Михаил Иванович Божаткин
Взрыв в бухте Тихой
Михаил Иванович Божаткин родился в 1920 году в селе Дубровка нынешней Калининской области. В 1939 году добровольно по-комсомольскому набору пошел служить в Военно-Морской Флот.
С 1941 по 1945 год тов. Божаткин на фронтах Великой Отечественной войны, радистом на торпедном катере. Участвовал в обороне Одессы, Севастополя, Кавказа; принимал участие в ряде десантных операций. В 1943 году вступил в ряды КПСС.
Демобилизовавшись из рядов Советской Армии, М. Божаткин в 1951 году окончил заочное отделение факультета языка и литературы Николаевского пединститута.
В настоящее время работает в Николаевской областной газете «Південна правда». Имеет ряд правительственных наград. В 1958 году награжден орденом «Знак почета».
Печататься М. Божаткин начал с 1950 года. В 1957 году в Одесском областном издательстве вышел сборник его рассказов «В море», в 1958 году — в Киеве повесть «Перелом», и в Москве сборник рассказов «Морская романтика».
Взрыв в бухте Тихой
В жизни всегда есть место подвигам.
«Н-н-да, служба… Точки, линии, кружочки… Контакты, каналы, взрыватели… Лейтенант флота, минер… Нечто среднее между канцелярской крысой и лаборантом!..»
Так думал лейтенант Виктор Шорохов, без особого увлечения вычерчивая на большом листе ватмана принципиальную схему контактной якорной мины. Невеселые это думы. К другому стремился Виктор, а тут, пожалуйста: сиди в учебном кабинете над чертежами.
…Пусть не всем удается выйти на тропу Великого Подвига, но мечтает об этом каждый подросток. У Виктора Шорохова, как, впрочем, и у его друзей, эта мечта была неразрывно связана с морем. Ничего, что ребята жили в далеком сибирском городе, за тысячи километров от морей, — им и в заводях своей порожистой таежной речушки виделись просторы океана.
Во время войны друзья вырезали и подклеивали в альбом каждое сообщение о моряках, а «Морскую душу» Соболева знали чуть ли не наизусть. И, конечно же, они не раз оббивали пороги военкомата с просьбой отправить их на фронт, а один раз даже попытались убежать. Но и то и другое кончилось безрезультатно.
Не пришлось участвовать Виктору Шорохову в боях: слишком поздно родился, зато мечта о море сбылась — его призвали в Военно-Морской флот. И снова неудача: только один раз на траление сходил, а затем в политотделе предложили ехать учиться. Виктор специально выбрал минно-торпедное училище — мины и торпеды такое оружие, что никогда не устареет.
Вот и учеба осталась позади, получено назначение в часть. Всю дорогу Шорохову не давали покоя мысли: кем его назначат, что придется делать.
«Ничего, в море мин еще немало… Так что загорать не придется!» — к такому выводу, в конце концов, пришел Шорохов.
Окончены все формальности: лейтенант Шорохов зачислен на все виды довольствия, стал полноправным членом коллектива части. И только после этого он пошел на доклад к флагманскому минеру. В коридоре он чуть-чуть, так, чтобы не нарушать требования Устава, сдвинул фуражку набекрень, одернул тужурку, поправил галстук, кортик и постучал. Войдя в кабинет, Виктор первым долгом бросил взгляд на погоны сидящего за столом офицера и четко доложил:
— Товарищ, капитан третьего ранга! Лейтенант Шорохов, выпускник минно-торпедного училища, прибыл для прохождения службы!
Офицер встал, вышел из-за стола, слегка ссутулившись, сделал несколько шагов навстречу Шорохову и протянул руку.
— Рыбаков, — немного глуховатым голосом сказал он.
У Шорохова даже дух захватило — капитан третьего ранга Рыбаков! Так вот с кем ему придется служить…
А Рыбаков смотрел на несколько растерянное лицо лейтенанта и в душе его поднималось какое-то теплое, радостное чувство — словно он вдруг увидел свою молодость. Вроде недавно, и в то же время — как давно это было! Вот так же в конце войны, окончив курсы офицерского состава, он докладывал о прибытии в часть. Правда, тогда на нем была не парадная форма, а обычная, повседневная, и за плечами годы службы, пребывание в партизанском отряде, походы в разведку, два ранения.
