прессует ее, нажимая сверху. Слизь, которую выделяют
почки колюшки, склеивает травинки в плотный ком. Рыбка
делает в нем тоннель, проползая через центр. И гнездо
готово— полый шар с двумя отверстиями на
противоположных концах.
Теперь дело за самкой.
Мимо проплывает стайка колюшек. Самец устремляется
к ним. Перед одной из рыбок он отплясывает танец любви.
Его называют зигзагообразным. Самец «зигзагом», резко
виляя из стороны в сторону, плавает перед самкой. Обычно
она отвечает на ухаживания, склоняя тело вниз, в его
сторону,— он танцует несколько ниже ее головы. Тогда самец
спешит к гнезду (она плывет за ним) и показывает в него
вход особым движением: ложится набок, головой ко входу.
Самец пляшет даже перед некоторыми рыбками другого
вида, например перед молодыми линями, которых сгоряча
принимает за колюшек-самок. Если линь почему-либо
последует за ним, то это автоматически вызывает у
обманувшейся колюшки «цепную реакцию» дальнейших, но в
данном случае уже бессмысленных рефлексов. Самец
подплывает к гнезду и, распростершись перед ним, приглашает
случайного прохожего войти в дом и отложить икру.
Он исполнял
зигзагообразный танец и перед грубой моделью самки,
которую экспериментаторы опускали на тонкой проволоке
в аквариум (лишь бы брюшко у модели было припухлое).
Живая, обремененная икрой самка тоже реагирует на грубую модель самца (лишь бы брюшко у модели было красное) и следует за ней, если модель повертеть перед самкой, имитируя
движения зигзагообразного ганца. А если подвести
модель, а за ней и самку, которая не отстает от
подделки, ко дну аквариума, а затем, подражая самцу,
положить раскрашенную фанерку плашмя, самка будет
тыкаться носом в песок, искать тут же вход в гнездо, даже
если и гнезда нет. Она больше верит сигналу мнимого
самца, чем своим глазам.
Конечно, слово «верит» употреблено условно; самка не
размышляет над тем, чему больше доверять. Она просто
бездумно, подчиняясь врожденным чувствам, реагирует на
сигналы, которые в течение многих миллионов лет отбора
выработались в их племени в виде определенной формы поведения
партнера, с которым судьба обязала ее нести заботы опродолжении рода (впрочем, у самок-колюшек эти заботы не
очень обременительны). Ну и, конечно, иногда путает
возлюбленного с пешкой. Ведь и людям свойственно
ошибаться.
Есть у колюшки еще один своеобразный танец-приказ.
Исполняется он на месте, как твист. Называют его
дрожащим танцем.
Когда самка с помощью самца — он ее подталкивает —
протиснется в гнездо, самец немедленно исполняет свой
«твист».
«Твист» колюшки — приказ нереститься. Он как бы
передает самке следующее извещение: «Я и гнездо готовы
принять икринки!»
В том, что это так, легко убедиться на простом опыте:
удалите самца, как только самка заберется в гнездо. Она
долго будет ждать сигнала, что можно начинать нерест, и
не отложит ни одной икринки, пока не получит его.
Устройте ей «твист» прозрачной стеклянной палочкой,
подражая дрожащему танцу самца, и самка сейчас же
начнет нерест.
Так же ведут себя и самки американского лосося.
Индейцы уверяют, что холостую лососиху можно заставить
нереститься, если опустить в реку весло и быстро-быстро
потрясти его.
Итак, мы установили, что в «хореографическом»
лексиконе колюшки есть по крайней мере пять сигнальных
танцев и движений:
1. Боевой танец вниз головой, который означает:
«Уйди, это мой участок!»
2. Зигзагообразный танец: «Приди и будь матерью
моих детей!»
3. Наклон туловища вниз: «Я согласна».
4. Распростертая поза у входа в гнездо: «Вот дверь
моего дома».
5. Твист: «Отложи скорее икру, я о ней позабочусь».
