– Зададим им жару! – воскликнул юноша.
Великан отверг это предложение. Схватив товарища за ворот, он сунул его себе под мышку и рванул прочь.
Патруль попытался было их преследовать, но возмутители спокойствия уже исчезли в ночи.
На следующий день на стол министру полиции легли сразу несколько рапортов, из которых следовало, что в Неаполе высадилась активистка общества карбонариев, переодетая матросом.
Как уже было сказано, итальянская администрация, сперва не обращавшая внимания на эту тайную женскую ассоциацию местных патриотов, вскоре начала всерьез опасаться. На выявление ее членов разъяренная неаполитанская полиция бросила все силы.
И, следует сказать, злоба эта была вполне обоснованной.
Эти женщины высекли розгами одного из королевских генералов. И связанного, голого, с пучком прутьев за перевязью, оставили в публичном месте.
Полагали также, что благодаря некой хитроумной комбинации заговорщиц из государственной тюрьмы удалось бежать нескольким пленникам.
Наконец сам неаполитанский король Франческо[6], коего именовали королем лаццарони, преспокойно гуляя как-то вечером по своей любимой набережной, получил удар стилетом от некой женщины, которая была в маске – хорошо, рана оказалась неопасной.
Вот почему сей блестящий король горел страстным желанием заполучить в свои руки хоть одну из этих патриоток, чтобы затем под пытками вырвать из нее все тайны этого общества.
Король Неаполя был своеобразным человеком. Жестокость в нем странным образом соседствовала с добротой; узость мыслей то и дело сменялась широтой взглядов; иногда он бывал милосерден, но чаще – безжалостен; отвага и дерзость приводили его в восторг, тогда как другие замечательные черты характера зачастую оставляли его равнодушным.
На следующий день после описанных выше событий он ожидал в своем кабинете доклада министра полиции.
Герцог Х… (чтобы пощадить самолюбие его семьи, назовем его Корнарини), так вот, герцог Корнарини был гнусным человеком, но превосходным министром и имел столь необходимую для любого придворного склонность к низкопоклонничеству. Лисий профиль его наводил на мысль, что в какой-то степени то был человек коварный и хитрый, в остальном же герцог был готов на любую подлость. Он был невежествен, глуп, самодоволен и пошл, но никогда не отказывался нести ответственность за какой-либо возмутительный акт, вследствие чего король видел в нем одного из самых верных своих слуг. Тем не менее его трусость, скаредность и необъяснимое умение нести полную чушь постоянно становились предметом насмешек монарха, не скупившегося на иронические замечания.
Корнарини вошел в кабинет с торжествующим видом.
– Сир, – сказал он, – одна из них попалась в наши сети.
Простив герцогу сие несоблюдение этикета, король вздрогнул от удовольствия – он понял, что речь идет о заговорщице, – и спросил:
– Когда вы ее арестовали?
Министр несколько приуныл.
– Арест еще не произведен, – пояснил он, – но эта женщина уже у нас под пятой.
– Так раздавите гадину.
– Ваше Величество понимают, что я выражаюсь фигурально. У нас есть абсолютная уверенность, что одна из участниц этого тайного общества высадилась накануне в Неаполе. Мы ее выследили и даже имеем приметы.
– Приметы? Ну-ка, ну-ка…
– Это женщина среднего роста.
– И все?
– Ну… э…
– Блондинка или брюнетка?
– Волосы ее скрывала мантилья.
– Полная или худая?
– Она была в плаще.
– Хорошенькая или уродина?
– Лицо ее было закрыто вуалью.
Король рассмеялся.
– Ваше Величество…
– Но, болван, все, что ты знаешь, это лишь то, что она была среднего роста… А что, если она была в туфлях на высоких каблуках или толстой подошве? Твои агенты ведь не заглядывали ей под юбки?
– Сир, однажды мои люди уже сорвали маску с одной женщины в надежде обнаружить под ней одну из тех проклятых карбонариев, что причинили нам столько вреда…
– И то оказалась принцесса Ламбелла, переодетой вышедшая в город в поисках любовных приключений… Мне это известно.
