Северин Гай
Дорога во тьму. Часть 12. Возвращение
ДЖОРИ 1918-1923 (Франция, Париж)
Глава 01.
Вскоре стряхнул с себя охватившее по возвращению оцепенение. Как бы не потрепали повороты судьбы, не в моем характере надолго выпадать из жизни. Хотел было сказать "из привычной жизни", да понял, что порядком поотвык от Парижа и всего с ним связанного. Другое дело, что, выйдя, наконец, из своего подвала, куда я как крот в нору забился в малодушной надежде, что все проблемы решатся сами собой, понял, что и послевоенный город изменился. А потому не стало разительным отличие между состоянием души и зализывающей раны страной. Проанализировав ситуацию, пришел к выводу, что мысли и воспоминания не помогут мне ни совершить желанное возмездие, ни погасить жар в сердце, дымным тлением душивший и отравляющий каждую секунду моего существования. Разве для этого я возжелал когда-то вечность? Чтобы возненавидеть ее? Не это ли полная и безоговорочная победа моих мучителей, даже после смерти не дающих мне покоя?
Именно тогда я и запретил себе думать о Грайфсвальде, плене, неудовлетворенной мести. Жестко и безоговорочно похоронил в глубинах памяти любые попытки напоминания и возвращения в Пруссию. Силы воли мне не занимать, твердость характера не раз помогала в самых разных жизненных ситуациях. Прежде всего, максимально загрузил мозг, вернувшись к работе. Юристов не хватало, зато тяжб, правда, в основном скучных, наследных с избытком, чем и занялся с небывалым ранее усердием. Заменив меня в конторе на время службы и послевоенного кризиса, отец вновь с облегчением передал дела, после чего в меня клещами вцепился наш неуемный помощник месье Галлен. Полученное в бою ранение, никак не отразилось на активности трудоголика, подумаешь, негнущееся колено, хромота не умерила пыла Шарля.
Результата добился практически сразу. Во-первых, самым большим плюсом стала возможность реже бывать дома и видеть грустные, полные родительской боли глаза отца, а заодно избегать его наивных попыток завести "душеспасительный" разговор под предлогом посторонней темы. Будто надеялся, что это принесет мне облегчение. И с каких пор он стал таким ненаблюдательным? Раньше старик всегда прекрасно понимал, когда я хотел выговориться, а когда меня лучше оставить в покое. Видно, старость берет свое, между нами все глубже возрастная пропасть. Очевидным становилось, что, если не прекратится заботливый штурм, буду вынужден съехать к себе на Рю де ла Пэ.
Вторым преимуществом погружения в работу оказалась нехватка свободного времени, что тоже, как ни странно, бывает благом. В голове теперь крутились только правовые акты, тексты исковых документов, подготовка стратегий к слушаниям и тяжбам. В принципе, можно сказать, что проблема решена по крайней мере на ближайшее время, если бы не сны.... Благо, мне хватало, чем занять все сутки, оставляя тяжелой дремоте лишь пару часов.
На исходе осени, пасмурным серым днем, как нельзя лучше подходящим для прогулки, заехал в галантерейный магазин, приобрел пару вошедших в моду узких галстуков и новые перчатки. Вообще, о послевоенном времени можно было сказать несколько слов, потому как атмосфера в городе ощутимо преобразилась. Я как нельзя более четко осознавал, что вечно живущему существу необходимо отмечать все изменения, дабы не застыть в определенном моменте, что и происходило довольно часто с моими собратьями.
В отличие от северной Франции, некогда наиболее промышленно развитой, а теперь превращенной в пустыню, столица не слишком пострадала. Разве что в Бельвиль и Менильмонтан, подвергшиеся наиболее интенсивным артобстрелам и бомбардировкам с цеппелинов, существенно разрушены, но восстановительные работы ведутся полным ходом. Комендантский час отменен, затемнение снято, и вечерами центр города вновь сиял огнями витрин и уличными фонарями. О недавних страшных событиях напоминали лишь многочисленные инвалиды, нищие, бродяги и попрошайки - остаточное явление войны.
Прошелся до площади Пигаль. Вид расчищаемых развалин на месте Мулен Руж заставил поморщиться, здание "мельницы", сгоревшее три года назад, только планировалось заново отстраивать. Ближайшие пару лет столице придется обходиться без знаменитого кабаре.