Конечно, колюшки не вкладывают в свои танцы
никакого смыслового значения. Танцы служат для них лишь
специфическими раздражителями в цепи безусловных
рефлексов, побуждающих рыбок вести себя тем или иным
образом.
Отложив икру, самка догоняет стайку. Самец ее немного
провожает — каков кавалер!— и спешит к гнезду.
Он вновь преображается: теперь это не бойкий танцор,
а беспокойный отец семейства. Забот у него масса. Нужно
и гнездо подремонтировать — неуклюжая самка его
изрядно повредила,— и икринки получше спрятать под крышу.
Но главная забота — вентиляция гнезда.
Чтобы икринки лучше развивались, необходим приток
свежей воды. Самец подолгу стоит у двери своего дома и
машет и машет грудными плавниками. Вентилирует
помещение.
Вода течет через гнездо, смывает с икринок мусор
и приносит им свежий кислород.
В первые дни каждые полчаса самец по три минуты
проводит у входа в гнездо и гонит через него воду. Но
икринки развиваются, все больше требуется им для дыхания
кислорода, и к концу недели преданная своим родительским
обязанностям рыбка три четверти суток дежурит у гнезда,
прокачивая через него воду.
Но вот на восьмой день из икринок появляются мальки.
У самца теперь новые заботы. Детишки еще слабенькие и
неопытные. Он охраняет их и следит, чтобы они далеко не
уплывали. Мальки тесной стайкой следуют всюду за отцом,
как цыплята за наседкой.
А если какой-нибудь «озорной» малек попытается
удрать, отец бросается в погоню, хватает ртом беглеца и
водворяет на место, в стайку.
Но каждый малек один раз все-таки совершает
удачный побег. Пулей летит он вверх, к поверхности воды,
глотает пузырек воздуха и спешит назад. Отец обычно
успевает схватить его только на обратном пути.
Малек глотает воздух, чтобы наполнить им через
кишечник плавательный пузырь. Без этой капельки газа
гот не может функционировать. Ведь и легкие человека
не станут работать, если новорожденный младенец не
наполнит их с первым криком необходимой порцией
воздуха.
Две недели колюшка-самец пасет своих мальков. Они
подрастают и все дальше и дальше уплывают от гнезда. Са-
мец уже не бросается за ними в погоню. Постепенно он
теряет всякий интерес к своим детям — теряет и блестящую
окраску — и присоединяется к компании взрослых
колюшек.
А мальки начинают самостоятельную жизнь.
Идеальные отцы
Бесспорно, в состязании с цихлидами папаша-колюшка
одержал бы верх. Но прежде чем присудить ему первый
приз за отцовство, оценим шансы других претендентов.
Вот морской конек. Хвостик свернул бубликом, голову
высоко поднял, помахивает плавником-веером и плывет
вперед. Животом волны рассекает.
И не подумаешь, что морской конек — рыба. Чешуи нет.
Вместо нее костяные пластинки. Хвостик цепкий, как у
обезьяны. Головка как у сказочного Конька-горбунка.
И плавников нет: только один спинной, похожий на веер.
Рот у морского конька трубочкой. В эту трубочку, будто в
пылесос, засасывает он вместе с водой свою добычу —
рачков разных и червяков.
Позавтракав, морской конек возвращается в заросли
водорослей. Там становится «на якорь»—обвивает хвостом
стебелек и замирает в позе шахматного коня.
Был бурый, а попал в зеленые заросли — сразу
позеленел. Не хуже хамелеона может морской конек
перекрашиваться. Какая вокруг декорация, такого цвета и тело у
него. Это чтобы враги не заметили.
Не о себе одном морской конек беспокоится. У него
потомство «за пазухой».
У самцов морских коньков снизу на брюхе есть два
похожих на клапаны кожных выроста. Самка откладывает
икру на живот самцу, как раз между этими клапанами.
