Осмотрели раненого пса, скулившего не столько от боли, сколько от обиды и досады: вот, дескать, хотел поохотиться, в лес пошел, чтобы вам, людям, удружить… А что получилось?.. Все это читалось в его выразительных собачьих глазах. Ковыляя, побрел раненый пес к дому. Второй тщательно обнюхал следы рыси и, поглядывая на людей, — мол, разберутся, — тоже двинулся за первым.
— Это опять она… — задумчиво сказал бородатый.
— Кто?
— Рысь одна тут. Да ты не знаешь… И зачем она на собак напала?
— Может, сами ее выследили?
— Да нет. Вот, видишь, здесь она лежала в засаде, как раз у тропы. А тропа наша. Значит, именно их ждала. Не нас же!
— А может, нас?
— Да ты что? — Зоолог рассмеялся. — И давно в засаде была, с самого раннего утра, — добавил он, — вон как примята осока, да и лапы в песок глубоко вдавились.
— А почему ты решил, что это и есть твоя знакомая рысь? Может, другая?
— Она. Очень след крупный. Большая она. Такие редко встречаются.
— Давай капкан поставим. Я ее поймаю. А?
— Не надо.
— Или ловушку?
— Я же сказал: ни в коем случае. И не вздумай тут без меня! Понял?
— Понял. Но не нравятся мне эти засады…
Бородач достал записную книжку, что-то записал.
Потом вынул рулетку, измерил рысий след на влажном грунте около тропы. Снова сделал запись в книжке. Негромко разговаривая, они ушли к своему лагерю, откуда не переставая раздавался стук топора, который отдаленным эхом доносился и до Риссы, лежавшей в пушистом мху темного и сырого старого ельника…
Немало прошло рассветов и закатов, прежде чем люди восстановили плотину. Но они ее восстановили. Озеро поднялось до прежнего уровня, смочило корни уже подсохшего камыша. Полноводная речка, впадавшая в озеро, не давала ему быстро обмелеть и сразу, едва сделали плотину, наполнила его до краев.
Стучать люди продолжали, но теперь уже около жилья.
Рисса часто слышала стук топора и, подходя, улавливала запах свежесрубленных деревьев.
Лето было в полном разгаре, пища — то полевка, то птица или ондатра — добывалась легко. Иногда Рисса лакомилась птичьими яйцами, разоряла гнезда. Чаще всего это были гнезда дрозда-рябинника, которые она после тщательных поисков находила в кустах или в траве, и травяные утиные гнезда, запрятанные в приозерных кочках.
13. Выход из огня
Был пасмурный, сухой и тихий день. Рисса отдыхала в густой березовой поросли.
Она лежала на боку, вытянув ноги и откинув голову, белая шерсть на ее груди и шее шевелилась под слабым ветерком.
Неподалеку внезапно грянул выстрел. Рисса тотчас подобралась, выждала, огляделась. Быстро, крадучись, двинулась к месту выстрела. Перебежала овражек, обогнула склон бугра, вышла к поляне и затаилась за деревом.
Сильно пахло порохом. На тропе у края поляны стоял человек. В руках у него была куропатка. Он расправил крыло птицы, растянул, разглядывая перья. Повертел в руках. Нашел место попадания, издал довольно глухой хмыкающий звук и стал заталкивать птицу в сумку, висевшую у него на плече. Едва увидев его, Рисса вздрогнула. Ее волнение, возникшее после выстрела, ее беспокойство перешло в тревогу. Этот силуэт, эта манера стоять чуть наклонившись вперед и отставив в сторону ногу, это ружье за плечом, откинутое назад!.. Рисса узнала его, еще не учуяв запаха. Нервная дрожь словно напружинила ее мышцы. За короткие мгновения в ее памяти четко возникли былые картины: Большой Уг и окровавленные следы на снегу, ствол ружья, направленный в глаза Риссе, двор с самодовольным петухом и миска с вонючей водой. И над всеми этими картинами мрачно нависла фигура одного человека. Беспощадного ее врага, который — всему причина. И вот он стоит здесь, рядом…
Он не заметил нападающего зверя. Рисса почти бесшумно преодолела расстояние, разделявшее их. Четыре стремительных прыжка — и она ударила его в спину грудью и лапами, свалила, однако не сумела сразу вцепиться в шею.