– Сир, мне тогда крепко от вас досталось.
– И поделом.
– Я наказал своих людей.
– И правильно сделал.
– С тех пор они не решаются срывать вуали.
Король пожал плечами.
– Герцог, – промолвил он, – сбир – это человек, у которого есть рука и плечи. Плечи – для того чтобы получать град ударов палкой в случае, если он имел дерзость вызвать скандал, воспрепятствовав амурным делам принцессы, рука – для того чтобы получать зарплату, но лишь в том случае, если он задержал члена одного из тайных обществ. Так вот, я подозреваю, что вам больше нравится как машут палкой, чем развязывать тесьму на вашем кошельке… моем кошельке.
– Уж не думает ли Ваше Величество…
– Я уверен, что ты меня обворовываешь, герцог, но не могу тебя наказать, бедный мой Корнарини. Ты не достоин того, чтобы быть обезглавленным. Это казнь для человека благородного, и такой презренный трус, как ты, ее не заслуживает… С другой стороны, герцогов не вешают, поэтому я тебя и не наказываю. Но, похоже, мне все-таки следует подобрать для тебя подходящую смерть… Однако вернемся к этой женщине. Как ты собираешься ее брать?
– Сир, – проговорил обиженный выпадом короля герцог, – на сей раз Ваше Величество будет довольно… Я разработал отличный план.
– Неужели?
– Прежде всего я постарался не допустить утечки имеющихся у нас сведений и уверен, что эта женщина и не подозревает, что мы взяли след.
– Хорошо, – сказал король. – Вот только кажется мне, что это была не твоя идея.
Герцог покраснел, но продолжал:
– Мы убеждены, что она приплыла на корабле, который под американским флагом стоит сейчас в открытом море, вне наших вод.
– Эти американцы! – проворчал король. – Вечно лезут во все, что их не касается!
– Полагаю, интересующая нас женщина в один из погожих деньков попытается на лодке добраться до шхуны, которая ожидает ее вне пределов нашей морской юрисдикции.
– Ты сам до этого додумался?
– Сир, на службе Вашему Величеству самым глупым приходят в голову блестящие мысли.
– Определенно, – пробормотал король, – льстец в тебе преобладает над министром.
– Могу предположить, что для того, чтобы не привлекать к себе внимание, эта женщина переоденется в матроса. Я уже приказал усилить наблюдение за портом: все курсирующие вдоль берега шлюпки находятся под неусыпным контролем наших агентов. По моему распоряжению, особое внимание они уделяют молодым мужчинам, которые могут оказаться женщинами.
– Великолепно!.. Вот уж действительно, Корнарини, повезло тебе так повезло – мало того, что родился герцогом, так еще и самодержца в правителях имеешь.
– Не понимаю, к чему вы клоните, сир?
– Да к тому, что ты бы никогда не стал министром, не имей своего имени, и не будь я абсолютным властителем. При демократическом режиме министром был бы твой скромный заместитель, Луиджи Фаринелли, тот сообразительный юноша, что подкидывает тебе идеи и выдумывает за тебя планы.
– Я рад, что Ваше Величество так ценят этого юношу, – сказал министр, проглотив оскорбление. – Мне он тоже нравится, и я не премину выказать ему свое особое расположение.
– Но не слишком особое, герцог! – строго промолвил король и повторил: – Не слишком особое… Ступай.
Почтительно поклонившись, Корнарини удалился.
Вернувшись к себе, он вызвал заместителя.
– Король желает видеть результаты, маэстро Луиджи. Завалите дело – отправитесь на каторгу. Я вас предупредил.
– А не обещал ли король осыпать дублонами того, кто поймает эту женщину?
– Изволишь шутить, негодяй?
– Простите, ваше превосходительство.
И, щелкнув каблуками, офицер полиции ретировался.
Ладно скроенный, смелый, слишком красивый для сбира, Луиджи был тщеславен, любил деньги и хотел преуспеть в жизни. Он был негодяем, сутенером, ничтожеством, но мало чего боялся.
