Иван Владимирович Дроздов
ПОКОРЕННЫЙ «АТАМАН»
Книга отсканирована и подготовлена для публикации в сети Интернет на сайте www.ivandrozdov.ru участниками «Русского Общественного Движения «Возрождение Золотой Век» с разрешения автора. За основу взято издание:
Иван Владимирович Дроздов
ПОКОРЕННЫЙ «АТАМАН»
Роман
Редактор Г. Л.Щуров Художник Ю. А.Вильчик Художественный редактор В. Г, Килиманов. Технический редактор А. В. Самолетова. Корректор С. А.Глухова
БП 03657. Сдано в набор 9. VIII‑67 г. Подписано к печати 10. Х-67 г.
Формат 70Х 1081/32 Бумага типографская. № 2. Усл. печ. л. 9,08. Уч. — изд. л. 9,46. Зак. № 154. Тираж 30 000 экз. Цена 42 коп.
СПХЛ—1967–162
Издательство «Донбасс», г. Донецк, ГСП, пр. Б. Хмельницкого, 32.
Газетное издательство и типография Донецкого обкома КП Украины,
г. Донецк, Пастуховская, 26.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
1
На берегу моря, на валуне, стояла женщина с мальчиком. Зеленая волна, разбегаясь по гальке, беззлобно ворчала под камнем.
— Как вы думаете, мать она ему или не мать?
Андрей Самарин не видел человека, снедаемого любопытством, но, как и другие, обратил внимание на женщину с мальчиком. Она была стройна, изящна; казалось, вот–вот сойдет с валуна и направится по волнам к белому, как чайка, кораблю, плывущему по дальнему траверсу.
«Где–то я ее видел?» — подумал Андрей.
— Мамочка! Я хочу поплавать, — канючил мальчик.
— Нет, Василек, вода еще не нагрелась.
— Слышь, братцы, она ему мать. Чтоб мне провалиться!
Самарин и на этот раз не обернулся на говорившего. Силился вспомнить, где он ее видел, и не мог.
— Это невероятно! — продолжал судачить все тот же любопытный. — Совсем молодая, а посмотри, какой сын. Впрочем, это она выглядит так молодо: на самом деле ей, наверное, не так уж мало лет.
Женщина с мальчиком, словно спугнутая болтовней, сошла с валуна. Балансируя одной рукой и поддерживая другой сына, направилась по берегу в сторону санатория. Андрей украдкой поглядывал ей вслед, пока она не затерялась среди купающихся.
Андрей был на пляже не один: рядом с ним лежал его друг Костя Пивень. Костя лежал на спине, прикрыв лицо книгой.
— М–да–а… Здорово, — тянет Костя, продолжая давно прерванный разговор. — Был слесарем, стал научным сотрудником. Если и дальше будешь подвигаться такими темпами, этак скоро станешь академиком.
Самарин молчал. Женщина с мальчиком не выходила из головы. Не мог припомнить, где ее видел. Но что он видел ее, так это несомненно.
— Я полагаю, — продолжал Костя, — ты теперь не будешь тянуть с защитой диплома. Неудобно как–то. Научный сотрудник, а без высшего образования.
«Научный сотрудник!»
Да, это верно. Андрей Самарин — научный сотрудник Степнянского горного научно–исследовательского института. Теперь он станет заниматься только своей машиной. Не как прежде — урывками, вечерами, а с утра до вечера, у всех на виду; и материалы у него будут институтские, казенные: ведь машину включают в план. Ему перед отъездом в отпуск начальник лаборатории шахтной автоматики так и сказал: «Ваше дело отныне становится государственным. Угольным трестам и шахтам нужна малогабаритная электронно–вычислительная машина. Госплан отпустил деньги…»
«Костя прав. Диплом надо защищать. И поскорей.»
