— Побудь съ нимъ пока, а я побѣгу къ знакомому хирургу, очень искусному въ подобныхъ случаяхъ… Такого молодца, какъ этотъ, стоитъ сохранить.
Когда пришелъ хирургъ съ носилками для раненаго, Гуго поспѣшилъ уйдти. Патруль или просто городовой изъ объѣздныхъ могъ застать его съ окровавленной шпагой въ ножнахъ надъ тѣломъ человѣка при послѣднемъ издыханіи. Лудеакъ посмотрѣлъ, какъ онъ уходилъ на темное кладбище, закутавшись въ плащъ, между тѣмъ какъ хирургъ осматривалъ раненнаго.
— Не такъ-то, видно, легко намъ будетъ отдѣлаться отъ этого малаго, сказалъ онъ Цезарю… Ужь если капитанъ ничего не могъ сдѣлать, то кто же съ нимъ сладитъ?
— Я.
— Со шпагой въ рукѣ?
— Нѣтъ — развѣ буду вынужденъ безусловной необходимостью — но человѣка можно погубить, и не убивая… У меня не одно средство.
— Гм! я вѣрю только смерти… Знаешь старинную поговорку: убитъ звѣрь — и ядъ пропалъ…
— Поговорка основательная и при случаѣ я ее припомню. А пока все, что я могу тебѣ сказать, это — что если когда-нибудь графъ де Монтестрюкъ женится на Орфизѣ де Монлюсонъ, то это будетъ значить, что Цезаря де Шиври нѣтъ ужь въ живыхъ.
Между тѣмъ хирургъ перевязалъ рану несчастнаго, голова котораго безсильно перевѣшивалась съ одного плеча на другое; прикладывая корпію къ ранѣ, онъ любовался широкой грудью, сильными мускулами, вообще крѣпкимъ сложеніемъ капитана.
— Да, говорилъ она сквозь зубы, рана ужасная — весь клинокъ прошелъ черезъ легкое!… прости, Господи! Онъ чуть не насквозь хватилъ! но такой силачъ еще можетъ отойдти — знавалъ я и не такія еще раны, да и тѣ залѣчивались… Все зависитъ отъ присмотра.
И, взглянувъ на Лудеака, докторъ спросилъ:
— Куда понесете вы его? Въ больницу? это все равно, что гробъ ему готовить! Есть-ли у него квартира, гдѣ бы можно было слѣдить за нимъ, не теряя напрасно времени и трудовъ?
— А ручаетесь вы за выздоровленіе?
— Воля Господня, но если отдадите его мнѣ на руки и если ни въ чемъ не будетъ недостатка, то — да, можетъ быть…
— Когда такъ, то берите его и несите ко мнѣ, сказалъ Цезарь носильщикамъ…. Мой домъ и мои люди къ его услугамъ, а если онъ выздоровѣетъ, то вы получите сто пистолей.
— Это, значитъ, вашъ другъ? вскричалъ хирургъ, идя впереди носилокъ.
— Лучше чѣмъ другъ — человѣкъ полезный.
— А какъ починимъ его, то онъ еще намъ послужитъ, прибавилъ шопотомъ Лудеакъ.
XVIII
Спасайся, кто можетъ
Какъ это узнали? Какими путями? Монтестрюкъ не могъ этого понять, но на другой же день, человѣкъ пять знакомыхъ разсказывали ужь ему объ его дуэли на углу кладбища Невинныхъ Младенцевъ. Стоустая молва разнесла вѣсть повсюду. Гуго не скрывалъ правды, но на поздравленія съ побѣдой отвѣчалъ очень просто:
— Полноте! Это искатель приключеній, считавшій меня своимъ должникомъ, а я показалъ ему, что я напротивъ его кредиторъ. Ну! мы и свели съ нимъ счеты, вотъ и все.
Черезъ два или три дня онъ выходилъ утромъ изъ дому съ неизбѣжнымъ своимъ Коклико; къ нему подошелъ мальчикъ, которому онъ не разъ давалъ денегъ, и спросилъ робкимъ голосомъ:
— У васъ нѣтъ, врага, который бы хотѣлъ вредить вамъ?
— Не знаю! А зачѣмъ тебѣ это?
