да-а... — протянул он.— Я тоже об этом иногда думаю. Особенно, когда натыкаюсь в лесу на землю, устеленную дикими яблоками и грушами. Не до всего, видно, у нас еще доходят руки, — вздохнул он. — А жаль...