Ноги сами несли к Вандомской площади мимо церкви Мадлен. Усмехнувшись, вспомнил рассказ отца о том, что весной этого года, установленной в ней статуе святого Луки, снарядом отбило голову. Супруги Дюкре как раз находились там, молясь покровителю о возвращении пропавшего без вести сына. Произошедшее было воспринято как дурное предзнаменование, и мадам слегла с нервной горячкой. На сегодняшний день все пленные уже вернулись домой, и это означало, что едва ли родители дождутся сына. Приличия требовали нанести им визит, выразить поддержку, о чем отец тоже навязчиво напоминал. Но ни малейшего желания смотреть на скорбные лица и говорить приличествующие слова у меня не возникало. Сам я по поводу потери старинного друга не испытал каких-то чувств, похоже, начисто избавился от способности сожалеть о чем-либо. Более того, вскоре лишился и второго друга, что вовсе не вызвало раскаяния, а стало скорее освобождением от пут прошлого.
С Золтаном мы встретились в одном из джентельменских клубов, членство в котором занимали еще со времен выпуска из Университета. Леговец вернулся в Париж после прекращения Францией боевых действий, а значит, отсутствия нужды в технике и специалистах, четыре года трудившихся на военных заводах. После дружеских объятий и обмена приветствиями, мы устроились в отдельном кабинете, дымя сигарами и потягивая коньяк. Золтан вкратце рассказал о годах войны, почти безвылазно проведенных в цехах, но с расспросами не лез, в чем я был ему благодарен. Однако, стоило вспомнить погибших или считающихся пропавшими без вести однокурсников, как друг завел порядком надоевший разговор:
- Странно, что ты до сих пор не был у Дюкре, Джори, - Золтан говорил без укора в голосе, но я поморщился, как от ноющей зубной боли. - Я хоть и не вхожу в их избранный круг, и то съездил, дань уважения-то никто не отменял. Мадам совсем плоха, но месье стойко принимает всех. Кажется, даже слишком стойко, сдается, будто количество выданных в будущем кредитов и ссуд напрямую зависит от того, кто счел необходимым выразить семье сочувствие. Я знаю, что твой отец отговорился послевоенной депрессией, постигшей тебя, но в обществе уже начинают ходить слухи. Может, все же, пора сделать усилие?
Возможно, его слова были справедливы, но ответить помешало смутное подозрение. Что-то стояло за выражением "послевоенная депрессия", и я внимательнее присмотрелся к другу. Уловив в глазах ранее несвойственную Золтану жалость и тревогу по отношению ко мне, буквально взорвался внутренним бешенством, виртуозно оставаясь внешне спокойным и невозмутимым. Провалиться мне на этом месте, если парень не в курсе германских происшествий, и ноги этому расти могли лишь из одного источника. Вот уж чего точно не допускаю, так это особого к себе отношения в связи с постигшими событиями. Чтобы у меня за спиной сочувственно косились и вздыхали?! Был готов убить любого на пути, в такой безотчетной ярости я летел по темному проспекту, благо, еще не осмелевшие после войны ночные гуляки не спешили возвращаться к праздным шатаниям, и мне так и не удалось выместить злобу, клокочущую в горле.
Следующим вечером, едва дождавшись заката, но успев до окончания трудового дня, въехал в широко распахнутые ворота мастерской Леговца. Механики уже тянулись на выход, закончив работу. Остановив одного, спросил, на месте ли еще Астор Мартиньез, и где могу его найти.
Бывшего товарища по несчастью обнаружил в общем просторном помещении гаража, где над ямами стояло несколько проходящих ремонт автомобилей. Оборотень в рабочем комбинезоне, заляпанном маслом и мазутом, с большим гаечным ключом копался в недрах потрепанного Бугатти. Зависнув над ямой, я спокойно и размеренно трижды стукнул тростью о бетонные плиты.
- Рад видеть, Джори, - оживился поднявший голову Астор. - Слышал, ты благополучно вернулся. С машиной что-то или ты к Золтану? Он в офисе, вон, свет еще горит, - наивный волчонок махнул на застекленные окна конторы Золтана, выходившие в зал мастерской.
