— Фамилия? — список снова оказался у меня в руках.
«Это дети, всего лишь дети. Не надо в первую же минуту знакомства с ними начинать думать, кого и каким способом ты будешь убивать».
— Откуда мне знать вашу фамилию, — хмыкнул детина. — Вам виднее, это же ваша фамилия.
По классу пробежал смешок.
— Твоя фамилия, — с нажимом уточнил я.
— Ну, Сливко моя фамилия.
— Это как у известного советского маньяка? Слыхал про такого? — одиннадцатиклассник отрицательно помотал головой. — Теперь знаешь. Кстати, отчество у Кирокорова, да будет тебе известно — Бедросович, а не Анатольевич. И фамилия тоже отличается. Еще вопросы? Если нет, уточню на будущее: я не знаю, какие порядки действуют сейчас в школах, и могут ли ученики перебивать учителей. Но прошу впредь, если хотите высказаться, поднимать руку. И не на ближнего своего, а просто вверх. Учли?
— Ага… — нестройно ответил класс.
— Чудесно. Вопросы есть?
Вопросов не последовало.
В процессе беглого ознакомления со списком я не без удивления обнаружил фамилию Телига. Пробежав глазами по рядам учеников, я не сразу смог углядеть Яну — она довольно умело пряталась за спинами впереди сидящих. Увидев, что я смотрю в ее сторону, девочка демонстративно опустила взгляд, спрятав глаза под челкой.
— У меня есть вопрос, — подняла руку девушка, сидевшая рядом с Чупровым. — Вы серьезно собираетесь нас учить, или мы просто в чем-то провинились?
— Уверяю, вполне серьезно. Раз вы пришли на правоведение, будем изучать правоведение. И первой темой нашего урока… — я подошел к доске и попытался накарябать на ней название темы, но вышло так криво и убого, что лучше было этого не делать. — В общем, первой темой будет «Что есть право».
— Это там, где не лево, — сострил кто-то.
Класс заржал, а я почувствовал, что краснею.
— Мне даже лень выяснять, кто этот умник, — произнес я, не оборачиваясь, чтобы не демонстрировать горящие алым пламенем щеки. — Но если он подаст голос еще раз, пусть пеняет на себя.
— А мы обязательно должны все записывать? — спросила девушка с первой парты.
— Не обязательно. Только то, что я скажу.
— То есть, все?
— То есть, то, что я велю записать.
— Ясно, спасибо…
— Не за что, — я повернулся к классу лицом и встретился взглядом с учениками. — Кому не интересно, тот может не записывать. Но молча. Просто сидите тихо и молчите в тряпочку. Остальные тоже молчат, но помимо этого внимают моей речи и записывают тезисно в конспект.
По классу прошел ровный шорох открываемых тетрадок.
— А у меня ручки нет, — пожаловался кто-то из задних рядов.
— Правой или левой? — не выдержал я.
— Шариковой.
— Ты пришел в школу без ручки?
— Нет, приходил с ручкой… Но она делась куда-то.
— В заднице у себя поищи… — прошипел я себе под нос, будучи уже порядком раздраженным всем происходщим.
— Чего? — переспросил удивленный ученик.
— Ничего. Возьми мою. Вернуть не забудь.
Урок не задался с самого начала. Школьники были рассеяны, отвечали нехотя и невпопад, а когда я пытался давить, тут же начинали возмущенно качать права. Мальчики кривлялись, передразнивали мои слова, швырялись бумажками, когда я отворачивался — красовались перед девочками, засранцы. Девочки не отставали. Нет, конечно, надо быть совсем наивным дяденькой, чтобы верить в то, что им не наплевать на то, что мы здесь проходим. Но можно ведь как-нибудь не столь явно демонстрировать свое отношение? Хотя бы из вежливости! Я невольно проникся глубоким уважением к труду учителей. Если они такое выдерживают по пять-шесть часов каждый день — это покруче всего, что мне встречалось ранее. Господи, неужели и я сам десять лет назад был точно таким же ушлепком?
