— Кхм-кхм, — Лев кашлянул повторно, да так внушительно, что у меня зазвенело в ухе.
Уж лучше бы оно совсем отвалилось, чтобы не слышать всего этого…
— Лева, я тебя заразил? — забеспокоился Женя. — Тебе нужно срочно принять профилактику!
— Да со мной все в порядке… — отозвался Лев. — А вот своему другу Филиппу ты сейчас, похоже, скостил пару лет жизни. Ох, Фемида, где ж твой меч…
— Вера, нам надо поговорить, — скороговоркой выпалил я, преданно глядя на уже потерявшую дар речи жену.
Прошла минута, показавшаяся такой долгой, что я даже успел подумать о несостоявшемся завтраке.
— Да, — наконец ответила она. — Определенно нам с тобой надо поговорить. Только не здесь. Всего доброго Женя, приятно было познакомиться. Желаю скорейшего выздоровления.
С этими словами она вышла из комнаты. Лев — за ней.
— Ну дела… — задумчиво бросил он, проходя мимо.
— Вы уже уходите? — расстроился Женя. — Только же пришли…
Он так ничего и не понял.
— Ну ты и подстава, — прошипел я, прежде чем последовать за женой и доктором. — Я тебе это еще припомню. Как и твое вранье. Это ведь ты спер саблю и ожерелье из монастыря?
По его вмиг остекленевшему взгляду я понял, что попал в точку.
— Я категорически запрещаю тебе заниматься этим делом. Слышишь меня? Категорически.
— Слышу, слышу… — нервно отозвался я. — И в первый раз тоже слышал. И в двадцатый.
Машина ехала обратно к общежитию. А внутри, несмотря на январский мороз, было жарковато.
— Ты обманул меня! Я понимаю, почему, конечно… Но не оправдываю!
— Угу…
— Я не ожидала от тебя подобного. Я думала, ты во всем честен со мной. Я верила всему, что ты…
— Угу…
— Это все, что ты можешь сказать?! Только «угу»? Утром ты был куда разговорчивее!
Она и вправду была зла. И, что расстраивало куда больше — она была права. А что можно сказать человеку, правоту которого ты даже не думаешь оспаривать? Только одно:
— Угу…
— Я не шучу! Еще одно «угу», и я засуну твой градусник тебе в задницу! Понял?
— Понял, — тут же ответил я.
— Молодец. А теперь я хочу знать правду. Всю.
— Сизов все тебе рассказал.
— Наконец-то еще кое-что кроме междометий! Он рассказал, да не все. Что вы искали на реке? Почему лед оказался заминированным? Как так вышло, что ты чуть не погиб?
— Хм… Столько вопросов…
— Послушай, дорогой, — Вера резко припарковалась у обочины, при этом так лихо крутанув руль, что я чуть не ударился головой о боковую стойку. — Или ты сейчас же все выкладываешь начистоту, или я звоню Паше и аннулирую ваш договор с его сестрой. И забираю тебя отсюда! Что за фокусы? Мне до конца жизни хватило тех страхов, что мы натерпелись прошлым летом! А тебе, выходит, мало?!
— Не мало, — я старался собраться с мыслями: от криков жены начала болеть голова. — Хорошо, хорошо. Если ты помолчишь минуту, я все тебе расскажу. Все, что знаю сам. Клянусь.
Вера недоверчиво покачала головой, но ответила уже нормальным голосом:
— Слушаю внимательно. Но запомни: что бы ты сейчас не рассказал, я свое решение не изменю. Я запрещаю тебе искать эти долбаные сокровища.
Я невесело усмехнулся.
— Тогда мне тем более нет смысла что-либо скрывать.
Глава XVI: Возвращение
Тем не менее, свою последнюю догадку я от Веры утаил. Насчет истинного вора. Как бы там ни отреагировал Женя на мои слова, прямым текстом он их не подтвердил. А значит, у меня появилась возможность умолчать об этом и в разговоре с Верой. Конечно, это не совсем честно, но я был обижен на нее за сцену в машине, да и по возвращении в общежитие мне еще досталось… Короче, такая вот вышла маленькая месть.
История об украденной коллекции, о бесовской субботе и о сокрытом в пещерах убежище громобоев заняла весь остаток субботнего вечера. Выслушав меня, Вера уместила свой ответ в два коротких предложения:
— Все это безумно интересно, честно. Но ровным счетом ничего не меняет.