– Похоже, пришло время покончить с этим раз и навсегда, – прошептал он, выйдя от министра.
Спустя четверть часа Луиджи стоял перед королем.
– Сир, – сказал он, – позвольте мне быть с вами откровенным, это касается моей службы вам.
– Говори! – молвил король.
– Сир, я – один из тех, что призваны следить за порядком в Неаполе, и, должен признаться, обеспечить его нам удается не всегда.
– Думаешь, я этого не знаю?
– Нет, сир. На моих плечах еще осталось одно из свидетельств того, что Ваше Величество не очень довольны своими сбирами.
– Тебя били?
– Да, сир.
– Но ты, однако же, не простой сбир. Я не желаю, чтобы высшие полицейские чины постигла участь их подчиненных.
– Вы правы, Ваше Величество. Но, если позволите заметить, полиция есть не что иное, как армия, ведущая особую войну с врагами государства внутри королевства.
– Лучше и не выразишься!
– Вы слишком добры, Ваше Величество. Так вот: войну эту мы ведем плохо, так как ей недостает нервов[7].
– Ты хочешь сказать, герцог вам не платит?
– И правильно делает, – смело отвечал сбир. – На его месте я поступал бы так же.
На лице короля отразилось непонимание.
– Сир, все стремятся к богатству – как великие мира сего, так и простой народ. Короли крадут провинции у своих соседей, министры – деньги у своих королей, крестьянин – курицу у себе подобного.
Губы короля растянулись в улыбке.
– Но если меня будут постоянно обкрадывать, – сказал он, – как я могу рассчитывать на хорошую службу полиции?
– Важные дела требуют индивидуального к себе подхода. И, разумеется, хорошей оплаты.
– Не могу с тобой не согласиться.
– В случае раскрытия заговора я хотел бы рассчитывать на тысячу или сотню дублонов – в зависимости от его серьезности – со стороны вашего величества.
– Да за такие деньги, – воскликнул король, – ты мне дюжину заговорщиков предъявишь!
– Сир, не такой уж это и плохой способ для того, чтобы заполнить ваши тюрьмы революционерами.
– Определенно, ты мне подходишь. Ты ведь здесь из-за этой женщины?
– Да, сир.
– И ты уверен в том, что она что-то против нас замышляет?
– Абсолютно.
– Сколько ты за нее хочешь?
– Триста ливров.
– Ты скромен… Хорошо, договорились.
– И еще одно, сир, если позволите… Герцог слишком горд.
– Ты хочешь сказать – тщеславен.
– Так выразиться, сир, я себе позволить не могу. Так вот, мне не хотелось бы, чтобы он прознал про наш уговор.
– От меня он ничего не услышит, пройдоха. Я люблю своих сбиров, и, придя ко мне, ты поступил совершенно правильно. Поймаешь мерзавку – я этого не забуду, обещаю. Ступай.
Поклонившись, Фаринелли удалился.
Выйдя из дворца, он довольно потер руки и прошептал:
– Поймаю, обязательно поймаю.
Глава II, в которой для ничего не подозревающего старого генерала готовят рай, грозящий оказаться адом
Покинув двух своих защитников, женщина, переодетая матросом, скрылась за поворотом и вскоре постучала в дверь одного из домов.
Ей открыли.
Пробыв в доме, где ее приняли, около часа, она вновь вышла на улицу, но уже в женской одежде, скрыв лицо под вуалью. Затерявшись в толпе прохожих, она добралась до отеля, который снимала местная примадонна из театра Сан-Карло.
Вышедшая навстречу горничная вскрикнула от изумления.
– Как! Вы, госпожа маркиза?! Здесь!
– Да, – сказала молодая женщина. – Проводи меня в будуар твоей хозяйки, я подожду ее там. Мне нужны перо и чернила.
И, удобно устроившись за маленьким столиком, она принялась что-то быстро писать.
Этой сподвижницей карбонариев, этой героиней, была маркиза Дезенцано, обладательница сорокамиллионного состояния, вдова патриота, расстрелянного три года назад в Неаполе по приказу короля Франческо. Обладая не только огромными деньгами, но и исключительным умом и редкой отвагой, маркиза сумела создать тайное общество итальянских карбонариев, коим она руководила с талантом, которому воздал бы должное и сам Манин[8].