К концу первой сорокапятиминутки я едва успел надиктовать четверть того, что стояло в плане на сегодняшнее сдвоенное занятие. И был все ближе и ближе к тому, чтобы сдаться. Они же просто издеваются! То бумажный самолетик прилетит в спину, то они по очереди начинают проситься в туалет, то у кого-то на телефоне вдруг громко заиграет мерзотный «уличный» рэп, от которого у любого нормального человека неизбежно начинаются рвотные позывы. Одно за другим, другое за третьим — как будто меня проверяют на прочность. И ведь проверяют же! Ладно, не хотите по-хорошему…
— Так, ты! — я ткнул пальцем в жилистого паренька, который развалился на своем стуле, словно на пляжном шезлонге и небрежно приобнимал сидевшую рядом одноклассницу.
— Чего? — сразу же набычился паренек.
— Встань.
— Не хочу.
— Фамилия?
— Иванько.
— Такой фамилии в списке нет.
— А вы проверьте, — презрительная усмешка, прямой вызывающий взгляд.
«Провоцирует гаденыш… Стоит только опустить глаза, они снова начнут ржать».
— Я уверен.
— Молодец.
— Может, — я старался быть нарочито вежливым. — Ты сообщишь мне свою настоящую фамилию?
— Не хочу. Зачем вам? Это мои персональные данные.
— Не в школе.
— Где я захочу.
— Ну, ладно…
Я бросил взгляд на список. Вас тут всего одиннадцать, соплеменники Адама. Лапина, Сомова и Горовца я знаю, с Чупровым, Сливко и Ненашевым успел познакомиться по ходу урока. Остались Бояринцев, Михайлов, Сухов, Галиакберов и Глазунов. Но первые двое, судя по сделанным Еленой отметкам — девятиклассники, а этот постарше. И на Галиакбекова явно не тянет — внешность чисто славянская. Галиакбеков вот, за второй партой сидит. Остаются Сухов и Глазунов. Сухов и Глазунов… кто из них?
В растерянности я бросил взгляд на Яну, та, вопреки ожиданиям не отвернулась, а чуть заметно подмигнула мне. Сочувствует, что ли? Ай, была не была.
— Ну ладно… Сухов.
И класс взорвался таким оглушительным хохотом, какого мне еще слышать не доводилось. Смеялись все, от первых до последних парт. Разноголосый хор не стихал добрую минуту. А я стоял, смотрел на них и еле сдерживался, чтобы не выбежать вон из класса.
Не угадал. Не угадал, блин, долбаную фамилию этого коз… Ученика.
И только сейчас, когда последние остатки моей репутации окончательно растворились в гоготе радующихся чужой неудаче детей, до меня дошел истинный смысл подмигивания Яны. Посмотрев в ее сторону, я увидел, что она не смеется, а лишь неодобрительно качает головой. Остриженные под каре темные волосы колыхались в такт ее движениям. Сидевшая рядом с Яной подружка тоже молчала, в ее взгляде сквозило сочувствие. Стало немного полегче.
— Запишите домашнее задание, — выдохнул я, когда класс наконец поутих. — До конца урока еще десять минут, мне строго-настрого запретили отпускать вас раньше. Поэтому, если у вас есть вопросы по теме, я их выслушаю, если вопросов нет — просто посидим до звонка.
— А вы уже все рассказали на сегодня? — спросила худенькая девочка со второй парты.
На нее тут же зло зашикали.
— Нет, не все, — решил признаться я. — Боюсь, вашу программу придется переделывать. И сокращать.
— Сокращать — это правильно, — оживился Сливко. — А то вы столько наболтали…
— Вам хотя бы немножко было интересно? — молчание в ответ. — Понятно… Тогда скажите хоть, кто из вас хоть на самом деле Сухов?
Тут же выяснилась причина такого бурного веселья по поводу моей ошибки. Сухов оказался чем-то вроде местного «омеги»: щуплый (я даже не поверил сначала, что он учится в десятом классе), затюканный и сидевший отдельно от всех. Не чета «альфе» Глазунову или здоровяку Сливко.
— А скажите, — обратилась ко мне все та же девочка со второй парты. — Вы занимались расследованиями преступлений?
Я напрягся, ожидая очередного подвоха, но, кажется, она спрашивала всерьез.
— Нет, расследовать преступления мне не приходилось. Ну, если точнее, приходилось, но… В частном порядке. Я не служил в полиции.
— А что за преступления? — заинтересовался Чупров.
— Различные, — уклончиво ответил я.
— Да ладно, не ломайтесь! Мы же записали всю ту дребедень, что вы нам рассказали. Имеем право на расслабон.