Икра тут же прилипает, а клапаны начинают разрастаться,
закрывают со всех сторон икру, края их смыкаются.
Теперь икра надежно «упакована» в детоносной сумке на
животе у самца.
Все сорок—пятьдесят дней, пока самец носит икру, она
получает витамины и другие питательные вещества из кро-
веносных сосудов этой сумки, все
равно как человеческий зародыш
из материнской плаценты.
Когда мальки выведутся,
морской конек ищет уединенный
уголок в подводных зарослях,
хватается хвостиком за стебелек и крепко
держится. А его, беднягу, дугойсгибают родовые корчи. Он то
изгибается назад, то гнется вперед,
напрягаясь, сокращает брюшные
мышцы: хочет, чтоб сумка
поскорее лопнула и освободила мальков,
которые в ней копошатся.
Наконец клапан разрывается
вдоль, и первый бэби пролезает в
дыру головой вперед. А за ним и
другие юные коньки, которые все
похожи на папашу, только уж
очень малы.
Кузины морских коньков, иглы-
рыбы, которых, наверное, каждый
видел в море, тем же способом
вынашивают своих детей.
Еще Аристотель писал об игле-рыбе. Он наблюдал за
ней в Эгейском море у берегов солнечной Эллады: «Та
рыба, которую называют белоне, в пору размножения
разрывается, и из нее выскакивает малек. У этой рыбы разрыв
происходит ниже желудка и внутренностей, как у змей,
называемых тифине. После того как произведет свое
потомство, она не умирает, и рана снова зарастает».
Самцы некоторых других морских рыб, маслюков и
циклоптерусов, например, охраняют отложенную самкой
икру: день и ночь лежат около нее.
Даже если место для икрометания было выбрано
неудачно и, уходя вместе с отливом, вода обнажает здесь морское
дно, самец остается с икрой на мели, жадно хватая ртом
последние капли влаги, медленно стекающие по каменистым
изломам дна.
Скоро исполнится сто лет, как французский офицер
Геральд привез из Китая дюжину полуживых рыбешек.
Их едва выходил известный селекционер Корбонье. Теперь
миллионы потомков этих рыбок продолжают свой род в
аквариумах всего мира: речь идет о макроподах.
Они знамениты своим странным гнездостроительством.
Материал для гнезд макроподы выбирают, прямо надо
сказать, очень легковесный и сооружают из него постройки
весьма легкомысленные: «воздушные замки» на воде!
Самец-макропод, высунув кончик морды из воды,
глотает воздух, затем выпускает его пузырьками изо рта. Липкая
слюна макропода обволакивает каждый пузырек тонкой
пленочкой, словно капсулой, и тот не лопается, а висит у
поверхности воды. Рядом рыбка выплевывает второй,
третий, четвертый пузырьки. Пенистой корочкой всплывают
они над водой.
Тогда самец с церемониями, не менее сложными, чем у
цихлид или колюшек, приводит к гнезду самку. Играют они
немного, плавают друг за дружкой по кругу, «целуются»:
соприкасаются губами. Довольно загадочное «па» в
любовных танцах многих рыб.
Потом самка нерестится под воздушным плотом.
Икринки всплывают кверху и пристают к плавающей пене. Если
течение относит в сторону некоторые бусинки, самец ловит
их ртом и водворяет на место.
Затем начинаются тревожные дни. Бдительный отец ни
на минуту не покидает свой пост. Гонит прочь мелких
врагов, отвлекает крупных. Перемешивает икринки, чтобы они
развивались лучше. А когда мальки выведутся, хлопот
прибавляется вдвое. Икра неподвижно висела под пенистым
потолком, а юркие макроподики норовят теперь
ускользнуть из гнезда. За ними нужен глаз да глаз. Самцу часто
приходится пускаться вдогонку за беглецами, глотать,
тащить под плот и там выплевывать. Хлопотливое дело, и
благодарности никакой. Дня через четыре мальки
расплывутся кто куда, и он никогда их больше не увидит.
Некоторые лягушки тоже могли бы принять участие в
нашем импровизированном соревновании
отцов-воспитателей. Ринодерма, например. Ее уникальные методы
выращивания детей изучал сам великий Дарвин, когда
путешествовал по Чили. Инкубатор для яиц у ринодермы довольно
странный — горловой мешок (изо рта, сбоку под языком, в
него ведут два отверстия).
В обычное время это резонатор — усиливает кваканье,
чтобы все самки в округе его слышали. А когда приходит
время позаботиться о потомстве, самец наполняет этот
«барабан» яйцами.
Дело происходит так. Самка отложит на мох двадцать—
тридцать икринок, а самцы сидят вокруг и ждут. День
сидят, два сидят кружком вокруг икринок. Неделю сидят.
На десятый—двенадцатый день в икринках шевелятся
зародыши. Тогда папаши бросаются на них, глотают, спешат,
кто больше успеет. Кому пять досталось, а кому и двадцать
пять.
Не зря, значит, ждали. Но ринодермы, глотая икру, не
едят ее, конечно: не в желудок она попадает, а в этот самый
знаменитый горловой мешок.
В нем икра и развивается дальше. Вскоре из лопнувших
икринок выходят головастики. Они хотят есть. Как их
накормить, не выпуская из люльки-«барабана»?
Природа и тут нашла выход. Головастики прирастают
хвостиками и лапками, а потом и всей спиной к внутренним
стенкам резонатора. Так из отцовской крови и получают
витаминизированную пищу. Быстро растут. Тесно им
становится в люльке, и горловой мешок, по мере того как его
обитатели подрастают, расширяется во все стороны: под
кожу брюха и даже под кожу спины.
Когда головастики превратятся в лягушат, то
«отдирают» свою плоть от папиной (процесс этот безболезненный)
и через его рот вылезают по одному на волю. Сам папа —
с наперсток, можно представить себе, сколь малы его
детишки!
Жаба-повитуха живет в Западной Европе. Американские
торговые фирмы переняли у нее лучший в мире, как они
говорят, способ упаковки яиц.
В марте, как только солнце растопит снега,
самка-повитуха откладывает икру, а самец тут же наматывает ее
себе на бедра (икра «упакована» в длинные слизистые
шнуры). Подхватывает шнур двумя средними пальцами левой
задней ноги и накидывает его петлей на свое правое бедро.
Потом наматывает правой ногой на левое бедро.
Вскидывает ношу повыше на спину и скачет туда, где посырее.
Прячется под корнями и в норах в земле. Если вздумаете
отнять у него яйца, он начнет кричать жалобно и будет
кусаться, обороняться. Без борьбы не отдаст яиц.
Когда из икры вот-вот должны выйти головастики,
повитуха-самец ныряет в воду. Головастики «брыкаются»
хвостиками — разрывают оболочки икринок и выплывают
на простор. А их нянька, содрав о водоросли оставшуюся
от яиц шелуху, снова вылезает на берег.
Амазонки пернатого царства
В тундру, раскинувшую свои заболоченные равнины по
северным окраинам Старого и Нового Света, прилетают
весной стайки маленьких куличков. Тихие заводи, моховые
болота, просто лужи, укрытые зарослями осоки и хвоща,—
это дорогой их сердцу мир, их родина, к которой стремились
они и днем и ночью, покинув синие моря благодатного
юга. С севера изгнала их лютая зима. Но теперь снова
светит над тундрой солнце, снова жизнь вернулась в эти
края.
Кулички — у нас называют их плавунчиками,
плавунцами — с раннего утра уже на воде. Ловят разных водяных
личинок и жуков. Большую дань собирают и с комаров,
поедают их куколок. Те висят ведь у самой поверхности
воды. Кулички точно живую пенку снимают с воды,
тонкими клювами выуживая комариное потомство.
Плавают плавунчики быстро, все время вертятся туда-