Однако в процессе обработки полученных результатов «возродилось подозрение, не другой ли какой мыс, например Нассаусский, приняли мы за мыс Желания. Хотя опись штурмана Розмыслова не было особенной причины подозревать в неверности, желательно было новым измерением Маточкина Шара вывести этот довольно важный в географии Новой Земли пункт однажды и навсегда из сомнения» (Литке, 1948, с. 195–196). С запозданием Литке принялся за изучение карты Баренца — результаты оказались неутешительными…
Поэтому не случайно в третье плавание в качестве лоцманов были взяты два помора: «Павел Откупщиков, сын того Алексея Откупщикова, по прозванию Пыха… от которого Крестинин брал часть известий своих о стране этой, найдя в Откупщикове человека, хотя и неграмотного, но со здравым рассудком и опытного… Нанят был кольский мещанин Матвей Герасимов, известный мужеством своим в 1810 году (при освобождении из английского плена и захватом пленившего его капера. — В, К.), который любопытствовал видеть Новую Землю… Я весьма был доволен обоими нашими лоцманами, отличившимися сколько добрым поведением, сколько и усердием своим. Оба они, особенно последний, были нам полезны местными сведениями своими и некоторым образом способствовали успеху нашей экспедиции» (Литке, 1948, с. 199). Оба помора показали себя настолько сведущими в своем деле, что по окончании экспедиции были награждены медалями Святой Анны.
Эти поморы прошлых упущений Литке, разумеется, исправить не могли, но, видимо, способствовали недопущению новых. Во всяком случае, Литке честно признался: «Мыс, принятый нами в прошлом году за мыс Желания, есть действительно мыс Нассавский… Островки, по западную сторону мыса Нассавского, которые мы прежде почитали Оранскими, названы теперь островами Баренца» (Литке, 1948, с. 228). Наблюдая непростую ледовую обстановку в тех же местах, что и в прошлом году, Литке сделал свой вывод: «Ледяные массы, несомые из Сибирского океана, неиссякаемого льдов источника, не оставляют никогда берега Новой
Земли… Не имея по этим причинам никакой возможности проникнуть до северо-восточной оконечности Новой Земли, оказался я принужденным предпринять обратный путь к Маточкину Шару» (1948, с. 227).
На этот раз была осуществлена детальная съемка пролива, причем обнаружилось хорошее совпадение с результатами Розмыслова. Затем судно направилось с описью на юг к Карским Воротам, при попытке войти в которые оказалось на каменистой банке, причем в самой серьезной ситуации. «Скоро вышибло руль из петли, сломало верхний его крюк и издребезжило всю корму; море вокруг судна покрылось обломками киля… Жестокость ударов усугубилась и страшный треск всех членов брига заставлял ожидать каждую минуту, что он развалится на части» (Литке, 1948, с. 240). Вскоре, однако, мореходам удалось благополучно сняться с опасного места, но после полученных повреждений осталось только возвращаться в Архангельск.
Между тем Адмиралтейский департамент продолжал настаивать на продолжении работ, нацелив командира «Новой Земли» на восточное побережье архипелага, одновременно предлагая «сделать покушение к северу на средине между Шпицбергеном и Новой Землей, для изведания, до какой степени широты возможно в сем месте проникнуть» (Литке, 1948, с. 249). Собственно, этой попыткой в вояже 1824 года дело и ограничилось: «Видя, что лед беспрерывно продолжается к западу и с каждой милею становится выше и плотнее, решился я оставить эту попытку, которая по крайней мере в этом году не обещала ни малейшего успеха» (Литке, 1948, с. 256). Как и в предшествующие годы, это решение было принято на 76 градусе северной широты.
Очевидно, надо было менять тактику в изучении самой Новой Земли и окружающих морей, тем более что достижения Литке на фоне деятельности поморов не выглядели успешными. В продолжении исследований было заинтересовано как купечество Архангельска, так и морское ведомство, в 30-х годах XIX века объединившие свои усилия в этом направлении. Однако требовался инициативный и отважный специалист, и он нашелся — им стал прапорщик Корпуса флотских штурманов Петр Кузмич Пахтусов, ранее хорошо зарекомендовавший себя на съемках арктического побережья материка на пространстве от Канина Носа до устья Печоры.
Первая экспедиция Пахтусова в 1832–1833 годах была организована на средства городского головы Архангельска Вильгельма Ивановича Брандта и советника корабельных лесов П. Клокова. Предполагалось, что экспедиция будет работать двумя отрядами. Лейтенант Кротов на шхуне «Енисей» должен был через Маточкин Шар плыть далее на Енисей, выстроив попутно на мысе Дровяной (где когда-то зимовал отряд Губина из экспедиции Розмыслова) зимовочную базу для второго экспедиционного отряда на боте «Новая Земля», возглавляемого самим Пахтусовым, с экипажем из десяти человек, задачей которого была опись восточного побережья Новой Земли. Таким образом, как обычно, исследование Новой Земли традиционно увязывалось с проблемой Северного морского пути в Сибирь. Однако все получилось иначе.
Оба экспедиционных судна практически одновременно оставили Архангельск в первых числах августа 1832 года, расставшись 7 августа у Канина Носа — как оказалось, навсегда… На пути к Новой Земле Пахтусов уже спустя три дня встретил ледяные поля, но тем не менее в тот же день вошел в губу Широчиха и уже с 13 августа приступил к работам в проливе Петуховский Шар, постепенно продвигаясь к востоку. Он понимал, что приближающаяся зима не позволит ему завершить задание, и одновременно со съемками стал готовиться к зимовке, для чего приспособил старую поморскую избушку в губе Каменка при входе в Карские Ворота. С конца сентября, когда зимовье было готово, он приступил к регулярным метеорологическим наблюдениям, первым инструментальным на Новой Земле. Зима прошла благополучно, и с наступлением светлого времени съемки и опись побережья были продолжены до той поры, пока 11 июля льды не позволили выйти в море на дальнейшее выполнение программы наблюдений. На месте зимовки остались две могилы погибших, очевидно, от цинги.
Только спустя месяц бот и его отважный экипаж вошли в воды Маточкина Шара, выполнив все намеченные работы, причем в условиях благоприятной ледовой обстановки, что немало способствовало успеху. Разумеется, других трудностей из-за переменчивой новоземельской погоды хватало, но начальник не позволял задумываться своим людям о возможных бедствиях, ибо, по его мнению, «отчаяние — первый повод к неудачам и всегда ведет за собою бедственные последствия, я старался скрывать мои опасения от товарищей моих и даже от самого себя» (1956, с. 75). При входе в Маточкин Шар с востока Пахтусов испытал те же трудности, что первоначально и Литке на западе — обычная ситуация для первопроходца, который своей работой открывает пути следующим за ним. Между тем окрестные горы укутались снеговым покровом, а вскоре отважного моряка и его товарищей ожидало неприятное открытие — на мысе Дровяной они не обнаружили каких-либо признаков пребывания их товарищей со шхуны «Енисей», как и необходимых припасов, которые те должны были оставить… «С того дня, — отметил в своем отчете Пахтусов, — не переставала преследовать меня грустная дума об участи моих енисейских товарищей» (1956, с. 78). И не только это — одновременно надо было решать проблему, возникшую в связи с благоприятной ледовой обстановкой. «Мне было и жаль, и совестно оставить берега никем не осмотренные… — делится своими сомнениями Пахтусов на страницах своего отчета. — Идти далее к северу — значило решиться на вторую зимовку, а мы не имели ни провизии, ни физических сил, необходимых для такого предприятия, хотя духом и были бодры… Пусть обвинят меня в робости, но для исполнения своих, хотя и полезных намерений я не хотел быть виновником гибели моих спутников» (1956, с. 80). Очевидно, оставалось возвращаться…
Из-за состояния своих людей и судна из западного устья Маточкина Шара Пахтусов не решился плыть напрямую в Архангельск, а направился к устью Печоры в обход острова Колгуева, достигнув материка после многих приключений уже поздней осенью.
Работы первой новоземельской экспедиции Пахтусова получили высокую оценку и было решено их продолжить, «чтобы описать восточный берег северного острова Новой Земли… попытаться, сколь позволят обстоятельства, проникнуть на восток и север от мыса Желания для осмотра, не имеется ли по сим направлениям каких-либо неведомых еще островов» (1956, с. 134). С учетом особенностей работы практически на «белом пятне» в инструкции от директора Гидрографического депо прямо указывалось, что «прежние опыты Ваши будут здесь Вас руководствовать более, нежели, что по сему предмету теперь предположить можно» (1956, с. 135).
Экспедиция вышла в море 5 августа 1834 года на шхуне «Кротов» и карбасе «Казаков», названных так в память пропавших без вести командира и его помощника со шхуны «Енисей», направившись к западному устью Маточкина Шара. На этот раз пролив был плотно закупорен зимними льдами, так что пришлось становиться на зимовку в устье реки Чиракина, рядом с остатками кочмары, брошенной экспедицией Розмыслова.
С наступлением весны сам Пахтусов продолжил работы Розмыслова и Литке по картированию Маточкина Шара, поручив своему помощнику Августу Карловичу Цивольке съемки к северу от Маточкина Шара по карскому побережью, что тот и выполнил на протяжении ста шестидесяти километров, отметив, что «в заливах Незнаемый и Медвежий видны были разлоги, которые, быть может, составляют часть проливов, проходящих до западного берега земли» (1956, с. 120) — тем самым на будущее обозначилась новая проблема, решать которую пришлось уже полярным исследователям XX века.
Между тем состояние зимовщиков оставляло желать лучшего. Еще 8 мая умер один из них, а ко времени выступления основной части экспедиции для выполнения поставленной задачи оказалось еще несколько больных. В результате в зимовье осталось четверо, а остальные 11 человек 29 июня отправились на карбасе «Казаков» на север. По пути они осмотрели губу Серебрянка, где были обнаружены остатки кораблекрушения — «по краске и размерению не оставалось сомнений, что все это было со шхуны “Енисей”… Не оставалось больше сомнений в погибели наших товарищей» (1956, с. 125), — отметил Пахтусов. «Мне кажется, — продолжил он далее, — что Кротов почел эту губу за Маточкин Шар (ибо она с устья похожа на пролив, более чем самый Шар) и когда увидел свою ошибку, то, может статься, стал отлавироваться» (1956, с. 125), но было уже поздно.
Такая находка оказалась скверным предзнаменованием, потому что уже спустя неделю карбас «Казаков» был раздавлен льдом у острова Верха почти на 76 градусе северной широты. Мыс, у которого это произошло, с тех пор известен под названием Крушения. В ожидании попутных ветров Пахтусов и Циволька продолжали съемки на окрестном побережье, отмечая многочисленные признаки пребывания пред-шественников-поморов в виде изб различной сохранности, остатки судов, а чаще могилы. Спустя десять дней потерпевшие крушение были спасены ладьей помора Афанасия Еремина, доставившей их в Маточкин Шар, откуда Пахтусов предпринял еще один маршрут по карскому побережью вплоть до 74 градуса 21 минуты северной широты, где был остановлен непроходимыми льдами. Вскоре после возвращения в Архангельск отважный моряк, организм которого был подорван перенесенными в экспедициях лишениями, скончался. Его заметки и результаты наблюдений были обработаны известным гидрографом Михаилом Францевичем Рейнеке, который так отозвался о результатах наблюдений за состоянием погоды — «эти данные — сокровище для метеоролога» (1956, с. 135). Несмотря на то, что поставленная задача так и не была решена, полученные результаты были высоко оценены последующими поколениями исследователей. Не случайно швед Адольф Эрик Норденшельд (о заслугах которого в изучении Новой Земли речь впереди) так оценил личность этого исследователя и его результаты: «По преданности делу, которому посвятил себя, по уму, мужеству и настойчивости Пахтусов занимает одно из выдающихся мест среди полярных мореплавателей всех наций. В то время не много было таких арктических экспедиций, доставивших такое множество драгоценных астрономических определений мест, геодезических измерений, метеорологических наблюдений, замечаний о приливе и отливе и пр.» (1881, с. 270).
Полученные результаты привлекли внимание Академии наук, которая летом 1837 года командировала на архипелаг академика Карла Максимовича Бэра на шхуне «Кротов» под командованием Цивольки и в сопровождении ладьи «Святой Елисей» с кормщиком Ереминым (который два года назад выручал Пахтусова с его людьми). Целью этой экспедиции было выяснить, «что в состоянии природа создавать на севере при столь незначительных возможностях, какие ей там представляются». Бэр на берегах Маточкина Шара и западного побережья Южного острова собрал богатые ботанические и геологические коллекции, провел собственные метеорологические наблюдения, сопоставляя которые с данными Пахтусова, пришел к выводу о разнице в климатических условиях по обоим морским побережьям Новой Земли, что объяснил различиями в ледовом режиме омывающих морей. С его легкой руки определение Карского моря в качестве ледового погреба превратило последнее на многие десятилетия в пугало для моряков. Тем не менее именно Бэр первым показал необходимость оценки взаимодействия суши, моря и атмосферы при характеристике не только Новой Земли, но и других полярных архипелагов.
Новая Земля оставила сильное впечатление в душе этого выдающегося исследователя. По его мнению, отсутствие древесной и даже травяной растительности «вызывает чувство одиночества, которое охватывает не только рефлектирующего мыслителя, но и самого грубого матроса. В этом ощущении нет ничего устрашающего. В нем есть что-то торжественное и возвышенное. У меня при этом всплыло представление, которое я не мог подавить, как будто я присутствую при первых актах творения и что зарождение жизни еще последует за этими днями». Открывшееся огромное поле деятельности вызвало у Бэра ощущение эйфории, которое привело его к следующему заключению: «Новая Земля есть настоящая страна свободы, где каждый может действовать и жить, как он хочет. В этом ее преимущество перед культурными странами. Далее, это единственная страна, по крайней мере в Европе, где пришелец не встречается как мошенник. Как только я попадаю в так называемые цивилизованные страны, так сейчас же меня встречает от имени правительства банда чиновников вопросами, не совершаю ли я чего-либо воспрещенного… На Новой Земле всякий пришелец принимается как честный человек».
Несмотря на столь оригинальные личные впечатления, научные результаты экспедиции Бэра оказались настолько значительными, что Академия наук выразила ему «усердную признательность за столь успешное использование возложенного на него важного и многотрудного поручения и объявила благодарность его сотрудникам, разделившим с ним труды и лишения» (1956, с. 15). Последнее в первую очередь относилось к Цивольке и, очевидно, Еремину, о котором Бэр особо отметил, что тот «искусен в своем деле и знает хорошо берега Белого моря, Новой Земли» (1956, с. 212) и т. д. Взаимодействие исследователей и первооткрывателей архипелага поморов спустя столетия продолжало успешно развиваться.
Тем временем петербургское начальство решило продолжить гидрографические работы на Новой Земле, столь успешно начатые Пахтусовым. Чтобы закончить эту работу, в 1838 году на негостеприимные берега архипелага была отправлена очередная экспедиция под начальством прапорщика Корпуса флотских штурманов Цивольки (деятельность которого частично описана выше) на шхунах «Новая Земля» и «Шпицберген» в сопровождении ладьи помора Ивана Яковлевича Гвоздарева. Интересно, что с отплытием из Архангельска 27 июня повторилась ситуация, описанная три века назад англичанином Борро, которая в изложении одного из участников выглядела так: «Видно было преимущество лодьи в ходу перед нашею шхуною» (1956, с. 167). Спустя месяц в заливе Мелкий приступили к строительству зимовочной базы из расчета на оба экипажа общей численностью 28 человек. В истории изучения Новой Земли эта экспедиция оказалась одной из самых несчастливых в связи со смертностью от цинги, жертвами которой стали девять человек во главе с Циволькой. Заменивший его прапорщик Корпуса флотских штурманов Степан Андреевич Моисеев в создавшейся ситуации многого сделать просто не мог. Из его попытки выйти к восточному побережью ничего не вышло, однако ситуация в куту Крестовой губы показала, что проливов в Карское море здесь быть не может. Основным достижением этой экспедиции стали картирование и опись разных участков западного побережья Новой Земли, причем Моисеевым первым были отмечены южные пределы выхода ледников к морю по крайней мере в Машигиной губе: «Восточные утесы этой Ледянки состоят из льда… То же самое я заметил в заливе Сульменева, где в глазах наших обрушилась огромная ледяная глыба, надвисшая над водою, и оставшаяся часть утеса все еще была ледяная чистого синеватого цвета» (Пахтусов, Моисеев, 1956, с. 191). Ценность подобного рода наблюдений выявилась позднее, когда были установлены значительные колебания ледников в связи с изменениями климата.