— Вы и так, смотрю, на расслабоне, — я исподлобья, словно затравленный зверь, оглядел класс: вроде, молчат. — Ну, ладно. В первый раз я расследовал махинации с землями лесного фонда, которые незаконно присваивались в частную собственность. Второй раз — похищение человека с целью промышленного шпионажа.
— Вау, — притворно восхитился Глазунов. — Настоящее похищение. И как, успешно расследовали?
— Вполне, — кивнул я.
— Брешете, — возразил Чупров. — Я у Елены Ильиничны про вас спрашивал. Она сказала, вы — гражданский юрист.
— Да, я тоже слышала, — заговорила полненькая девочка с пышной копной рыжих волос на голове. — Вы ей с квартирой сейчас помогаете. Вон, у Янки можно узнать.
— Закрой рот, — прошипела Яна, пихнув ее в спину.
Я поспешил вмешаться, пока не начался конфликт.
— Вы меня не слышали? Я же сказал: расследование в частном порядке.
— Это вы типа частный детектив? — уточнил Сливко.
— Типа нет, — я повернулся к нему. — Просто так сложилось.
— А расскажите! — не сдержался Горовец.
— Не думаю, что вам это… — я вдруг осекся, ибо к своему удивлению как минимум у половины учеников заметил в глазах неподдельный интерес. — Хорошо. На следующем занятии, если останется время, и мы успеем все записать — расскажу. Это и вправду занимательная история.
— Обещаете? — недоверчиво прищурился Чупров.
— Обещаю. Вопросы по существу предмета есть?
— Класс! Он расскажет!
— Лес рук…
«Хуже, чем сегодня, все равно не будет, — размышлял я, когда ученики обрели наконец свою долгожданную свободу и со скоростью воздуха в разгерметизированной орбитальной станции испарились из аудитории. — Так что почему бы и не попытаться заинтересовать их, если не знаниями, то хотя бы историями из собственной жизни? Правда, не исключено, что за неделю они и вовсе забудут о моем обещании. Весельчаки дыроголовые».
— Филипп Анатольевич?
Я оторвался от бессмысленного изучения списка учеников, к которому сегодня так часто приходилось обращаться за помощью. В дверях стояла Яна.
— Я лишь хотела попросить, чтобы вы не пытались задирать Глазунова.
Только сейчас я обратил внимание, что она чуть заметно картавит. Удивленный этим открытием, я не сразу вник в смысл сказанного, но затем…
— Попросить? Ты хочешь за него попросить? Он что, твой протеже?
— Нет, — Яна отрицательно покачала головой. — Я неправильно выразилась. Не попросить — предупредить.
— Почему это я не должен задирать Глазунова? Он такой же ученик, как и все в этом классе. И если он ведет себя неподобающе, он должен держать за это ответ.
— Он не должен. Он из громобоев. С ними так не обращаются, как вы пытались сегодня. Хорошо, что все свелось к шутке. Иначе могли быть… Ну, проблемы.
По ее лицу было видно, что она говорит на полном серьезе. Хотя, говорит, вроде бы, чушь. Что может сделать подросток учителю за справедливую взбучку, устроенную на уроке?
— Кто такие громобои? — спросил я между тем.
— Это… — Яна замялась, после чего ответила, понизив голос на полтона: — Я не знаю, как объяснить. Они, вроде как, за старый порядок. Они славянисты.
— Славянисты? Какие еще славянисты? Фанаты Достоевского, Тютчева и Даля? — и тут я вспомнил слова Елены о «двух группировках». — Стой, подожди! Ты ведь имеешь в виду каких-то других, особенных славянистов? Которые другие книжки читают?
— Да, — последовал ответ. — Других. Славянистов, то есть, громобоев, — их трогать нельзя.
— Почему?
— Опасно. — Яна забросила сумку на плечо и повернулась к выходу. — Если любопытно, спросите у мамы. Я в это дело лезть не хочу, И вообще, мне в салон пора. Всего доброго.
— Зачем тогда предупредила? — спросил я у удаляющейся спины.
— Шутите? — девушка обернулась, словно ужаленная, ее глаза удивленно округлились. — Вы защищаете нас… Защищаете наш дом от этого человека. Которого я почему-то должна называть отцом. Я на вашей стороне, кто бы там что про вас ни говорил.