— Да вотъ вчера днемъ какой то человѣкъ съ недобрымъ лицомъ бродилъ здѣсь у насъ и все спрашивалъ, гдѣ вы живете?
— Ну?
— Подождите! Онъ вернулся еще вечеромъ, но тогда ужь былъ не одинъ. Съ нимъ былъ другой, съ такимъ же нехорошимъ лицомъ. Я слышалъ, что они произносили ваше имя. Вы часто мнѣ подавали милостыню, видя, что я такой бѣдный, и еще говорили со мной ласково; вотъ я и подумалъ, что, можетъ быть, окажу вамъ услугу, если стану слушать. Я и подошелъ къ нимъ поближе.
— Отлично, дитя мое! сказалъ Коклико: ты малый-то, видно, ловкій! а что жь они говорили, эти мошенники?
— Одинъ, указывая пальцемъ на вашъ домъ, сказалъ другому. Онъ здѣсь живетъ.
— Хорошо, отвѣчалъ этотъ.
— Онъ почти никогда не выходитъ одинъ, продолжалъ первый. Постарайся же не терять его изъ виду, а когда ты хорошо узнаешь всѣ его привычки, то остальное ужь будетъ мое дѣло.
— Какой-нибудь пріятель Бриктайля, должно быть, хочетъ затѣять со мной ссору, замѣтилъ Гуго равнодушно.
— А потомъ? спросилъ Коклико.
— Потомъ — первый ушелъ, а другой вошелъ вотъ въ ту таверну напротивъ, откуда видна дверь вашего дома.
— Шпіонъ, значитъ! а сегодня утромъ ты его опять видѣлъ?
— Нѣтъ, а какъ только увидѣлъ васъ, то прибѣжалъ разсказать что я подслушалъ.
— Спасибо, и будь увѣренъ, пока у меня въ карманѣ будутъ деньги, и ты будешь получать свою часть; а если теперь тѣ же личности опять прійдутъ сюда и станутъ тебя распрашивать, будь вѣжливъ съ ними и отвѣчай, что ни у кого нѣтъ такихъ регулярныхъ привычекъ, какъ у меня: встаю я, когда прійдется, а возвращаюсь домой, когда случится. А еслибы этихъ свѣдѣній имъ показалось мало, то попроси ихъ также вѣжливо оставить свои имена и адресы: я скоро самъ къ нимъ явлюсь.
Коклико почесывалъ голову. Онъ принималъ вещи не такъ беззаботно, какъ Гуго. Съ тѣхъ поръ какъ Бриктайль показался въ Парижѣ, ему только и грезились разбойники и всякія опасныя встрѣчи. Кромѣ того, онъ не довѣрялъ и графу де-Шиври, объ которомъ составилъ себѣ самое скверное мнѣніе.
— Ты останься дома, сказалъ онъ Кадуру, который собирался тоже идти за графомъ, а особенно, смотри, не зѣвай.
— Останусь, сказалъ Кадуръ.
Потомъ, погладивъ мальчика по головѣ, Коклико спросилъ его':
— А какъ тебя зовутъ?
— О! у меня только и есть что кличка!
— Скажи, какая?
— Меня прозвали Угренкомъ, видите, я отъ природы такой проворный, скоро бѣгаю и такого маленькаго росту, что могу пролѣзть повсюду.
— Ну, Угренокъ! ты мальчикъ славный! Сообщай намъ все, что замѣтить, и раскаяваться не будешь.
И, попробовавши, свободно-ли двигается у него шпага въ ножнахъ, онъ пошелъ вслѣдъ за Гуго.
А Гуго, какъ только повернулъ спину, ужь и не думалъ вовсе о разсказѣ мальчика. Онъ провелъ вечеръ въ театрѣ съ герцогиней д'Авраншъ и маркизой д'Юрсель, которыя пригласили его къ себѣ ужинать, и вернулся домой поздно. Кадуръ глазѣлъ на звѣзды, сидя на столбикѣ.
— Видѣлъ кого-нибудь? спросилъ Коклико, между тѣмъ какъ Гуго, съ фонаремъ въ рукѣ, всходилъ по лѣстницѣ.
— Да!
— Говорилъ онъ съ тобой? Что сказалъ?
— Четыре-пять словъ всего на все.
— А потомъ куда онъ дѣлся послѣ этого разговора?
— Пошелъ взять ванну.