Выходные мы провели вместе, но не в романтических прогулках, как можно было бы надеяться, а в койке. То бишь, в койке был один я. Сразу после возвращения от Сизова у меня снова подскочила температура, пришлось вызывать дежурного терапевта. Тот засунул мне подмышку термометр, послушал легкие и, заявив, что воспаления нет, прописал каких-то новых таблеток. На прощание бросил обнадеживающе, что, мол, «если станет совсем хреново, вызывайте скорую».
В болезни ведь главное — это настроить себя на скорое выздоровление, верно?
К счастью, «совсем хреново» мне не стало, однако воскресный день прошел в четырех стенах. Данное времяпрепровождение могло бы даже стать в какой-то степени приятным, если бы к Вере вернулась хотя бы толика ее хорошего настроения. Но она была неумолима, и все мои попытки свести вчерашнюю ссору к шутке разбивались, как шлюпки с терпящего крушение парусника о прибрежные скалы. Да, именно так все и было: трудишься, стараешься, надеешься на спасение, а потом вдруг одно-единственное неосторожно брошенное слово, и хлоп! — всё идет ко дну вместе с захлебывающимися в соленой воде матросами. А мне после этого только и остается, что трагически вздыхать и начинать сначала. Осторожно спускаем шлюпку на воду…
По состоянию на вечер воскресенья Вера успела утопить небольшую флотилию, но благодушнее отнюдь не стала. Потому я с трудом сдержал вздох облегчения, когда она поднялась к с кресла и достала из сумки ключи от своей машины.
— Уже уезжаешь?
Это были первые слова произнесенные за два прошедших часа. Забив на тонущих матросов, я включил плеер и погрузился в мир музыки. Жена все это время сидела на стуле и с кем-то переписывалась в телефоне. Может, с любовником?
— Да, — ответила она, убирая аппарат в карман. — Надо ехать, чтобы совсем поздно не было. Агат ждет.
— Ладно тогда…
Вера подошла к шкафу, долго стояла перед ним, словно выбирая, какое именно пальто из огромного выбора в количестве одной штуки ей надеть. Наконец она глубоко вздохнула и, так и не взяв с вешалки одежду, повернулась ко мне.
— Я видела, что ты хочешь помириться. Но и ты пойми: я очень зла на тебя. Ты обманщик. Я не думала, что такое вообще возможно. Это очень обидно.
— Прости, — я сел на кровати, свесив босые пятки на пол. — Мне вправду стыдно. Но я не хотел, чтобы ты волновалась.
— Зато теперь я буду и волноваться, и подозревать тебя в нечестности. Так лучше получилось?
— Нет, — сконфуженно признал я.
— Подумай об этом на недельке. И очень тебя прошу, не лезь в эту дрянь. Не стоит оно того. Хотя… Ты же все равно полезешь, если попросят?
— Скорее всего, — вынужден был согласиться я после недолгого раздумья.
— Тогда чего я тут распинаюсь?! — она вдруг взорвалась, но затем также быстро успокоилась. — Нет, тише, Вера, тише… На него все равно бессмысленно кричать, он лучше, чем наша собака умеет имитировать раскаянье. Вот и сейчас… Нет, любимый, я поступлю иначе. Я просто прослежу, чтобы все было в порядке. САМА прослежу.
Истинный смысл ее последней фразы я понял лишь на следующий день, когда после обеда ко мне заявилась хмурая Яна.
— Привет, — с порога бросила она, проходя в комнату. — Говняный день понедельник, правда? Я, кстати, пришла следить за тобой.
— Чего? — я чуть не выронил на пол только что сделанный бутерброд с паштетом. — Кто тебя вообще сюда пустил?
— Я эту комендантшу знаю, — метким броском она зашвырнула свою сумку в шкаф, попав аккурат в отсутствующую дверь. — Жрать охота.
Не дожидаясь моего приглашения, она схватила с тарелки один из бутеров.
— Угощайся, — запоздало разрешил я, спешно осматривая себя на предмет степени запущенности гардероба. — Так что там насчет слежки?
— А ничего. Мама сказала, что ты болеешь и тебе нельзя ходить по улице. Только до библиотеки, но она недалеко. И видеться с нашим историком тоже нельзя. Почему-то. И вообще, у тебя в среду суд, поэтому ты должен готовиться к суду. А на завтра тебе перенесли наш факультатив. На два часа. Так что сиди и готовься заодно к нему. А я буду следить.