Первые два года Андрей учился на стационарном отделении, но, когда отец вышел на пенсию, в семье появились затруднения: он должен был пойти на завод. Перешел на вечернее отделение. Работал в бригаде сборщиков электронно–вычислительных машин. Потом с группой инженеров его послали за границу. В разных странах принимал машины, закупленные Советским Союзом. Ездил за границу много раз. Побывал едва ли не на всех отечественных заводах по производству электронно–вычислительных машин. Все меньше времени оставалось у него для учебы в институте. Зато все больше узнавал он схем больших и малых машин; постепенно, незаметно для себя, Андрей стал специалистом–электроником. Сделал для шахт свой оригинальный прибор АКУ, а теперь вот уже два года конструировал малогабаритную электронную машину СД‑1 — советчик диспетчера для шахт и угольных трестов…
— Читал я про знаменитого кораблестроителя на царских верфях, — развивал свои мысли Пивень. — Так тот, говорят, и совсем нигде не учился, а всеми инженерными делами заведовал. Вначале нарисует остов корабля, проставит размеры, а потом вызывает инженера–расчетчика. Ты, говорит, рассчитай–ка мне такое–то судно. И потом, получив расчеты, примеривал к своему рисунку. Если сходятся, значит, правильно рассчитал инженер.
Пивень беззвучно смеется. Его худое тело подрагивает.
— А может, он был ловким мистификатором?
Костя поднялся, выбрал поудобнее камень, сел на него. Снял очки, тщательно протер стекла концом мохнатого полотенца. Подслеповато щурясь, косил глаза в сторону Андрея, который лежал рядом и думал о своем.
Костя всегда так: скажет и тут же себе возразит, словно спорит сам с собой. Любой довод подвергнуть сомнению — его правило. Отрицанием собственных доводов он как бы подхлестывает мысль, заставляет ее искать верное решение.
Пивень — москвич, кандидат физико–математических наук. В столичном институте он руководит группой. С Андреем Самариным его связала схема малогабаритной вычислительной машины СД‑1. Много лет Пивень искал электронную схему, пригодную для его опытов. Наконец в Донбассе, в горном институте, нашел. Создателем ее оказался сутуловатый парень с льняными непокорными волосами, с синими глазами, в которых прячется полудетская смешинка. С тех пор они, как иголка с ниткой: то Пивень месяцами живет в Донбассе, то шахтерский электроник катит в Московский институт. А теперь вот подгадали к августу отпуск да махнули вдвоем на юг.
— Кость, ты не обратил внимание на женщину с мальчиком? Она была здесь — вон на том валуне.
— Нет, не заметил. А что? — Да так. Она мне показалась знакомой.
2
После обеда Пивень шел на балкон работать: тут на плетеном деревянном столике еще с вечера были разложены книги, чертежи, логарифмическая линейка.
Его друг из Донбасса Андрей Самарин направлялся к морю. На парадных лестницах, подступающих к главному входу санатория, он каждый раз появлялся веселый, сияющий — словно все тут были его друзья и ждали его прихода. Просторного покроя рубаха скрывала худобу его тела, но обнажала сильные загорелые руки. Литая шея, широкие плечи подчеркивали спортивную выправку.
Как и его друг Костя, Андрей намеревался в санатории работать, привез много книг, но охоты заниматься не было. Москвич поражал Андрея силой воли: каждый день он неизменно вставал в четыре часа утра. Шел на море, делал физзарядку, купался. Затем читал.
После обеда на берегу было жарко, Костя опять уединялся на балконе.
Андрей не имел такого жесткого распорядка да и не пытался его завести; он читал тогда, когда читалось, и отбрасывал книгу, если пропадала к ней охота.
— Костя! Пойдем к морю!
Пивень посмотрел на друга укоризненно:
— Бездельник ты!
Андрей махнул рукой, направляясь к выходу. На лестничной площадке было много отдыхающих, преимущественно женщин. Самарин неловко поклонился в одну сторону, потом в другую, что–то проговорил смущенно и, не задерживаясь, направился в сад: оттуда открывался вид на море. Завернул сюда с тайной мыслью встретить женинщу с мальчиком. Вчера вечером он здесь ее видел — мимолетно, в толпе отдыхающих.
Андрею повезло: в саду возле фонтанчика он увидел мальчика. Подошел к нему:
— Здорово, приятель! Как ты загорел! Ты, наверное, давно тут?
— И вовсе недавно. Мы с мамой в понедельник приехали.