- Да нет, дружище, я к тебе, - медленно и с выражением, ответил я, наблюдая, как слегка удивленный оборотень выбирается из ямы. Всегда гордился своей выдержкой, чрезмерно болтливый механик до последнего не осознал, что его дни сочтены. Едва он приблизился, на ходу снимая рабочие перчатки и протягивая ладонь для рукопожатия, как я отпустил рвущегося на волю зверя в себе, и, схватив за горло, впечатал не успевшего даже испугаться волка в передний капот автомобиля. Громкий скрежет покореженного металла эхом разнесся по цеху, человек после такого удара был бы, несомненно, мертв, но оборотни живучи. Он не понял ничего, задохнулся, как рыба на суше, разевая рот, лицо исказилось от боли, но в следующий момент его глаза вспыхнули знакомым звериным пламенем, и он схватил мою руку, сжимающую шею, собираясь, как сможет, оказать сопротивление.
- Мерзкая ты псина, - процедил я, не ослабляя хватку. - Какого черта треплешься про Грайфсвальд? Нужно было бросить тебя в той клетке. Что и кому ты успел рассказать?
Глаза Астора почти вылезли из орбит, он отчаянно мычал, силясь освободиться или что-то ответить, только разжигая мой гнев. Мне не оправдания нужны, а имена тех, кому придется внушить забыть его душещипательные откровения.
- Да ты совсем псих! Отпусти его! - раздался за спиной знакомый возмущенный голос. - Джори, не будь идиотом!
- Золтан, не будь идиотом сам, не вмешивайся, после поговорим, - обернувшись на друга, отрезал я.
- После чего... - начал Леговец, и осекся, попятившись, словно увидел призрака, или демона, так он побледнел, глядя на меня. А отступив, заорал не своим голосом: Черт! Что ты за тварь?!
Тогда я сообразил, что вампирский оскал исказил лицо, вены вздулись и наружу торчат клыки. Вот ведь принесло его не вовремя! Я так твердо решил не уходить, не придушив пса, что едва не свихнулся от разочарования, что дураку Золтану не сиделось в офисе. Что я должен сейчас сделать? Плюнуть на разговоры, свернуть шею Мартиньезу, а после внушить другу все забыть? Не хотелось, конечно, менять планы, но порой обстоятельства будто насмехаются надо мной. Полным подтверждением этого предположения стал резкий свист покрышек, когда в цех гаража, почти не сбавляя скорости, влетел черный Пежо с поднятым верхом.
- Еще их не хватало, - в сердцах сплюнул обычно уравновешенный и хладнокровный Золтан. Очевидно, сегодняшних событий случилось слишком много для одного человека.
Из резко затормозившего автомобиля выбралось четверо крупных мужчин в шляпах "Борсалино" и в плащах с характерно топорщащимися полами, явно скрывающими оружие. "А вечер становится все интересней", - неожиданно развеселившись, подумал я, отпуская Астора и спокойно становясь рядом с пытающимся отдышаться волком.
К чести нужно отметить, что он не пытался сбежать, лишь потирал болезненно передавленное горло.
- Эжен, ты не вовремя! - сделал несколько шагов навстречу прибывшим Золтан, однако, не упуская из вида и меня, в его глазах до сих пор застыл ужас и полное отрицание увиденного одновременно, на лбу бедняги выступил пот, как бы его от всего и сразу удар не хватил. - Поговорим в другой раз.
- Золтан, Золтан, друг любезный! - насмешливо протянул главарь, вальяжной походкой направляясь к Леговцу. - Мы слышали эту песню на прошлой неделе. Не оскорбляй товарищей неуважением. Тебе было дано достаточно времени обдумать наше щедрое предложение.
Мы с Астором стояли поодаль, и пока никто не обращал на нас внимания, вероятно, приняли за рабочего и клиента, не велики птицы.
- Кто эти господа? - тихо спросил я Астора.
- Недавно объявились, предлагают, защиту, - сдавленным голосом ответил волк, все еще с трудом переводя дыхание после моей хватки. - Эжен Лателье - главарь - хочет, чтобы Золтан торговал снятыми с автомобилей новыми запчастями, меняя их на старье.
