– Удачный день?
– Какое там! Одну мелочь бросают, – поддержал разговор Николай, пряча купюру в карман.
– Ну, на хлеб хватит, – продолжал прохожий.
– Я ведь не на хлеб, а на водку прошу, гражданин, – ответил Николай. – Так и написал, читайте: «Подайте бездомному на водку!»
– Значит, сыт, что ли? – обращаясь сразу на «ты», спросил прохожий.
– Да, вроде того, – весело и дружелюбно, заискивая перед прохожим, сказал бомж.
– Звать-то как? – не отставал мужчина.
– Да зовите, как нравится: можете Иваном, а можете Петром.
– Ну, ладно, а по отчеству-то как?
– Сергеевич, – ответил Николай.
– А бездомный почему, Сергеевич? – спросил прохожий. – И вообще, как ты до такой жизни-то дошел?
– Да если бы «дошел», а то ведь довели! – сказал Николай, изобразив на лице, как ему казалось, жалобную гримасу.
Бродяга был готов к этому вопросу и стал не спеша рассказывать свою историю:
– Как СССР рухнул, так институт, где я старшим научным сотрудником работал, закрылся. Всех работников уволили. Побегал-побегал в поисках работы – не нашел: везде сокращение штата. А семью кормить надо! Кем только не работал: и продавцом на рынке, и грузчиком, и в фирмах разных курьером – на побегушках, значит. Было дело: тянули в криминал – не поддался. А денег все равно только-только хватало концы с концами свести. Занялся извозом, таксовал, значит. Машину чужую вдребезги разбил – сам чудом жив остался. Отлежал в травматологии три месяца, вышел, а владелец машины мне счет предъявил. Сумма большая: машина еще не старая была, да прибавил «за моральный ущерб». Еще и «на счетчик поставил» – каждый месяц сумма увеличивалась. Начал продавать все из квартиры: сначала книги, затем уж и вещи, и мебель в распродажу пошла. Наконец понял, что ни за что мне не расплатиться. Я уже весь в долгах, а тут как-то звонок в дверь, открываю – агент по недвижимости оказался. Приятной наружности, вежливый такой. Говорит, что у них есть выгодное предложение для меня: покупатель есть на трехкомнатную квартиру именно в этом районе и в этом доме. И этаж ему подходит, и планировка квартиры, и, самое главное, согласен хорошие деньги заплатить. И с долгами, мол, расплатитесь, и тоже трехкомнатную, только в другом районе, подальше от центра, купите. Много позже, вспоминая, думал я: «Как это он про долги-то узнал?» А тогда-то я согласился, выбора у меня не было – продавать квартиру надо было. Больше денег ниоткуда я не мог взять. Через два дня подписал договор купли-продажи: свою продавал, а другую покупал. Прочитал ведь дважды внимательно, а уж затем в сумку спрятал. Прихожу домой, достаю из сумки договор, смотрю, а это не договор, а дарственная…
Рассказывая, Николай так увлекся, что не замечал, как его собеседник еле сдерживается от смеха. В конце концов прохожий все-таки расхохотался и проговорил:
– Слышь, Коль, ну ты и мастер врать! Ты тут будешь еще целый час жалиться, а я тороплюсь. Приглядись внимательно. Узнаешь? Сергей я. Мы же с одного двора с тобой. И в школе в одном классе учились. Теперь-то я понял, что именно тебя не раз видел на улицах и у магазинов, но только со спины – потому-то и не мог узнать раньше. Ну? Вспомнил меня?
Николай вдруг как прозрел: то-то прохожий кого-то напоминал ему, но вот кого, вспомнить он никак не мог. Наконец, вспомнив, он опустил глаза и замолчал.
– Столько лет прошло, как ты исчез, а Люся – имя жены-то не забыл? – до сих пор ищет тебя, запросы разные рассылает.
Помолчали немного, вспоминая родной город и прошлую жизнь.
– Ладно, – сказал Сергей, – не об этом сейчас речь, да и тороплюсь я. Итак, кратко: захочешь на ноги встать и жить по-человечески – помогу. Ты, насколько я помню, монтажником работал, а мне на строительном объекте монтажники во как нужны, – и он провел ладонью поперек шеи. – Телефона у тебя, конечно, нет, и в контору тебя с таким видом не пустят – это уж точно. – Сергей на мгновение задумался и продолжил, медленно растягивая слова, на ходу обдумывая, как быть в этом случае:
– Значится, так: придешь завтра ко входу в контору, – он назвал адрес. – Знаешь, где это находится?