А человека обуял панический ужас неминуемой гибели. Жестокие люди часто трусливы. И он закричал. Вот и пришла расплата за его грехи перед лесом! Если не от человеческого закона, то от самого леса…
Минуту назад он озирался: не слышал ли кто выстрела, не видел ли кто, а теперь кричал душераздирающе:
— Спаси-и-и-т-е-е!..
У него был охотничий нож, он мог бы бороться. Если рысь сразу не схватила зубами за шею сзади, то хладнокровный охотник, вооруженный ножом, вполне может с ней справиться. Но этот, катаясь по земле, закрывая руками горло и голову, только кричал. Неестественно и одиноко металось по лесу эхо его воплей. Рисса рвала когтями одежду своего врага на груди, на спине. Вата телогрейки повисала у рыси на лапах и еще больше бесила ее. Она рычала и шипела, пытаясь добраться наконец до тела ненавистного ей человека. Но тут произошло нечто более неожиданное, чем внезапный выстрел, который вывел Риссу сюда, к ее врагу.
— Рисса!
Это прозвучало сильнее выстрела — настолько ошеломляющим был для нее окрик. И не столько сам окрик, сколько голос человека: издали знакомый, добрый голос. И тотчас в ее памяти появилось веселое, смеющееся лицо девочки, когда-то давшей ей имя — Рисса. Девочки, которая жила в том лесном доме, сгоревшем давно, еще там, в ее, Риссином, детстве.
Хотя прошло уже четыре зимы и четыре лета, девушка сразу узнала зверя по четкой пятнистой окраске, по характерному белому оттенку шерсти снизу на шее. В жизни бывают очень сложные ситуации, почти невероятные встречи. Хотя в данном случае неожиданная встреча объясняется легко: все события происходили в одной местности, около небольшого северного города. А злосчастный браконьер охотился в одних и тех же местах. Да и девушка оказалась в экспедиции не случайно, она хотела стать зоологом — вполне понятное увлечение человека, выросшего в лесу, в семье лесника.
В этот день девушка вместе с ученым (помните, тот, бородатый?) обходила участок леса. Они медленно шли, ученый рассказывал ей о своих наблюдениях на этом участке, как вдруг неподалеку ударил ружейный выстрел, а потом раздались крики. Через несколько секунд они уже были там, где рысь и человек катались по влажной траве березовой рощи.
Едва рысь услышала свое имя и голос, который она узнала, ее словно бичом ударило по ушам. Бросив человека, продолжавшего кричать, она шарахнулась в сторону, но в нерешительности остановилась, глядя на людей. Рядом с девушкой стоял человек с бородой, Рисса его тоже узнала. Оружия у них не было.
— Рисса! — позвала девушка еще раз, очень спокойно и ласково. — Рисса…
Рысь стояла в растерянности. Она не могла подойти к людям или подпустить их к себе, но и уходить не решалась. Тот, кто лежал на земле, перестал кричать. Рысь видела, как он сел, как продолжал смотреть на нее круглыми от страха глазами.
Потом она ушла с опушки. Девушка еще раз позвала ее. Рысь остановилась, оглядываясь, и несколько секунд стояла. Затем снова пошла и еще оборачивалась, с каким-то сожалением поглядывая на людей.
Солнце стояло уже высоко, когда Рисса насторожилась, услышав близкое потрескивание сучьев, шуршание травы и кустов. И главное — урчание. Она приподняла голову, осторожно выглянула из кустарника. Еще не увидев, по запаху почувствовала — медведи.
Мать-медведица сидела под сосной и, покачивая головой вверх-вниз, наблюдала за игрой детенышей. А ее малыши — каждый поменьше Риссы — клубками катались по земле и урчали друг на друга. Все это вдруг напомнило Риссе, как она вот так же следила за игрой своих рысят, так же все время была настороже. Рисса понимала: если сейчас выдать себя — придется испытать все унижение позорного бегства. Медведица, защищая детей, бросится на любого.
Один медвежонок влез на дерево и сидел на суку. Он все время показывал свой темно-серый с фиолетовым оттенком язык, глядя на брата и свесив в его сторону переднюю лапу, как бы приглашая: ну давай, чего же ты? А тот забавно подпрыгивал, пытаясь ухватиться за сук березы. Но сук был высоко, а медвежонок то ли не догадывался, что можно влезть до сука по стволу, то ли ему нравилось подпрыгивать.