Все в этой женщине свидетельствовало об аристократическом происхождении, и достоинство это проглядывало даже сейчас, в момент полной сосредоточенности. Такими, по всей видимости, были жены патрициев.
Ее отличала необыкновенная красота.
То была истинная неаполитанка, являвшая собой тот тип женщин, что так характерен для юга Италии. Лишь женщины этого благословенного края обладают столь пышными, цвета вороного крыла, волосами, что спадают на плечи королевской мантией, прикрывающей обнаженные плечи, когда они выходят из ванны, привлекая к себе нескромные взгляды. Лишь у них, настоящих неаполитанок, в глазах бегают озорные огоньки, купающиеся в слезах бесконечной нежности, когда в их сердце пылает пламя желания, и зверино-хищные, когда их переполняет ревность.
Впрочем, пылающие огнем глаза ее в тот час были скрыты вуалью, но под складками платья вырисовывались очертания фигуры таких пленительных форм, о каких мечтает любой художник.
Шею ее опоясывал столь любимый нашими предками тройной воротничок. Три эти складки ласкали взор; ее пышная грудь, это плохо скрываемое сокровище, обещала весь мир тайных прелестей; вырисовывавшееся под юбкой колено очаровательно подчеркивали складки платья, которое с непринужденной грацией падало на ножку столь миленькую, что даже законченный интеллигент, завидев ее, потерял бы голову.
Прав был Брантом: лодыжка у женщины мало что значит, так мало, что до нее не опускаются даже самые целомудренные дамские панталоны; но если очертания совершенны, то вид ее пробуждает не меньше чувств, чем лицо или грудь.
И никогда еще талия не была столь богатой на изгибы, на гармонично смягченные контуры, как талия этой молодой итальянки.
Внезапно в прихожей раздались шум шагов и шуршание юбок, дверь будуара открылась, на пороге комнаты показалась молодая женщина и тотчас же бросилась на шею маркизе, которая порывисто ее обняла.
– Наконец-то ты приехала, Луиза! – воскликнула примадонна. – А то я уже начала волноваться. Слуги сообщили мне о твоем приходе, но я смогла освободиться лишь после спектакля. Столько хлопот, знаешь ли…
– Бедняжка! – молвила маркиза. – А я вот лишь чудом избежала огромной опасности!
Актриса побледнела.
Она была безгранично предана маркизе, которой была обязана всем.
Маркиза же относилась к этому очаровательному созданию скорее по-матерински и даже прощала подруге неподобающее, если здесь уместно это слово, поведение (милая блондинка часто прислушивалась к тем голосам, что шептали ей слова любви; впрочем, женщиной слишком доступной ее назвать все же было нельзя). Она зарабатывала сто тысяч франков в год, и маркиза, чей доход был огромен, удовлетворяла самые дорогие капризы своей любимой Кармен.
– Да, cara mia[9], – повторила маркиза, – опасность была, да еще какая!
– О, расскажи мне об этом! – воскликнула примадонна.
Подвинув к себе обитый бархатом табурет, она уселась у ног маркизы, опустила подбородок на колени подруги и, взяв ее руки в свои, сказала:
– Я слушаю, напугай же меня, как прежде.
– Дитя! – вздохнула маркиза и поцеловала Кармен. – Представь же себе, ангел мой, что я явилась в Неаполь для того, чтобы поручить тебе дело, к которому мы еще вернемся. Один американский капитан, который стоял на приколе в Марселе в ожидании указаний своих судовладельцев, согласился доставить меня сюда. Документы у него были в порядке, времени – хоть отбавляй, и он был рад возможности заработать хорошие деньги и подшутить над королем Неаполя. На берег мы сошли переодетые моряками, вместе с двумя ссыльными, которые хотят попытаться поднять в Неаполе восстание.
Кармен перебила подругу, чтобы сказать:
– Ты, наверное, была очаровательна в морской форме.