– Знаю: трехэтажное здание голубого цвета на самом углу улицы, там еще рядом супермаркет, – ответил Николай, машинально подумав: «Может, уже «просрочку» выкинули?»
– Хорошо! – продолжил Сергей. – Так вот, придешь к девяти часам утра и стой в сторонке от входа. Я как раз к этому времени подойду, тогда и скажу, куда идти тебе, чтобы отмыться и в порядок себя привести. Затем снова ко мне в офис – я до восьми вечера работаю. Покажешь на проходной мою визитку… Подожди-ка, а паспорт у тебя есть?
– Нет, – Николай опять опустил глаза.
– Понятно. Тогда скажешь, чтобы охранник с проходной позвонил мне. Я на визитке напишу ему, – и он, достав из кармана пиджака визитку, что-то быстро приписал на ней и протянул ее Николаю. – Думай и приходи! Будем решать твой вопрос и, думаю, поправим твою судьбу. А сейчас поешь хоть по-человечески, много не пей: завтра встреча – может быть, это будет «твой день», – добавил он, положив перед бомжом крупную купюру, и быстрым шагом направился к выходу из подземного перехода, но на ходу обернулся и добавил:
– Ну а если что случится, то приходи в другой день.
Николай продолжал сидеть, прислонившись к стенке, и, не замечая прохожих и брошенную ими мелочь, неотрывно смотрел на купюру. Деньги для него были большие – таких он и в руках никогда не держал. Сначала хотел было подсчитать, сколько же бутылок можно купить на них, но сразу же отбросил эту мысль, так как по опыту знал, что, независимо от суммы, хватит их только на одну пьянку с такими же бродягами, как он, и что, начавшись сегодня, пьянка эта закончится тогда, когда закончатся деньги. Понятие «завтрашний день» для него и для других бомжей не существовало.
И все-таки он пошел посмотреть, где работает Сергей. Собрав всю поданную мелочь и бережно спрятав ее в одежде, вышел из перехода и направился к «голубому» зданию. Рядом действительно был тот самый супермаркет, который он проходил утром. Обошел его сзади и заглянул в мусорные баки магазина и к своей радости нашел два копченых окорочка в вакуумной упаковке, положил их в полиэтиленовый пакет, найденный тут же, и пошел к конторе.
Николай долго стоял недалеко от конторы, представляя себя то в собственном кабинете за письменном столом, то в рабочей спецухе монтажника на стройке.
«И так каждый день – от и до, по восемь часов!» – подумал он.
Достав визитку, он прочитал: «Сергей Петрович Н., управляющий кампанией такой-то».
Идти к бомжам было еще рано; он хорошо знал их «распорядок» – где и когда они собираются. Можно было выпить сегодня и одному, но, если была возможность пообщаться, всегда решал вопрос в пользу общения, тем более что у него в кармане лежат деньги на всю компанию и было что сегодня им рассказать и обсудить.
«Общение отличает человека от животного», – вспомнил он где-то услышанную фразу.
Николай оглянулся вокруг. Невдалеке находился скверик. Все скамейки были заняты, но его это не смутило, и он сел на уголок ближайшей. Молодая парочка сразу же встала и ушла. Еще и освободились две ближайшие скамейки. Он сунул руку в карман, пощупал спрятанную купюру, убедился, что она на месте. Потом достал Серегину визитку и снова стал внимательно разглядывать ее.
«Клочок бумаги – и совсем другая жизнь! Вернуться? А стоит ли она того?» – подумал Николай и задремал. Ему снилось, как всходило звездное небо. Четкая полоса горизонта, поднимаясь из-за домов, разделяла небо на дневное и ночное. Постепенно все небо стало ночным. Справа, напротив Большой Медведицы, он увидел созвездие в виде куриного окорочка. Два созвездия располагались на небе симметрично, и если провести линии от их крайних двух звезд, то линии пересекались на том месте, где должна была находиться Полярная звезда, но там располагалась денежная купюра, точно такая же, как та, которую сегодня дал ему Сергей: так же был загнут уголок бумажки и так же чуть надорванная посередине – на сгибе. Он видел себя в робе монтажника, и его рука в рабочей рукавице тянулась к деньгам. Николай, как ни старался, подпрыгивая, никак не мог их достать. Наконец, приземляясь после очередного прыжка, он упал на левый бок и услышал: «Здесь нельзя валяться, поищи другое место», – Николай очнулся. Он действительно лежал на левом боку на скамейке, и перед ним стоял охранник конторы, поигрывая дубинкой.