Медведица, высокая, бурая, встала и прошлась по поляне. Густой длинный мех ее шубы переливался на крутой холке, под ним угадывались бугры плотных мускулов. Лапы медведицы глубоко вдавливались в сочную траву поляны, оставляя вмятины от пяток на влажной почве. Она принюхивалась. Крупный черный нос ее, влажный и блестящий, все время шевелился.
Но лежавшую неподалеку рысь не обнаружила — та находилась с подветренной стороны.
Медвежонок с дерева пополз вниз, обхватив ствол всеми четырьмя лапами, как любимую игрушку. Спускаясь, он сел на сук, попавшийся на пути, потом повис на нем, свесив голову вниз, и опять показал брату язык. Сухой сук вдруг треснул и обломился. Шлепнувшись на землю, медвежонок взвизгнул — от боли и страха. Высота была не опасной, но падение не понравилось. Мать тотчас бросилась к нему.
Рисса знала: этот огромный и спокойный сейчас зверь может стать свирепым и стремительным. Она бесшумно скользнула в чащу шумящего под ветром березняка.
…После долгой неудачной охоты — за ночь поймала одну маленькую полевку — Рисса отдыхала на склоне крутого скалистого холма.
Она зашла далеко, на самый край своего участка, где бывала нечасто. Устроилась довольно высоко и удобно между двумя валунами на пушистой обомшелой кочке. Камни закрывали ее убежище сверху и сзади, щель, в которой она лежала, была темна и похожа на пещеру. Высунув голову, можно было смотреть вниз и видеть все, что происходит у подножия холма в лесу.
…Запах дыма она почувствовала сразу. Он ее испугал. С ним были связаны самые страшные воспоминания. Рисса пугалась даже костра. Но у него дым всегда бывал прерывистым, то появлялся, то исчезал. А этот запах был постоянным, он медленно усиливался, нарастал. Рисса не знала лесных пожаров, но сразу поняла, что это не костер — кучка мертвых кусков дерева, подожженных людьми. А что-то совсем другое, опасное.
Неосознанное чувство тревоги погнало Риссу с холма. Она бросилась в лес, наткнулась на густой едкий дым, выскочила обратно на холм, где дыма почти не было, спустилась на другую сторону вершины. Дым уже заползал и сюда, обнимая легким туманом ветви берез, смолистые лапы елей. Рысь бросилась наугад через лес, подальше, как ей казалось, от приближающегося огня. Но ветер гнал пламя лесного пожара. И оно разливалось все шире. Прогретый летним солнцем, хорошо просохший лес быстро вспыхивал, расплавленная смола с обожженных стволов сосен и елей разлеталась огненными брызгами, словно деревья, умирая, в отместку пытались зажечь само небо.
Рисса видела, как, ломая ветви и кустарники, пронеслись ей наперерез лоси. Они бежали, вскинув морды, длинными прыжками перемахивая через кочки, ямы, кряжистый валежник, — лось-бык, лосиха и худой стройный лосенок, — хрипя, пронеслись, не заметив бегущей Риссы. Затем появился медведь. Он бежал быстро и почему-то ревел, — возможно, огонь уже опалил его. Риссу он увидел, но не обратил на нее внимания, исчез в дымной мгле.
Рысь двигалась быстрыми перебежками. На мгновение замирала, выбирая направление, выискивая, где не такой густой дым. Но вскоре она почувствовала жар, который надвигался на нее сзади, догонял. Был слышен треск пылающей хвои, гул пламени и ветра, все это давило на уши, и Рисса понеслась как обезумевшая, уже не выбирая направления.
Раз она оступилась, упала, кувыркнулась, зацепившись лапой за куст, тотчас вскочила на ноги, не задерживаясь ни на миг, помчалась дальше. Она спасала жизнь.
Жар сзади ослабел, отстал, но Рисса бежала с прежним напряжением. Страх, огромный, неудержимый, гнал ее. Гнал, хватал за хвост, за спину и задние ноги вязкими, душными дымными щупальцами.
С ходу Рисса влетела в озеро, и вода, холодная и обычно неприятная для нее, показалась спасительной. Она переплыла узкий залив большого озера, выбралась на крутой берег. Здесь жара не чувствовалась совсем, но дым стелился так же, как и на другом берегу. И она снова бросилась бежать, весь свой вековечный звериный страх перед огнем вкладывая в длинные и быстрые прыжки.