— Ни фига себе… — вот так и узнаешь, что где-то, куда тебя не позвали, решается твоя судьба. — А с какого перепугу твоей маме вдруг стало важно, куда я хо… Ааа… Я, кажется, понял.
— Маме позвонил дядя Паша из Москвы, а дяде Паше — твоя жена. Ты, похоже, сильно накосячил, так? А причем здесь наш Шизик? Почему тебе нельзя с ним видеться? Он что, заразный?
— Шизик, то есть Евгений Валерьевич здесь совершенно ни при чем, — я спешно схватил последний бутерброд, заметив, как подозрительно косится на него юная шпионка. — Ты можешь быть свободна.
— Вот еще, — ничуть не смутившись, парировала Яна. — Я буду уроки делать. Здесь. Кстати, как у тебя с геометрией?
— Никак.
— А с биологией?
— Чуть получше.
— Насколько получше?
— Вот на столечко, — между моими большим и указательным пальцами не пролез бы даже муравей.
— Двоечник. И как тебе еще детей доверили учить.
— Эй, девочка, ты бы выбирала выражения…
Я начал ощущать, что внутри меня медленно, но уверенно просыпается холодная клокочущая ярость. Ну, Вера! Ну, заботливая супруга! Подослала ко мне соглядатая… Я тебе это еще припомню!
— Ладно, простите, Филипп Анатольевич, — язвительным тоном извинилась Яна, так и не заметив, что стоит рядом с кипящим паровым котлом. — Тогда я пойду куплю чего-нибудь поесть и вернусь. Раз ты такой жадный, что ребенка голодом моришь. Никуда не уходи.
— Подожди! — остановил я ее. — Что тебе обещали за работу?
— За работу? — не поняла она. — Да ничего не обещали. Ремня пригрозили дать, если ослушаюсь и пойду к подружке. Кстати, я должна каждые два часа отзваниваться маме, рассказывать, что здесь как. Мне на это дело даже денег на телефон кинули.
— Здорово. То есть, если я не ошибаюсь, твоя верность стоит недорого?
— Смотря, какая верность, — осторожно ответила Яна. — Верность — она разная бывает.
За ее спиной что-то тихонько бумкнуло об пол: это вывалилась из шкафа закинутая туда сумка.
— Как насчет верности материнским заветам? — продолжил я. — То бишь, я плачу тебе денежку, а ты обеспечиваешь мне алиби.
— Сколько? — тут же уточнила она.
Хваткая особа, ничего не скажешь. Такая не пропадет.
— Пятьсот рублей. В сутки.
— Две тысячи.
— Обалдела?! — опешил я. — Да я сам в день меньше получаю!
— Ты сам предложил, — хмыкнула Яна. — Это моя цена.
— Семьсот, — надо торговаться, иначе она меня разорит.
— Одна тысяча восемьсот.
— Тысяча.
— Полторы.
— Тысяча двести… Последняя цена!
— По рукам.
Так я стал обладателем сомнительного контракта, за который с меня содрали в два с половиной раза больше, чем я рассчитывал изначально. Не то, чтобы я хотел снова с головой нырнуть в увлекательный омут изыскания истины, но… Да, признаюсь честно, я сделал это назло Вере. Если бы не ее недоВЕРчивость (прошу прощения за каламбур), я, скорее всего, действительно больше внимания уделял бы работе и меньше — всему остальному. А теперь же… Теперь я хотел действовать. Не дожидаясь, пока поправится Сизов.
— Отлично. Даю тебе час на еду и уроки, после чего сразу выдвигаемся.
— Может, сразу? — с надеждой в голосе спросила Яна. — Я могу даже с обедом потерпеть. Поем дома.
— Нет уж, — отрезал я. — Не хватало еще, чтобы ты задним числом свалила на меня вину за свою неуспеваемость. В магазин, можешь не ходить, я тебя покормлю… В счет аванса.
— Ну ты и гад, — восхитилась она, уже забыв, что только что развела меня на лишние семь сотен.
— Юристы мы, — скромно ответил я, стараясь не думать о том же.
— Вам чего? — заспанный Еремицкий приоткрыл дверь своего кабинета и зыркнул недобрым глазом. — Сколько можно ходить? То с одной бабой, то с другой… Просто так пришел или с девочкой что? Ей, наверное, еще в детскую поликлинику… Ты где такую молодую нашел?