– Да пошла она, эта купюра!.. – сказал бродяга.
– Что-о-о? – напрягся охранник.
– Дед в пальто! – огрызнулся бомж и пошел по улице куда глаза глядят.
Он шел, сосредоточенно смотря себе под ноги и не замечая ту жизнь, которая суетится вокруг. Мысли сами лезли в голову:
«Восемь часов!.. От и до!.. И так всю жизнь до копеечной, можно сказать, нищенской пенсии: с утра и вечером толкаться в транспорте; переходить улицу только на зеленый свет светофора; предъявлять паспорт, когда потребует полицейский, оправдываясь, что, мол, торопился на работу, потому и перебежал на красный; везде стоять в очереди: в магазинах, на остановке автобуса, в окошко кассы за зарплатой; в общаге вести себя тихо, поддерживать чистоту и соблюдать правила общего проживания; говорить по утрам «здравствуйте» и по вечерам «до свидания»; постоянно встречаться и общаться с одними и теми же людьми. А ведь ни бригадира, ни прораба не «пошлешь», будь они хоть трижды не правы: уволят. Родня понаедет, будут звать обратно в семью. И везде под приглядом, везде контроль и везде ты кому-то чем-то обязан, и перед кем-то отчитываться должен. А если я не хочу, например, сегодня работать, а хочу перевернуться на другой бок и продолжать спать? – нельзя. Если я не хочу общаться, а хочу быть один. Когда мне понадобится компания, я легко найду ее, и пить, и общаться мы будем столько, сколько водки хватит – может, всю ночь, а может, и больше. И ведь ради чего работать-то? Чтобы поесть и одеться? Так я и так сыт всегда: помойки, свалки, просроченные продукты, подаяния как нищему, социальные столовые, да и церковь с разными организациями устраивают благотворительные обеды. И не только сыт каждый день, но и выпить ежедневно есть на что: сбор и сдача цветных металлов, макулатуры, стеклобоя в пункты приема вторсырья, еще и подаяния за счет попрошайничества. Одежда? Да я ее никогда и не стираю, а меняю на другую: люди сейчас побогаче стали и столько ее – этой одежды – выбрасывают, что даже выбираю, что надеть. Кстати, и выброшенных книг сейчас на помойках немерено – читай сколько душе угодно, даже классику. Народ-то сейчас, как увидит, что в СССР издано, так и Толстого с Достоевским на помойку несет. Ночлег? – подвалы, заброшенные или под снос дома, теплотрассы, незапертые подъезды… Любой теплый угол зимой, а летом и на свежем воздухе полезно спать. Машина, отпуск? Так куда ехать-то? А отдыхать я и так отдыхаю, когда хочу. Развлекаловка? – всякие театры, аквапарки и прочее – так водка все заменит…
Проходя мимо железнодорожного вокзала, Николай обратил внимание на часы и подумал: «Бомжи уже собираются в известном месте для встречи», – и свернул на следующем перекрестке.
Собралось человек шесть. По начавшимся разговорам Николай понял, что день у всех, кто пришел, – остальные будут подтягиваться со временем – был не из удачных, и вынул из кармана Серегину купюру.
– На сколько? – спросил маленький юркий бомж в почти новых красных ботинках, с хитрющими, хоть и пропитыми глазами, и который добровольно – так уж повелось – взял на себя обязанность бегать в магазин.
– На все! – ответил Николай.
– Гуляем, мужики! – радостно произнес тот.
Для них самих они были просто «мужики». Тем не менее среди них был и профессор, и литературный критик, и филолог, и монтажник… – и все это в прошлом. Они никогда о нем не говорили, впрочем, как и о будущем, и о приближающейся зиме. Каждый из них знал тех, кого унесла предыдущая зима – унесла навсегда в страну полной и вечной свободы. Но в щелочках полуоткрытых глаз каждого все-таки светилась слабая надежда пережить ближайшую зиму.
Николай очнулся в той же самой нише, где видел, как крыса съела его колбасу. Он сразу узнал это место, где испытал чувство необъяснимого блаженства, увидев звездное небо. Над ним был тот же канализационный люк. Небо было затянуто облаками. Сколько прошло времени с того, как начали пить с бомжами и как он оказался в том же самом месте? Этого он не знал и даже не старался вспомнить: его это не интересовало. Знакомая уже крыса появилась из темноты и стала обнюхивать все вокруг. Николай достал из кармана оставшийся окорочок и положил его перед крысой. Та деловито обнюхала его и принялась грызть вакуумную упаковку. Бомж смотрел на крысу, и слезы текли по его щекам…
Крыса уже давно все съела и ушла восвояси, а Николай все смотрел и смотрел вверх; небо над ним было закрыто серой мглой. Холодные редкие капли спадали с краев люка.