Еоклико посмотрѣлъ на Кадура, думая, не сошелъ ли онъ вдругъ съ ума?
— Ванну? что ты толкуешь?
— Очень просто, возразилъ арабъ, который готовъ былъ отвѣчать на вопросы, но только какъ можно короче. Я лежалъ вотъ тамъ. Приходитъ человѣкъ, смотритъ; солдатъ пополамъ съ лакеемъ. «Это онъ!» сказалъ мнѣ мальчикъ. Я отвѣчалъ: «молчи и спи себѣ». Онъ понялъ, закрылъ глаза и мы оба захрапѣли. Человѣкъ проходитъ мимо, взглядываетъ на меня, видитъ дверь, никого нѣтъ, вынимаетъ изъ кармана ключъ, отпираетъ замокъ, добываетъ огня, зажигаетъ тоненькую свѣчку и идетъ вверхъ по лѣстницѣ. Я за нимъ. Онъ уже у насъ.
— Ловкій малый!
— Ну, не совсѣмъ-то: вѣдь не замѣтилъ же, что я шелъ за нимъ. Онъ сталъ рыться повсюду. Тутъ я кинулся на него; онъ хотѣлъ-было закричать; но я такъ схватилъ его за горло, что у него духъ захватило; онъ вдругъ посинѣлъ и колѣна у него подкосились. Онъ чуть не упалъ; я взвалилъ его на плечи и сошелъ съ лѣстницы. Онъ не двигался. Я побѣжалъ къ рѣкѣ и съ берега бросилъ его на самую середину.
— А потомъ?
— А потомъ, не знаю; вода была высокая. Когда я вернулся домой, мальчикъ убѣжалъ со страху.
— Гм! сказалъ Коклико, тутъ рѣшительно что-то есть. Другъ Кадуръ, надо спать теперь только однимъ глазомъ.
— А хоть и совсѣмъ не будемъ спать, если хочешь.
Коклико и не такъ бы еще встревожился, еслибъ могъ видѣть, на слѣдующій день, какъ кавалеръ де-Лудеакъ вошелъ въ низкую залу въ Шатле, гдѣ писалъ человѣкъ въ потертомъ платьѣ, склонясь надъ столомъ съ бумагами. При входѣ кавалера, онъ положилъ перо за ухо и поклонился. Его толстое тѣло на дряблыхъ ногахъ казалось сдѣланнымъ изъ ваты: до такой степени его жесты и движенія были тихи и беззвучны.
— Ну! какія вѣсти? спросилъ Лудеакъ.
— Я говорилъ съ г. уголовнымъ судьей. Тутъ смертный случай, — почти смертный, по крайней мѣрѣ. Онъ далъ мнѣ разрѣшеніе вести дѣло, какъ желаю. Приказъ объ арестѣ подписанъ; но вы хотите, чтобъ объ этомъ дѣлѣ никто не говорилъ, а съ другой стороны, нашъ обвиняемый никогда не выходитъ одинъ. Судя потому, что вы объ немъ говорили, прійдется дать настоящее сраженіе, чтобъ схватить его. А Бриктайль — человѣкъ совсѣмъ потерянный, имъ никто не интересуется; я знаю это хорошо, такъ какъ мнѣ приходилось употреблять его для кое-какихъ негласныхъ экспедицій. Легко можетъ статься, что графъ де Монтестрюкъ вырвется у васъ изъ рукъ свободнымъ и взбѣшеннымъ.
— Нельзя-ли какъ нибудь прибрать его?
— Я объ этомъ ужь думаю и самъ.
— И придумаете. г. Куссине, невѣрное придумаете, если прибавите немножко обязательности къ вашей всегдашней ловкости! Графъ де Шиври желаетъ вамъ добра и ужь доставилъ вамъ ваше теперешнее мѣсто; онъ знаетъ, что у васъ семья и поручилъ мнѣ передать вамъ, что онъ будетъ очень радъ помочь замужству вашей дочери.
Лудеакъ незамѣтно положилъ на столѣ, между бумагами, свертокъ, который скользнулъ безъ шума въ карманъ толстаго человѣка.