— О, да нам с тобой целый месяц жить вместе. Скучновато тут.
— Мне с мамой хорошо.
— А ты не хочешь поиграть в кораблики? — предложил Андрей.
— В настоящие?
— Ну, не совсем настоящие, однако и парус будет, и руль.
— А кто нам даст такой кораблик? — Сами сделаем. Вот видишь — газета. Из нее смастерим. Хочешь?
В этот момент к нему подошла мать.
Кивнув Самарину, наклонилась над малышом:
— У тебя новый друг, Василек?
— Да, мы будем играть в кораблики. Дядя умеет делать настоящие кораблики.
— Нет, нет, мы пойдем на пляж. Скажи дяде «До свидания».
— Я хочу играть в кораблики, — запротивился Василек.
— Позвольте мальчику поиграть. Я действительно умею делать кораблики, — вступился Андрей.
С минуту женщина колебалась. Потом сжалилась. Обращаясь к сыну, проговорила:
— А куда ты меня денешь? Ты меня возьмешь на кораблик?
Василек вопросительно посмотрел на Андрея, тог согласно кивнул головой.
Втроем они пошли к морю.
Андрей мастерит кораблики, а сам украдкой бросает на соседку взгляд. Черты лица ее правильны, в них заметна классическая строгость — не та, которую за образец почитали древние греки, а строгость русская, с оттенком румяной полноты и лучезарной северной свежести.
Самарин чувствовал себя неловко. За все это время, пока он шел по саду, спускался к морю, делал из газеты кораблики, он не познакомился с женщиной. А надо бы. Но как преодолеть робость?
— Да, вы славно умеете мастерить, — сказала женщина, глядя на руки Андрея: они ловко сгибали бумагу в нужных местах, разглаживали борта очередных «боевых» судов флотилии. — Вы, наверное, техник или инженер?
— Угадали. То есть не совсем, конечно, но работаю, как говорят, по механической части. А вы чем занимаетесь?.. Голос у вас музыкальный. Такой у певиц бывает… Извините за нескромность, но мы уже битый час, как рядом, а незнакомы. Как–то нехорошо, неловко…
Хотел сказать: «Я где–то вас видел», но тут же раздумал, посчитал такой ход избитым, банальным. А что он действительно ее видел — он убеждался все более и втайне бранил свою забывчивость.
— Меня зовут Мария. — Она улыбнулась. — За певицу меня приняли?.. Ну, положим, певицей я не была, но к искусству отношение имею.
Самарин сделал горку из камней и стал бросать в нее голыши. Он теперь боялся показаться в глазах Марии неучем и думал, о чем бы завести разговор. Он почему–то решил, что Мария художница, или скульптор, или, по крайней мере, архитектор.
— Вам не приходилось заезжать в Степнянск? — спросил он с тайной надеждой, что Мария бывала в его городе.
Мария засмеялась: — А я живу там.
Андрей резко повернулся к ней и с минуту стоял с зажатым в руке голышом. Она степнянская!.. Значит, он действительно ее видел. Может быть, на улице или в театре, а может, в институте?.. Вот здорово, если и она работает в институте. Но тут же он вспомнил: «…певицей я не была, но к искусству отношение имею».
— Странно, что я вас не встретил в Степнянске. Я бы вас приметил.
— Это почему же? Я чем–нибудь выделяюсь?..
Она задавала вопросы, на которые не нужно было отвечать. Андрей и не пытался этого делать.
Василек извлек из воды «флагманский крейсер», подошел к Самарину.
— Дяденька, а почему нет пушки?
Андрей посадил мальчика на колени, провел ладонью по белым кудряшкам.
— Где твоя панамка? — спросила мать.
Андрей кивнул на белую шляпку, лежащую между камней: — Какой же ты капитан без головного убора? Ну!..
Мальчик стремглав побежал за панамкой. А когда вернулся, по бокам крейсера уже торчали стволы четырех пушек. Андрей сделал их из лежавшего у его ног тоненького прутика.
— Орудия дальнего боя, — пояснил Васильку.
— Атомные? — спросил малыш.
— Пока нет. Завтра сделаем атомные.