Он вспомнил ту ночь и то звездное небо в открытом люке…
«И все-таки самое главное в этой жизни – ни от кого и ни от чего не зависеть, вот как те звезды», – подумал он, достал грязную уже и скомканную визитку, вспомнил слова Сергея: «Ну а если что случится, то приходи в другой день», – и… – разорвал визитку на мелкие-мелкие части.
«Свобода дороже!» – успела мелькнуть мысль, и, успокоенный, он крепко заснул у теплой трубы теплотрассы.
Ему снились звезды, и он улыбался во сне.
Прошел ноябрь, промчалась и зима с ее вьюгами, холодами и оттепелями, гололедом и слякотью… – уж такова была прошедшая зима. Наступила весна.
Сергей шел по тому самому подземному переходу, и неожиданно в его памяти всплыл Николай: его неуверенная походка с широко расставленными ногами, будто земля под ним качалась; обвисшая одежда, всегда на размер-два больше, чем надо; чуть сгорбленная спина, наклоненная вниз; голова со спущенным на лицо капюшоном то ли длинной куртки, то ли плаща, как у монаха; он как будто что-то постоянно искал, в надежде найти то, что другие потеряли, или то, что никому не нужно, кроме него.
«Его не было видно целую зиму, и даже сейчас, весной, когда потеплело и бомжи снова попадались на глаза все чаще и чаще, его одинокая и скорбная фигура нигде не мелькала. Именно после зимы чаще всего исчезают одни примелькавшиеся за теплый сезон опухшие лица и появляются другие. Не зря у них есть поверье: «До травки дожил, значит, доживешь и до первого снега», – думал про себя Сергей.
Выйдя из подземного перехода, он не пошел к остановке троллейбуса, а повернул налево к маленькому скверику около продуктового магазина. Там на скамейке сидели трое бомжей, молча греясь на солнышке, явно скучая от безденежья.
Сергей подошел к ним и молча положил на скамейку купюру, которой вполне хватало на покупку бутылки водки. Они сразу же оживились, подвинулись и предложили незнакомцу присесть рядом с ними на скамейку.
– Садись, уважаемый, садись. В ногах правды нет, – предложил тот, что был самый старший из них – или самый спитой, – понять было невозможно. – Чем обязаны?
Сергей объяснил, как мог, кто его интересует. Они долго перебирали в памяти тех, кого знали, и кто сейчас где.
– Знаю! – вдруг вскочил тот, что был в красных сильно потертых ботинках. – Он еще, когда при деньгах оказывался, всегда говорил: «Гуляем на все!»
– А! Так это Колька-отшельник. Помните? Он всегда в одиночку бродяжничал, – начал вспоминать «старший». – Через это, можно сказать, и сгинул.
Сергей удивленно посмотрел на «старшего», и тот продолжил:
– Как-то выпили мы сильно – Колька с большими деньгами пришел: раскрутил какого-то очередного «клиента» на попрошайничестве, рассказав ему жалостливую историю своей жизни – в этом он был мастер! А было это в ноябре прошлого года. Говорили ему, чтоб оставался с нами ночевать: мы тогда «теплый угол» нашли. А он ни в какую: не хочу, мол, в куче спать, сам поищу себе место для ночлега. Наутро нашли его замерзшего недалеко от вокзала.
– А фамилию его не знаете? – спросил я.
– Нет. Он и имя-то свое никогда не называл, я по случаю узнал, – ответил старший.
– Ну хоть число-то какое было?
Старший поднапрягся и вспомнил:
– 25-е ноября – верно говорю, в субботу это было. Мы как раз в ту субботу ходили на благотворительный обед: попы кормили, настоящий плов давали, и мяса в нем много было – такое трудно забыть.
В ближайшее воскресенье Сергей поехал на кладбище, где городские власти выделили удаленный участок для захоронения неопознанных. Холмики, холмики и лес табличек. Долго там искал табличку с нужной датой. Нашел. На табличке имен не было – было пять номеров, дата «25 ноября» и год – значит, захоронение общее. С такой датой была только одна могила. Постоял, закурил и подумал: «А ведь только этими словами «пьем на все» ты и запомнился друзьям, точнее, собутыльникам. Иначе не найти бы мне ни за что твоей могилы. И это все, что осталось от тебя в памяти людей?»