14. Погоня
Ветер налетал порывами. Он подхватывал пепел сгоревших деревьев, уносил его, швырял на живой лес. И едва этот пепел касался зеленых игл сосен и елей, как вздрагивали деревья.
Здесь, на безмолвном и безжизненном просторе, где черными тенями еще стоят обгоревшие стволы, снова возникнет жизнь. Сквозь удобренную золой почву пробьется невзрачный, но упорный вереск. Прямой стебелек его проткнет спекшийся поверхностный слой земли и резво потянется к солнцу. И зашевелятся под землей его корни, и к ним неслышными путями хлынет подземная влага. Вокруг оживет, задышит почва и закипит, запульсирует жизнь. А на песчаных склонах, рядом с зелеными островками вереска, вскинутся к солнцу лиловые вспышки иван-чая. Но все это произойдет не сразу, только следующим летом проклюнутся первые живые яркие и упорные ростки…
А сейчас, хотя дни летели и уже приближалась осень, пожарище оставалось черным и безмолвствующим. Прошли дожди. Зола, покрывшая омертвелое пространство, постепенно смешалась с землей.
Рисса обходила стороной выгоревшие места и, чтобы не уходить со своей территории, волей-неволей охотилась не очень далеко от людского жилья, где поселился ее знакомый бородатый человек и где вместе с ним жили другие люди и те самые две собаки, с которыми Рисса познакомилась достаточно близко.
Ей еще раз довелось вплотную столкнуться с ними, когда они однажды обнаружили ее на дневке. Собаки сопровождали кого-то из людей и, углубившись в сосняк довольно далеко от тропы, наткнулись на рысью лежку. Они бросились на зверя со злобным лаем. Но Рисса уже готова была их встретить: она выпрямила крепкое тело, устойчиво напружинившись на широких лапах. Собаки неожиданно остановились, словно встретили невидимую стену. В глазах рыси уже светился тот пронзительный огонь, который загорается на миг перед безжалостной атакой. Псы узнали рысь. Их испугало, что эта крупная кошка не обороняется, а готовится напасть, словно не они, собаки, ее выследили, а она сама их подкараулила.
Оба пса, приседая и поджав хвосты, пятились, скалясь и продолжая лаять. Шерсть на их холках вздыбилась, пожалуй, от страха, а не от охотничьей свирепости. В звонком лае звучал тревожный зов, обращенный к человеку, которому они служили: «Скорей сюда, здесь враг!..» Рисса понимала и интонации собачьих голосов, и все их поведение, и то, что они поняли — насколько она сильней. Но рысь не напала — люди были слишком близко.
С тех пор Рисса не встречала этих собак, только иногда попадались ей их следы. Она проходила, не задерживаясь, тревожно поводя усами, и с неприязнью морщила нос, чуть оскаливая длинные, слепяще-белые, острые верхние клыки.
После того случая в лесу, когда она напала на браконьера, Рисса сторонилась людей. В ее памяти теперь смешались тревожные, пугающие воспоминания и приятно волнующие, тоже связанные с человеком.
Ей вспоминалась дочь лесника, правда смутно, но вспоминалась. Добрая, ласковая, играющая с маленькой Риссой. И возникал в памяти облик девушки — такой чужой, незнакомой и — знакомой… И звучал ее голос — ласковый голос из прошлого.
Этот голос звал ее.
То вдруг во сне ей слышался выстрел, потом она задыхалась от запаха железа, человека, собак… И, начиная рычать еще во сне, просыпалась в испуге.
Как-то быстро прошло это одинокое ее лето. Лето без рысят. Она приходила к своему ручью, пила, просто лежала у воды, вслушиваясь в ее журчание. Ручей был по-прежнему быстрым и чистым, но по нему уже скользили опавшие листья. Алые, желтые, оранжевые. Они проплывали мимо рыси, яркие, нарядные, как летние дни, которые давно уже уплыли вниз по ручью, унося с собой тепло, изобилие, бурную жизнь земли.
Да и сама Рисса стала спокойнее, чуть мягче, медлительнее от этой осенней прохлады. И только глаза оставались быстрыми и пронизывающими.
Лес готовился к зиме. Осины и березы сбрасывали листву — все равно она померзнет, тонкая и не защищенная от ветра и мороза, — плотнее сжимали свою кору, укрепившуюся за лето. Им предстояло встречать стоя хлесткую, жгучую северную вьюгу, трескучие морозы, свирепые ветры февраля и марта.