— Что ж, садитесь, товарищ лейтенант, — пригласил Рыбаков.
Шорохов, не спуская глаз с Рыбакова, машинально опустился на стул. Ему просто не верилось, что вот этот высокий, худощавый, чуть-чуть сутулящийся, словно от привычки всегда смотреть вниз, офицер и есть капитан третьего ранга Рыбаков, человек, о котором курсант военно-морского училища Виктор Шорохов много слышал, много читал, причем не только в очерках о боевых подвигах моряков — имя Рыбакова встречается и в учебниках по минному делу.
Это он, Алексей Петрович Рыбаков, тогда еще старшина I статьи, боцман торпедного катера, вместе с военным инженером Михаилом Ивановичем Ивановым в июле 1941 года участвовал в обезвреживании первой донной магнитной мины. Это он принимал участие в высадке первого крупного морского десанта.
В одном из боев катер погиб, и Алексей Рыбаков пошел в морскую пехоту, участвовал в боях под Севастополем. В последние часы обороны города вместе с группой моряков пробился в горы, к партизанам. После ранения лежал в госпитале на Большой земле, затем неоднократно ходил в разведку, связным к партизанам. Потом учился и стал известным офицером-минером.
Суровая и яркая биография! А вот если бы встретил его просто так, на улице, даже и внимания не обратил бы — такой же человек, как и многие. Высокий рост? Что ж, среди морских офицеров немало есть высокого роста, причем почти все высокие люди немножко сутулятся. Лесенка орденских планок на груди? У бывалых моряков не редкость и звезда Героя. Только рано разбавленные сединой волосы да мелкая сетка морщин вокруг глаз могли бы сказать многое, но ведь этого при мимолетной встрече можно и не заметить.
А теперь лейтенант Шорохов сидит рядом, лицом к лицу с Рыбаковым, будет служить у него в подчинении.
«Да, с ним-то уж загорать не придется», — с удовлетворением подумал Шорохов.
— Значит, решили стать минером? — спросил Рыбаков.
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга!
— Что ж это вы выбрали такую специальность? Она не только на войне, но и в мирное время опасна.
Шорохов хотел рассказать о своей мечте о подвиге, о том, как он стремился подростком попасть на фронт, но постеснялся и, потупившись, ответил:
— Нравится мне это дело…
— Нравится? — переспросил Рыбаков, и в его спокойных серых глазах мелькнул огонек улыбки. Может быть, он вспомнил свою юность? Ведь и ему в юности грезились далекие моря, мечтал он, конечно, и о смелых подвигах.
Рыбаков решил стать моряком. Почему? Он и сам, пожалуй, не смог бы этого объяснить. Может быть, потому, что жизнь и труд моряка связаны с постоянной опасностью. Ведь не даром же говорится: где море, там и подвиг. И восемнадцатилетний Алексей Рыбаков добровольно, по комсомольскому призыву, пошел служить в Военно-Морской флот. А уже потом добровольно вызвался помогать в разоружении первой, поднятой со дна моря вражеской мины, добровольно пошел в отряд морской пехоты, ходил в разведку, стал минером.
Были и подвиги. Но разве есть предел им? Алексей Петрович всегда стремился к большему, туда, где опасней, трудней. И ему сейчас показалось, что вот эту беспокойную искорку он увидел и в глазах Шорохова.
— Вы, конечно, знакомы с образцами наших и зарубежных мин, их устройством?
— Я их, товарищ капитан третьего ранга, все назубок выучил! — улыбнулся лейтенант.
Лицо Рыбакова сразу помрачнело. Он встал со стула, сунул руки в карманы кителя, больше, чем обычно, сутулясь, прошелся по кабинету. Остановился около Шорохова, глядя на него потемневшими и какими-то колючими глазами.
— Плохо!.. — сказал он.
Шорохов удивленно вскинул на Рыбакова глаза.
— Очень плохо… Гм, назубок!.. — хмыкнул капитан третьего ранга и снова заходил по кабинету.
— Море похвальбы не любит, — резко бросил он. — А вы не только моряк, но еще и минер…
Шорохов густо покраснел и опустил голову. Что он знает о минах? Почти ничего. Схемы, макеты, учебные образцы… Расхвастался! И перед кем? Перед Рыбаковым!.. Как мальчишка… — мелькали бессвязные мысли у него в голове.