Сказав это, она вышла прочь.
Глава VII: Разговоры со старожилами и встречи с ними же
— Ты серьезно решил остаться на выходные?
— Да, серьезно. Нужно кардинально переделывать учебный курс. Вот уж не думал, что педагогика — такая трудная штука. Да и с судом не все ладно.
— Ну и хрен с тобой, — Вера была расстроена. — Как хоть урок прошел?
— Полный провал.
— Так уж и полный? Не верю!
— А вот придется, — вздохнул я. — Эти детишки, эти… Нет, стоп, я не матерюсь… В общем, я понял, почему у нас падает рождаемость. Я бы тоже не хотел, чтобы у меня дома поселилось хотя бы одно такое чудовище… А их там был целый выводок! Целый табун всадников апокалипсиса!
— Вот оно что, — сочувственно отозвалась жена. — Ты не переживай так. Вспомни, какими мы сами были, когда учились в школе.
— Я был нормальным.
— Ага. А кто мне рассказывал, как вскрывал после уроков кабинет математики, чтобы переписать контрольную, пока учительница не проверила?
— Эээ… Это совсем другое! Пусть они вскрывают, что их душенькам угодно, хоть головы друг другу. Мне без разницы. Лишь бы не хамили и конспект вели.
— Ого, как мы заговорили! Не хамили! Конспект вели! Может, мне вас теперь исключительно Филиппом Анатольевичем величать?
— Мы можем разыграть сей эпизод по ролям, когда я вернусь, — сам не заметил, как воодушевился. — Я буду преподавателем, а ты…
— Лазарев, ты маньяк, — рассмеялась Вера. — Одно на уме. Ладно, раз ты меня сегодня продинамил, я подружку позову. Будем смотреть романтические комедии, грызть чипсы с пивом и обсуждать мужиков.
— Отличный план, — протянул я, делая акцент на слове «отличный».
— Да ну тебя. Лучше бы приехал… На следующие выходные точно будешь?
— Обещаю.
— Ладно, верю. Тогда пойду Маринке звонить, может, она опять со своим разругалась. Тогда примчит, как миленькая. А если нет… Тогда Вальку Зарипову. Все, целую, дорогой.
Разговаривая с женой, я прогуливался по небольшому безлюдному скверу, разбитому возле библиотеки. По соседству высился бюст Александра Сергеевича, чьи бронзовые бакенбарды в сгущающихся сумерках придавали лицу поэта на редкость отталкивающий вид. И бюст, и сквер, и библиотека (а также служившее мне временным пристанищем общежитие) располагались на правом берегу Волги, более высоком и крутом. Школа, дом Елены и ограбленный намедни монастырь — на левом, низком и пологом. Сквозь переплетения голых древесных ветвей хорошо просматривались мост через реку и маковки монастырских церквей. Кому пришло в голову строить крепость в низине да еще и на участке, заливаемом во время весенних половодий? Едва ли наши предки были глупцами, этому должно быть рациональное объяснение. Надо спросить при случае, только вот у кого? Разве что у Евгения Валерьевича, он ведь историк. Нет, от него лучше держаться подальше. Своих психов хватает. Лучше сам посмотрю в какой-нибудь энциклопедии. Или не посмотрю.
Черт, еще немного, и я начну ненавидеть книги. Надо же, столько читать, и все мимо кассы…
Мимо сквера, беззвучно сверкая мигалками, промчалась полицейская машина. Когда я ехал из суда в школу, с полдесятка таких же расположилось у ворот монастыря. Когда ехал обратно после урока — уже ни одной. Интересно, как у них там продвигается расследование. Нашли что-нибудь или, как обычно, лапшу на уши прессе вешают?
В сквере тихо, ни души. В этом несомненное достоинство городков, подобных Младову — здесь еще можно найти места, избавленные от человеческого присутствия. Пока болтали с Верой, я и не заметил, как окончательно стемнело. Сегодня ночью обещали сильный мороз, но пока тепло и в пальто: градуса два-три, не больше. В принципе, до следующей пятницы мне в этом городке делать нечего. Может, и вправду махнуть домой? Четыре часа пути — и я обниму свою любимую жену. А так еще целую неделю куковать в одиночестве, просиживая штаны по библиотекам и убивая зрение за чтением скачанных из интернета электронных документов.