— А подводную лодку сделаем?
— Будет у нас целый подводный флот.
Мальчик, сияя от счастья, побежал к воде.
Самарин бросал камешки в пирамиду голышей; ждал, когда Мария заговорит с ним, но Мария молчала. И тогда он первым пустился в рассуждения:
— Иные говорят: нет ничего однообразнее моря. Мне кажется, наоборот — море никогда не бывает одинаковым: утром оно зеленое, днем — серебристое, вечером… Как вы думаете, каким бывает море вечером?..
— Если светит солнце — изумрудным. В пасмурный день черным или почти черным. Но разве только море всегда переменчиво?.. В природе и вообще–то нет ничего постоянного.
— Как, впрочем, наверное, и в искусстве? — сказал Андрей в надежде, что Мария заговорит об искусстве и тем самым начнет рассказ о себе.
— Вы, конечно, видели в Степнянске цветное панно «Весна победы»? — спросила Мария.
— Я почти каждый день хожу мимо него на работу. Помню каждую царапинку на нем.
— Так вот, в детстве, когда я была еще школьницей, мы помогали художникам выкладывать панно из цветного камня. Представьте, это была очень трудная работа. Художникам не давали машин, и они на тачках привозили камень из–за города. Уставали так, что не могли лазить по лестницам. Приходилось нам таскать наверх камни. Я выкладывала из черной керамической плитки сапоги. А вы знаете, как много там сапог — и у солдат, и у генералов, и у рабочих. Все почему–то в сапогах. И, разумеется, в разных. Помню, как один молодой и высокий, вроде вас, художник мне говорит: «В искусстве, как и в природе, ничто не должно повторяться. Сапоги тоже должны быть разными. И уж, конечно, сапог Генералиссимуса не должен быть похожим на сапог солдата!»
— Что–то не приметил я там разницы.
— Ой, не говорите! Значит, невнимательны, не пригляделись. Для его сапог и плитки подбирали другие, и конфигурация у них фасонная.
— Наверное, то были художники от слова «худо». Они создавали фотографию, а не произведение искусства.
Самарин решил, что напал на верную мысль, больше того — на оригинальную. Он готов был развивать ее и дальше.
— Художники прошлого, — продолжал Самарин, — копировали природу: с точностью изображали лес, облака, реки. Свой метод они называли реализмом. Видение мира таким, каков он есть, умение запомнить, запечатлеть, то есть перенести уголок природы на полотно признавали за высшую способность творца.
Проговорив длинную тираду, Андрей поймал себя на том, что рассуждает книжно, выспренно, следовательно, неинтересно. Боялся встретить насмешливый, осуждающий взгляд Марии и потому тут же решил внести в беседу полушутливый тон.
— Теперь изобретен фотоаппарат. За долю секунды простейший механизм изобразит вам любой девятый вал или вид на Волгу с высокого берега. Зачем же запоминать и копировать? По–моему, задача художника состоит в другом.
— Запоминать и копировать? — спросила Мария серьезно. — Разве реализм когда–нибудь ставил перед собой такие задачи?
Самарин осекся. Понял: говорит не то. И украдкой взглянул на Марию. Она сидела на камне, наблюдала за Васильком. Белая шляпа с голубой лентой защищала голову от солнца. Прямой нос, строгий овал подбородка и спокойные глаза. В них нет ни желания продолжать спор, ни интереса к собеседнику. В серо–зеленой «изумрудной» глубине гуляет холодок недоступности.
«Запоминать и копировать?» — слышится ее удивленный, почти насмешливый голос. «Дернуло же меня за язык!.. Что я понимаю в искусстве? Ни знаний, ни серьезных понятий. Мария — подготовленный человек, а я говорю банальные вещи. Разболтался, как школьник».
Однако отступать было некуда. Андрей поубавил ход, но решил все–таки продвигаться дальше.
— Скажите, Маша, а как вы понимаете реализм? Андрей впервые назвал свою собеседницу по имени и оттого смутился еще больше. Она посмотрела на него пристально, так, будто хотела получше разглядеть своего ученика и решить, стоит ли ему объяснять урок. Поймет ли?..