— К смерти в бою, то ли на суше, то ли на море, человек внутренне всегда готов, а вот смерть от мины…
И Шорохову вспомнился рассказ одного из моряков о гибели корабля на мине. Предвечерняя тишина легла над морем… Солнце, склоняясь к горизонту, позолотило надстройки, бликами заиграло на мелких волнах ряби… Скоро порт, отдых… И вдруг у борта взметнулся столб взрыва, таранный удар смял переборки, вода ворвалась в отсеки…
— …Конструктор весь свой талант направляет на то, — продолжал Рыбаков, — чтобы сделать мину скрытной, безотказной. Разве можно предугадать, что из достижений электроники, автоматики, акустики он применил? Разгадать секрет мины — значит вступить в незримую схватку с конструктором, превзойти его в уме, хитрости, знаниях. А вы — «назубок выучил»! Один мой товарищ… — Рыбаков закурил и пододвинул пачку Шорохову. Виктор хотел было взять папиросу, но затем отказался.
— Я не курю, товарищ капитан третьего ранга.
Да он и в самом деле почти не курил, так, иногда издымит одну-две папиросы из баловства.
— Один мой товарищ, — голос Рыбакова изменился, стал глуше, суровее, — хороший, грамотный моряк, умный минер тоже решил, что все системы мин изучил. Действительно, немало он их обезвредил, разряжал и на берегу, и на дне моря. А тут, — Рыбаков глубоко затянулся, — попалась мина. Вроде обычная, да «сюрприз» в ней оказался…
— Погиб?
— Вы же знаете, что о нашей профессии говорят?
Да, лейтенант Шорохов прекрасно знал, что минер ошибается только один раз. Об этом говорили в училище и преподаватели, и опытные минеры, об этом он читал в книгах. И сейчас у него невольно мелькнула мысль: «А смогу ли я стать настоящим минером? Сумею ли, если потребуется, разрядить мину?» Что из того, что учился он отлично, хорошо знал все схемы, макеты и опытные образцы мин, которые имелись в училище. Вдруг встретится мина новой, еще неизвестной конструкции? Что он будет с ней делать?
Виктор взглянул на сидевшего напротив, рано поседевшего, с усталым взглядом офицера, открыл было рот, чтобы извиниться за свое хвастовство, но Рыбаков неожиданно тепло улыбнулся, лицо его просветлело.
— Ну, вы не пугайтесь, — заговорил он. — Помните: какую бы хитрость не применил человек, всегда ее можно разгадать. Но для этого нужны знания, опыт, терпение, осторожность и настойчивость.
От этих дружеских слов приунывший было Шорохов воспрянул духом.
«Пошлют меня-таки на настоящее дело», — решил он.
— Ну, а поскольку знания у вас уже есть, — и Рыбаков, улыбаясь одними глазами, взглянул на Шорохова — то пойдете помогать старшему технику-лейтенанту Бондаруку. Он сейчас оборудует новый учебный кабинет.
…И вот лейтенант Шорохов сидит за обыкновенным канцелярским столом и вычерчивает на листе схему якорной мины. Как он ни старается убедить себя, что это тоже очень важное, нужное дело, что по его схемам и макетам будут учиться сотни моряков-минеров, — где-то в глубине души все-таки осталась обида.
«Не допускают к боевым минам… А впрочем, сам виноват. Расхвастался!.. Вот и не доверяют…».
Он провел последнюю линию и, хотя на память хорошо знал схему, тщательно проверил все по наставлению. Затем отложил рейсфедер и огляделся. Весь огромный зал был уставлен приборами, макетами, учебными минами и торпедами. На стенах висели схемы. Неподалеку от него возился над прицельным прибором матрос Кузьмин. Невысокий, но крепко сбитый, подвижный, с постоянно сдвинутой на затылок, вопреки всем уставным правилам, бескозыркой, из-под которой выбивался смоляно-черный чубчик, Кузьмин был на редкость весельчаком и балагуром. Однако сейчас его лицо было сосредоточено — с прибором что-то не ладилось. Как тщательно ни прицеливался он по макету, вспышки получались где-то в стороне.
— Это называется: стрелял в ворону, а попал в корову, — пробормотал Кузьмин и скрылся за прибором.