— Иди ты к проктологу, дядя маммолог, — ласковым голосом ответила Яна и отошла в сторону. Я почувствовал, что краснею, как вареный рак.
— Я насчет одного твоего пациента поговорить хотел… Бабушкин, кажется, его фамилия. Артем.
— А, стреляный-то? — Лев, широко зевнул, обнажив крупные ровные зубы. — Он не мой, вообще-то. Я маммолог, как тебе только что напомнили, вообще-то. А у него не сиська прострелена была, а нога. Вообще-то.
— Да, точно, извини, — что ж за день сегодня такой… — Ты можешь узнать, что с ним сталось?
— Могу, конечно. Только не буду. Я и так знаю, что его выписали позавчера. А тебе-то зачем? Думаешь, раз не слег пластом, в отличие от Женьки, можно и дальше жалом водить по сторонам? Думаешь, сейчас ты в дамках? Так они тебе жало мигом оторвут, а потом обратно вставят. Острием.
— Да в курсе я, в курсе… Ты мне его адрес скажешь?
И чего все так озаботились моей безопасностью? Ладно жена, но этому-то какое дело?
— Адреса я не знаю, сам ищи. И вообще ты, конечно, заботливый друг: хоть бы узнал, как там Женька поживает.
— Прости, — запоздало спохватился я. — Как он?
— А я тебе не скажу, — сварливо отозвался Лев. — Сам приходи и спрашивай. И вообще, больше ты от меня ничего не услышишь. И… Ой, все, мне пора.
Дверь торопливо захлопнулась прямо перед моим носом. В коридоре послышались шаги. Я подумал, что это Яна куда-то намылилась, но нет. К нам приближалась неулыбчивая медсестра Наташа, ассистентка Еремицкого.
— Добрый день, — поздоровался я.
Она лишь кивнула в ответ и тут же скрылась за дверью кабинета.
Минус один.
— А здесь-то мы что забыли? Я, если ты не заметил, не очень хорошо одета для прогулки по лесу.
— Не канючь. Тут не лес, а так. Одно название.
— Я могу заболеть, ты не подумал?
— Ну, твоя мама же не подумала об этом, направляя тебя следить за больным человеком. За бесплатно. А я тебе плачу. Так что терпи.
— Ты злой.
— Немного. Зато честный. И вообще, веди себя потише.
— С чего бы это?
— Ты же не хочешь, чтобы нас услышали посторонние?
— Мне пофигу.
— А вот мне нет. Где-то здесь, выражаясь языком блатной романтики, «малина» ваших громобоев.
— Да ну! Ты шутишь? Тогда какого хрена мы вообще здесь делаем?
Девочка встала, как вкопанная, скрестила на груди руки и твердо заявила, что дальше не сделает и шагу. Но я упорно чапал вперед, не обращая на ее выкрутасы ни малейшего внимания, и бунт был подавлен в зародыше: испугавшись остаться в одиночестве, Яна скоро снова присоединилась ко мне. Мною же двигал жгучий интерес. Ох уж это любопытство: только оно могло заставить меня забыть о холоде, болезни и прочих гадостях, коими так изобиловал окружающий мир. Только вперед, только туда, где можно увидеть новое, узнать новое, понять новое. И найти разгадку.
— Вот здесь все и произошло.
— Что произошло?
— Не важно. Мысли вслух.
— Раз не важно, думай молча. И быстро. Я уже пальцев ног не чувствую.
Мы стояли на краю того самого оврага, у подножия которого я едва не сложил голову два дня тому. При дневном свете обрыв казался не таким уж крутым и высоким, каким виделся ночью при свете фонариков, однако я все равно не сразу смог поверить, что сумел на него забраться. Без помощи Жени наверняка ничего бы не вышло.
Образованная взрывом полынья уже успела затянуться свежим льдом, однако очертания ее до сих пор были хорошо различимы сверху. Мда, судя по размерам дырки, шарахнуло неслабо. Никаких следов взрывчатки сверху не заметно, а спускаться вниз… Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз. Зато брошенная мною лыжная палка так и осталась висеть, запутавшись в переплетениях корней. Кто теперь ее оттуда достанет…
— Чужих следов, вроде бы, не видно… — пробормотал я себе под нос, осмотревшись по сторонам. — Значит, никого здесь не было. Хотя, они могли подойти с того берега… Да и снег ночью шел…
— Там люди! — отошедшая было в сторону Яна, так быстро снова оказалась рядом, что ответный вопрос я задал уже шепотом ей на ухо: