Косатки всегда пользовались репутацией свирепых хищников, грозы всего живого в море, включая и больших усатых китов, на которых они якобы бросаются очертя голову. Никому и в голову не приходило, что косатка может жить в неволе, пока однажды нечаянно не поймали одну косатку. Гарпун, брошенный в животное, пробил слой подкожного жира, но не причинил ему серьезного вреда, и косатка, пойманная живьем, прожила некоторое время в бассейне, не проявляя при этом ни малейших признаков свирепости. То, что это не случайно, подтвердилось в 1965 году, когда около Наму (Британская Колумбия) поймали 7-метровую косатку. Ее доставили в плавучем загоне в Сиэтл, чтобы показывать публике. Кит, прозванный Наму, был необыкновенно дружелюбен и ни разу не проявил ни малейшей агрессивности по отношению к дрессировщику, который плавал с ним вместе, забирался к нему на спину и кормил его, находясь с ним рядом в воде. Косатка, имеющая огромные челюсти с двумя рядами острых зубов, могла бы без труда перекусить человека пополам, но вместо этого кит мирно переворачивался брюхом кверху и открывал пасть, чтобы его покормили. Его дневной рацион составлял 160 килограммов рыбы. Другая косатка — самка несколько меньшего размера — демонстрировалась в Сан-Диего. Она тоже выказала мирный и покладистый нрав и быстро выучилась проделывать разные трюки.Доброта и кротость косаток при их скверной репутации вызывают большое удивление. Видимо, правдивость многих рассказов о том, как косатки старались опрокинуть лодки и перевернуть льдины, чтобы сбросить людей в воду и сожрать, нужно подвергнуть сомнению. Конечно, косатки — хищники и для пропитания охотятся на рыбу, на тюленей, кальмаров и пингвинов, и так как они животные крупные, то, разумеется, и пищи им нужно много. Но известная история о том, что в желудке одной косатки якобы нашли тринадцать дельфинов и четырнадцать тюленей сразу, явно нелепа.Вполне возможно, что это сами люди подозревают косаток в желании опрокинуть их в воду и съесть, в то время как животные, вовсе не имея никаких кровожадных намерений, просто из любопытства высовывают головы из воды, чтобы получше разглядеть странные существа, шевелящиеся в лодках или на льду. Теперь уже хорошо известно, что китам свойственно любопытство, причем это относится не только к косаткам, но и к другим видам зубатых китов, и даже — к усатым, особенно к карликовым китам. Еще Уильям Скорсби-младший писал, что не раз видел, как гренландские киты подплывали под судно или под лодку — а с верхушки мачты иногда бывает хорошо видно, что происходит в глубине, — и как при этом некоторые киты, проплывая под кормой, поворачивались на бок явно для того, чтобы лучше рассмотреть странный предмет, плывущий на поверхности моря.Благодаря тому, что появилась возможность содержать зубатых китов в бассейнах, сейчас о них известно уже очень многое. И если теперь удастся поместить в экспериментальные условия и усатых китов, биологи могут надеяться сделать не менее интересные открытия и о них. Начало этому даже уже положено: в 1962 году японским ученым удалось продержать в аквариуме небольших карликовых китов три месяца, в 1954 — две недели и в 1957 году тридцать семь дней. Правда, прокормить китов, питающихся планктоном, — проблема трудная, но если над ней основательно подумать и поработать, то и она, видимо, все же может быть разрешена. Размеры усатых китов таковы, что, даже поймав кита, невозможно поместить его в какой бы то ни было бассейн, но, скажем, приспособление, подобное плавучему загону, в котором перевозили Наму, уже открывает какие-то реальные перспективы содержания усатых китов в неволе. Кроме экспериментов с карликовыми китами в Японии, был успешно проведен еще один эксперимент в американских водах: экспериментаторам удалось в какой-то мере приручить одного усатого кита, так что в море он спокойно реагировал на приближение к нему людей, но окружить и поймать его живьем, чтобы поместить в закрытый загон, так и не смогли.Вероятно, одной из основных причин того, что китообразные в неволе столь охотно «работают», слушаясь человека и проделывая различные довольно сложные операции, является их вынужденная неподвижность и пассивность: в небольшом бассейне они не могут свободно плавать, им не приходится прилагать никаких усилий, чтобы добывать пищу, поэтому у них остается запас нерастраченной энергии, которая находит некоторый выход в «трюках».Кроме открытой у китообразных способности к эхолокации, изучение жизни дельфинов в неволе дало еще ряд фактов, на основании которых можно утверждать, что между ними существуют определенные общественные контакты1: их поведение свидетельствует о высоко развитой взаимосвязи и взаимопомощи. Обнаружена у них также и большая склонность к игре: очень многие из их движений2 явно не обусловлены никакой необходимостью — ни добыванием пищи, ни инстинктом самосохранения, ни половым инстинктом, а, по-видимому, просто доставляют им удовольствие.
1 Теперь их принято называть коммуникационными. — Прим. ред.2 Или, как сказали бы мы теперь, — двигательных актов. — Прим. ред.
Пожалуй, самым выразительным примером такой игры надо считать шлепанье хвостом у кашалотов. Целое стадо этих животных вдруг становится в воде в вертикальное положение, головами вниз, и, выставив хвосты над водой, начинает дружно бить ими по поверхности. От этого поднимаются сильные волны, а шум и плеск стоит такой, что слышно на милю вокруг. Это занятие не приносит кашалотам никакой пользы, но явно доставляет им большое удовольствие. По-видимому, такая игра не вызвана никакой физической необходимостью, а служит удовлетворению некоей «духовной» потребности.Послушание китообразных в условиях неволи оказалось чрезвычайно полезным свойством и для наблюдающих за ними физиологов, так как облегчает изучение механизма и физиологии ныряния животных.Киты не только позволяют людям прикасаться к себе, но и выполняют то, что люди от них требуют, активно помогая производить с ними самые различные опыты. Об этом рассказывает доктор К. Норрис в своем отчете об экспериментах, которые он производил с китообразными в Калифорнии. Благодаря именно этим опытам К. Норрис открыл наличие у этих животных сонара.Способность китов погружаться на глубины свыше 1000 метров выдвигает множество проблем, о которых шла речь впереди. И среди них не на последнем месте стоит проблема, связанная с самим плаванием на больших глубинах, где стоит вечный мрак. Каким образом кашалот — самый удивительный ныряльщик из всех животных, дышащих воздухом, — находит там пищу? Каким образом он поддерживает там связь с собратьямипо стаду? Прерывистые вспышки биолюминесценции вряд ли могут служить достаточными ориентирами при поисках пищи, так как многие из быстро плавающих животных, которыми питается кашалот, вообще не обладают свойством свечения. Более вероятно, что у кашалота имеется какая-то система звукоулавливания, с помощью которой он «чует» добычу на глубине — нечто вроде гидрофона (шумопеленгатора), или сонара, которым снабжены современные подводные лодки. В глубинах моря, где чаще всего царит мрак, где любые ориентиры находятся вне поля зрения животного — на тысячи метров под ним и где скопления планктона или реки, впадающие в море, делают воду мутной и непроницаемой для зрения уже на расстоянии в несколько сантиметров, звук, несомненно, становится белее надежным средством информации, чем свет.Так что вполне возможно, что все зубатые киты: и небольшие морские свиньи, и гигантские кашалоты — обладают чувствительной системой эхолокации. Известно, что большинство этих животных издает длинные «очереди» коротеньких, но громких щелкающих звуков высокой частоты. Бутылконосые дельфины, например, с помощью подобных звуков сообщают друг другу сведения о размере, форме, скорости движения и прочих свойствах различных предметов, встречающихся им в подводном царстве. Наши познания об этом, правда, приобретены совсем недавно по сравнению с тем, что мы знаем о других явлениях природы и жизни на земле.Впервые ряд глубоких и тщательных наблюдений над бутылконосыми дельфинами, которые были пойманы специально для демонстрации, осуществил в начале 40-х годов нашего века Артур Макбранд, первый директор первого в мире океанариума в Сент-Огастине (штат Флорида). Макбранд отметил, что, когда он, напугав стадо этих больших серых дельфинов, пытался подогнать их к сети, преграждающей выход из пролива в море, дельфины сначала быстро устремлялись к ней, но потом, подплыв к ловушке на расстояние примерно 30 метров, вдруг останавливались, поворачивали и плыли обратно. После этого уже никаким способом невозможно было заставить их повернуть к сети.Тогда Макбранд поступил так, как подсказала ему интуиция: он увеличил ячейки сети, и вскоре ему удалось поймать дельфинов. Современный уровень наших знаний о китообразных позволяет объяснить причину этого. Когда сеть была густая, звуковые волны, которые возникают при пощелкивании дельфинов, отражались и рассеивались пузырьками воздуха, облепляющими мелкие ячейки этой сети. Когда же взяли более редкую сеть, отражение звуковых волн уменьшилось до такой степени, что некоторые дельфины не смогли обнаружить сеть и попались в нее. Макбранд совершенно правильно предположил, что у дельфинов есть нечто вроде такого же эхолокатора, который был обнаружен у летучих мышей. Но это открытие так и оставалось безо всякого применения вплоть до послевоенных лет.Гидролокацией начали заниматься всерьез только во время второй мировой войны, когда подводные лодки должны были проводить опасные и сложные маневры, не поднимаясь на поверхность.Ко всеобщему удивлению, ученые обнаружили, что море отнюдь не является сферой безмолвия, как это представлялось раньше, а напротив, наполнено множеством самых разнообразных звуков. Хор рыб-крокеров*, издающих хриплые звуки, отчетливо слышался в гидрофонах, установленных на береговых постах акустического слежения — это приводило гидроакустиков в полную растерянность, «странное скуление и повизгивание горбачей» смущало акустиков на Гавайских островах. Но очень скоро пощелкивание и свист дельфинов уже повсюду стали воспринимать как нечто обычное.
* Горбылей. - В. П.
При первой же попытке человека послушать, что делается в морских глубинах, стало ясно, что имеющиеся приборы явно не в состоянии справиться с такой задачей, и вскоре появились более совершенные приборы. Одним из первых ученых, записавших пощелкивания и свист десятков видов дельфинов, был натуралист Форрест Вуд, заведующий Лабораторией морских исследований. Он составил целый каталог этих звуков.Но полученное «собрание» записей сигналов и призывов дельфинов было все же еще неполным, поэтому ученые стали экспериментировать, чтобы изучить их детальнее. Почти одновременно начали работать в этом направлении две группы ученых: в Лаборатории морских исследований — Уильям Шевилл и его жена Барбара Лоуреис, а во Флориде, на побережье Мексиканского залива, — Уинтроп Келлог и его помощники.С самого же начала записи пощелкиваний показали, что дельфины могут издавать звуки весьма высокой частоты, которая намного превышает предел восприятия звука человеком. Дельфин издает такие звуки, но значит ли это, что он и слышит их? Обе группы исследователей ставили опыты, которые позволили бы установить верхний предел слуха дельфинов, и пришли к одному и тому же выводу: дельфины действительно способны воспринимать звуки намного более высокие, чем может уловить самое чувствительное человеческое ухо. Супруги Шевилл обучили старого дрессированного дельфина, уже живущего на покое, подплывать к ним по звуковому сигналу. Они меняли высоту звука, проверяя, какой звук дельфин слышит, а какой — нет. Дельфин реагировал на звуки, доведенные до высоты, примерно в десять раз превышающей предельную высоту звука, воспринимаемого человеческим слухом. В этот же бассейн, где жил дельфин, опустили гидрофон. К удивлению ученых, плавая в своем мутном водоеме, животное само не издало ни звука. Правда, водоем был полон креветок, которые издавали пощелкивание; эти маленькие существа наполняют мелководные моря звяканьем и скрипом, которые они издают своими большими — сравнительно с их телом — клешнями.Позже Шевиллы вырыли собственный пруд на берегу Вудс-Хола (штат Массачусетс), поодаль от воды. Там они проводили свои первые опыты с бутылконосым дельфином по выявлению способности к эхолокации у дельфинов. Подобно многим научным экспериментам, приведшим к крупным открытиям, поставленный Шевиллами опыт был очень прост. Они протянули длинную сеть в бассейне с мутной водой и с одной ее стороны поместили рыбу. Дельфину нужно было выбирать, с какой стороны сети плыть. Если бы он выбирал пустую сторону, то есть не решил бы поставленную перед ним задачу, он не получал бы поощрения в виде пищи. Если же он направлялся бы прямо вдоль той стороны, где была рыба — а она находилась далеко за пределами его поля зрения — он выбирал бы правильное направление, и тогда его ждала бы награда. Опыт повторялся несколько раз. И каждый раз подопытный дельфин, такой же старый и ученый, как и первый, делал безошибочный выбор. Более того, следя за ним с помощью гидрофона, ученые обнаружили, что, плывя к цели, дельфин издает скрипучие звуки. Когда креветки молчали, очереди дельфиньих пощелкиваний были слышны в подводном гидрофоне очень громко и отчетливо. Таким образом, стало ясно, что дельфин выбирал в воде нужное направление не с помощью зрения, которое в данном случае было бесполезным, а издавая звуки, которые, по-видимому, и позволяли ему ориентироваться. Любопытно, что животное издавало эти звуки именно тогда, когда принимало решение, вдоль какой стороны сети плыть, и когда искало брошенную ему в воду в виде награды пищу.В то же самое время Уинтроп Келлог начал новую серию опытов с дельфинами во Флориде. Он тоже соорудил пруд с укрепленными глиной стенками. Две морских свиньи, пущенные Келлогом в этот пруд, должны были проделывать множество разнообразных операций. Поперек пруда построили перегородку с двумя проемами, каждый из которых можно было закрыть прозрачным щитом из плексигласа. Если дельфинам предлагали проплыть из одного конца пруда в другой, когда один из проемов был открыт, а другой закрыт прозрачным щитом, они неизменно направлялись только к открытому проему. Затем пруд наполнили очень мутной водой. Это ровно ничего не изменило. Морские свиньи прекрасно ориентировались в мутной воде при полнейшей темноте. Тогда Келлог, поднявшись на вышку над прудом, стал бросать в воду мелкие предметы так, чтобы они падали позади животных. Услышав всплеск воды, они поворачивались, издавали целую очередь пощелкиваний и бросались к тонущему в воде предмету. Даже падение в воду самой мелкой дробинки вызывало такую же реакцию. Но если в пруд выливали ложку воды, дельфины только поворачивались к месту всплеска, издавали очередь щелкающих звуков и, даже не подплыв к тому месту, куда выплескивалась вода, спокойно продолжали заниматься своими делами. Было совершенно ясно, что, по их мнению, обследовать это место не имело никакого смысла.Кроме того, Келлог обнаружил, что оба дельфина хорошо различают два вида рыб, один из которых им по вкусу, а другой — нет, что они безошибочно находят путь в лабиринте из вертикальных металлических шестов. При этом любые операции неизменно сопровождались очередями пощелкиваний.Во всех этих испытаниях подвергалось проверке и зрение дельфинов. Но так и оставалось неясным, способен ли дельфин хорошо видеть в таких условиях, в каких человеку глаза служат плохо. Чтобы выяснить этот вопрос, Джек Прескотт и Л. Мэттьюз, работая вместе с акустиками Паулем Дорианом и Паулем Перкинсом, после многих неудач наконец придумали приспособление, с помощью которого можно было закрыть дельфину глаза. Они попробовали привязать к голове дельфина этот «прибор», но он соскальзывал с животного. Тогда они попытались приладить полосу материи на стальных зажимах с пружинами — тоже ничего не вышло. Наконец остановились на двух резиновых полусферах в форме чаш с присосками. Подопытный дельфин — резвая самка Кэти энергично протестовала против того, чтобы носить это изобретение, и стоило надеть полусферы ей на глаза, как она тут же их сбрасывала, а потом с типично дельфиньей дружелюбной любезностью приносила их обратно. В конце концов, когда ее решительным образом лишили завтрака, она все же согласилась поносить немного полусферы и с первой же минуты стала ориентироваться в кристально чистой воде своего бассейна точно так же, как тогда, когда ее глаза были открыты. Она ловко проплывала между шестами, хватала маленькие кусочки рыбы, брошенные в воду, и даже тыкалась носом в маленькие круглые плоские бляшки, опущенные в воду специально по этому случаю, направляясь прямо к ним с расстояния в 10 метров. При этом она непрерывно щелкала.Однако самыми интересными в этом эксперименте оказались наблюдения, сделанные попутно. Так, например, Прескотт и Мэттьюз отметили (как уже раньше это сделали супруги Шевилл и Келлог), что, когда Кэти подплывала к бляшке совсем близко, она начинала делать кругообразные движения головой. Следя за звуками, которые она при этом издавала, экспериментаторы обнаружили, что сигналы самой высокой частоты — около 100 килогерц — были слышны только тогда, когда морда дельфинихи находилась прямо против гидрофона. Далее, когда в воду вокруг головы Кэти осторожно пускали куски рыбы, она хватала только те из них, которые оказывались выше линии ее челюстей. Таким образом, она издавала, по-видимому, остро направленный звук, прощупывая им окружающую водную среду.По-видимому также, звуки эти исходили не из гортани животного, как это обычно бывает у большинства млекопитающих, а откуда-то из верхней части головы, выше линии челюстей. Прескотту и Мэттьюзу не удалось установить, каким образом Кэти принимает эхо своих сигналов, но Келлог предположил, что движения головой помогают дельфину ориентироваться — таким образом животное сравнивает то, что оно слышит одним и другим ухом.Сведения, полученные на материале описанных выше опытов, заставили ученых продолжить исследования. И за последнее время получен еще ряд материалов, подтверждающих удивительную способность дельфинов к эхолокации. Так, например, Уильям Ивенс, биолог-акустик, и Джон Прескотт, работая с мертвыми животными, сумели воспроизвести звуки, издаваемые живыми дельфинами. Добились они этого, продувая воздух не через гортань животных, а через сложные носовые проходы, расположенные у дельфинов в верхней части головы. Эти ученые предполагают, что источником пощелкиваний является пара клапанов1, помещающихся глубоко внутри лобной подушки дельфина. Каждый такой клапан, или так называемая носовая пробка, на одном конце по своей форме и устройству напоминает губы, на другом — своеобразный воздушный мешок, имеющий форму коровьего рога, а между «губами» и мешком тянется проход, похожий на сжатую ротовую щель. Воздух, проходя между этими «губами», заставляет их издавать серию пощелкиваний и затем возвращается в носовой проход по другим каналам. Таким образом, дельфин может подавать сигналы, не теряя набранного на поверхности запаса воздуха, необходимого ему при нырянии. По мере накопления новых наблюдений предположение Ивенса и Прескотта кажется все более правдоподобным, хотя окончательного подтверждения его пока еще получить не удалось.