В дальнем углу обширного помещения склонился над столом старший техник-лейтенант Бондарук. Рыбаков очень тепло отозвался о нем, выразил надежду, что офицеры подружатся, но дружба как-то не получалась. Бондарук показался Шорохову замкнутым, неинтересным человеком. Да и внешность… Плохо пригнанный китель на его худощавой фигуре висел мешковато, русые, слегка вьющиеся волосы, как ни приглаживал их Бондарук тыльной стороной левой руки, оставались растрепанными, бледное лицо с белесыми бровями и небольшими точечками рябинок казалось невыразительным. Только вот лоб — высокий, чистый — привлекал внимание, но на него почти всегда падали пряди волос. А тут еще эта привычка прятать кисть правой руки в рукав, так что выглядывали только кончики двух пальцев. От этого правое плечо поднималось выше и фигура казалась кособокой.
Сейчас старший техник-лейтенант сидел спиной к Шорохову и что-то делал, насвистывая грустный мотив.
«Они чувствуют себя здесь, как дома, — подумал Шорохов. — Привыкли уже!..»
— Товарищ старший лейтенант! — обратился матрос Кузьмин. — Что-то прибор у меня заартачился…
— Сейчас посмотрим!..
Бондарук, по привычке пряча кисть правой руки в рукав, подошел к прибору, присел около него на корточки.
— Что же вы, дорогой мой, тут наплели? Проверьте соединение контактов по схеме.
Матрос присел рядом с Бондаруком, с минуту смотрел то на схему, то на клеммы контактов, а затем свистнул:
— Действительно, у меня получается — шила милому штаны, а вышла рукавица… Сейчас, сейчас… Так, а ну-ка теперь.
Он нажал на замыкатель. Щелчок — и красный огонек вспыхнул на днище карабля.
— Попадание! А ну еще… Попадание! А теперь — залп!
Три красных блика мелькнули на макете.
— Порядок!
Бондарук направился к своему столику. Проходя мимо Шорохова, он остановился:
— Как у вас дела?
Шорохов молча показал на чертеж. Бондарук тоже молча с минуту разглядывал его, затем похвалил:
— Хорошо!
— Хоть на это оказался способным, — недовольно проговорил Шорохов.
— Вы, наверное, думали, что вам сразу предложат разрядить мину с «сюрпризом»? — улыбнулся Бондарук, и лицо его неожиданно преобразилось, вдруг стало добрым, приветливым и красивым, а улыбка получилась такой заразительной, что Шорохов тоже улыбнулся.
— Хотелось бы! — ответил он.
— Что ж, может быть, еще и придется…
Отцветала акация. Сладкий дурманящий запах кружил голову. Осыпающиеся лепестки снежным покровом устилали тротуары.
Город казался пустынным: взрослые на работе, хозяйки заняты домашними делами, а детишки, конечно, у моря. Кто-кто, а они уже давно открыли купальный сезон.
С окраинных улочек моря не видно, но дыхание его чувствуется во всем: из порта доносятся гудки кораблей, слышен звон металла на морзаводе; вот прошла группа матросов в белых робах: и ветер, свежий ветер морских просторов, посвистывает в проводах, треплет косматые ветви акаций, катит по мостовой розовато-белую пену лепестков.
Вот и центральная улица. Здесь народу больше. Машинально приветствуя встречных офицеров, Шорохов рассматривал город. За годы учебы город совсем преобразился. Тогда еще нередко можно было увидеть разрушенные во время войны здания, хотя уже кругом высились краны, леса строек. А сейчас белоснежные, словно мраморные, дома стоят вдоль просторного проспекта, поднялись, раскинули над тротуарами тенистые кроны деревья. Давно ли их вместе с товарищами по службе садил Шорохов.
Показалось море, и Виктор даже пошел быстрее. Оно осталось таким же, знакомым, родным, вечно зовущим и вечно что-то обещающим, полюбившимся на всю жизнь. Сегодня море постарело — свежий ветер вздымал крутые валы, они мчались к берегу, взметались вверх и обрушивались на берег, обдавая бетон набережной брызгами и пеной. На мгновение вода отступила, обнажая широкую полосу галечного пляжа, и опять все скрывалось под пенистыми водоворотами. Бурная погода, и все же на волнах, за линией прибоя, плавало несколько купающихся.