Примерно так, в общем, и понял сразу, едва увидев незваных гостей. Об этих так называемых "дельцах" часто писалось в газетах и до войны. А уж сейчас, осмелев, вылезают на свет божий из канав, в добровольно-принудительном порядке подминают под себя малый и средний бизнес, после чего начинается обычно грызня за сферы влияния и все в подобном духе. Раньше Золтан часто рассказывал, как сперва его отцу, а потом ему самому приходилось договариваться с желающими урвать легкий кусок дохода, не первый год работает. И про этого Эжена я слышал, считается одним из наиболее влиятельных, по слухам, связан с анархистами. Однако Золтан старается вести дела честно, он не согласится портить репутацию семейного предприятия. Хотя они умеют убеждать....
Момент расправы над Астором упущен, кровь отлила от головы, рассудок вернулся, место гнева заняло мрачное веселье и желание выпустить остаток пара на ком-то, кто этого действительно заслуживает.
- Развлечемся? - повернулся я с ухмылкой к оборотню.
Он смотрел насуплено, еще не отошел от нападения, но в глазах блеснуло понимание. Размытой тенью я подлетел к вожаку, который, судя по всему, готов был перейти от убеждения к делу, и легким движением свернул его тощую шею. Краем уха уловил, как охнул от неожиданности Золтан, но мне было не до него. Оставшиеся трое гангстеров схватились за оружие.
- Тот, кто испортит мой костюм, последует за главарем! - театральным жестом раскинув руки, предупредил я ошарашенных мужчин. В это время Астор сбоку ударил одного из них локтем в висок, а у второго выбил ногой револьвер.
Грянул выстрел, последний бандит успел нажать на курок, и грудь мне опалило резкой болью. Скрипнув зубами от досады за новую шелковую сорочку, я притянул его к себе, без малейшего усилия вырвал оружие и с наслаждением впился зубами в шею дергающегося и истошно вопящего гангстера. Вскоре крики затихли, тело обмякло, пуля с тихим звоном упала на каменную плиту пола, я аккуратно вытер губы платком, слыша за спиной, как Золтан взводит курок.
- Не надо, опусти, - убеждал его Астор. - Это не поможет.
Я не стал оборачиваться. Незачем. В душе ощущались непривычная пустота и тяжесть одновременно. Не буду я внушать ничего Золтану, пусть знает, а на Мартиньеза оставлю всю разъяснительную работу. Он это заварил, пусть и расхлебывает. К прежнему мне уже не вернуться, прошлое медленно, но верно закрывалось непробиваемой стеной отчуждения и презрения ко всему, что ранее казалось дорого. И в осознании этого я не чувствовал ни крупицы сожаления.
Бросил взгляд на незадачливых гангстеров, на мгновение задумавшись, как поступить. Оставлять Золтана разбираться с полицией совсем бесчестно, ему и так предстоит мучительное принятие новой реальности. Да и черт с ним.
Единственный оставшийся в живых и в сознании бандит, скуля от ужаса, жался к опорной колонне, закрыв голову руками и подергивая ногой. Кажется, это ничтожество еще и обмочилось, судя по запаху, когда я поднял его за воротник плаща.
- Забудь все, что видел сегодня. Вас не было у Леговца в мастерской. По пути вы столкнулись с конкурентами, была перестрелка, тебе удалось сбежать, но товарищи погибли. Их взорвали вместе с автомобилем на окраине. Бери канистру бензина, усаживай друзей в машину. На ближайшем пустыре уничтожишь ее, а потом в полицию, версия произошедшего тебе известна, - внушение работало безотказно, выражение лица мужчины менялось на глазах от парализованного ужасом до озлобленно-решительного.
Выехав вслед за Пежо бандитов, медленно и задумчиво покатил по скучному промышленному району Северного вокзала. Злость не прошла, но ее отодвинула на второй план апатия и, что совершенно мне не свойственно, хандра. Не мешало бы отвлечься, но я четко понимал, что единственное желание на данный момент, изрядно напиться.
Не желая докапываться до причин своего душевного упадка, предпочел задуматься о криминальном положении в столице, заметно ухудшившемся за последние годы. Все это произошло не на ровном месте, а имело серьезные основания, в том числе экономические. Из процветающей страны-кредитора Франция превратилась в крупного должника, особенно Соединенным Штатам за военные поставки. Промышленное производство по сравнению с довоенным упало почти вдвое, оказались разрушены тысячи километров железных дорог, сотни тысяч домов. Миллионы сограждан остались без крова.