— Я знаю, знаю, сказалъ онъ умиленнымъ голосомъ; на то и я вѣдь все готовъ сдѣлать, чтобъ только услужить такому достойному господину. Личность, позволяющая себѣ мѣшать ему въ его планахъ, должна быть непремѣнно самаго дурнаго направленія… Поэтому я и поручилъ одному изъ нашихъ агентовъ, изъ самыхъ дѣятельныхъ и скромныхъ, заглянуть въ его бумаги.
— Въ бумаги графа де Монтестрюка? въ какія бумаги?
— Что вы смотрите на меня такимъ удивленнымъ взоромъ, г. кавалеръ? У каждаго есть бумаги, и довольно двухъ строчекъ чьей-нибудь руки, чтобъ найдти въ нихъ, съ небольшой, можетъ быть, натяжкой, поводъ къ обвиненію въ какомъ-нибудь отравленіи или даже въ заговорѣ.
— Да, это удивительно!
— Къ несчастью, тотъ именно изъ моихъ довѣренныхъ помощниковъ, который долженъ былъ все исполнить въ прошлую ночь и явиться ко мнѣ сегодня утромъ съ докладомъ, — куда-то исчезъ.
— Вотъ увидите, что они съ нимъ устроили что нибудь очень скверное!
— Тѣмъ хуже для него! мы никогда не заступаемся за неловкихъ. Мы не хотимъ, чтобы публика могла подумать, что наше управленіе, призванное ограждать жителей, имѣетъ что нибудь общее съ подобнымъ народомъ.
— Я просто, удивляюсь глубинѣ вашихъ изобрѣтеній, г. Куссине. Куссине скромно поклонился и продолжалъ:
— Разъ вниманіе графа де Монтестрюкъ возбуждено; теперь онъ, навѣрное, припрячетъ свои бумаги всего лучше было бы устроить ему какую нибудь засаду.
— Гдѣ бы его схватили за воротъ ваши люди, и онъ осмѣлился бы сопротивляться.
— Что поставило бы нашихъ въ положеніе законной обороны….
— Раздается выстрѣлъ…
— Человѣкъ падаетъ. Что тутъ дѣлать?
— Да у васъ преизобрѣтательный умъ, г. Куссине.
— А вашъ схватываетъ мысли прямо на лету!
— Еще одно усиліе — и вы откроете приманку, которая должна привлечь въ ловушку.
— Ахъ! если бы у меня былъ хоть кусочекъ отъ письма любимой имъ особы — въ его лѣта вѣдь всегда бываютъ влюблены — я съумѣлъ бы привлечь его на какое нибудь свиданье, и тогда ему трудно было бы улизнуть отъ меня…
— Да, но вѣдь еще нужно, чтобъ она написала, эта необходимая вамъ особа!
— О, нѣтъ! у насъ такіе ловкіе писцы, что не зачѣмъ бы и безпокоить! вотъ только образца нѣтъ…
— Только за этимъ дѣло? Да вотъ у меня въ карманѣ есть стихи герцогини д'Авраншъ, которыя взялъ у нея, чтобъ списать копію.
— А! героиню зовутъ герцогиня д'Авраншъ? есть еще другое имя — Орфиза де Монлюсонъ, кажется? Чортъ возьми!… Покажите мнѣ стихи.
Лудеакъ досталъ бумагу; Куссине развернулъ ее и прочиталъ.
— Хорошенькіе стихи, сказалъ онъ, очень мило написаны! — больше мнѣ ничего не нужно, чтобъ сочинитъ записку. А вотъ и подпись внизу: Орфиза де Монлюсонъ… Отлично! теперь можете спать покойно; человѣкъ у меня въ рукахъ.
— Скоро?
— Я прошу у васъ всего два дня сроку, и дѣло будетъ обработано.
Черезъ день, въ самомъ дѣлѣ, къ Гуго подошелъ вечеромъ маленькій слуга съ угрюмымъ лицомъ и подалъ ему записку, отъ которой пахло амброй.
— Прочитайте поскорѣй, сказалъ посланный. Гуго раскрылъ записку и прочиталъ:
«Если графу де Монтестрюку угодно будетъ пойдти за человѣкомъ, который вручитъ ему эту записку, то онъ увидитъ особу, принимающую въ немъ большое участіе и желающую сообщить ему весьма важное извѣстіе. Разныя причины, которыя будутъ объяснены ему лично, не позволяютъ этой особѣ принять его у себя; но она ожидаетъ его, сегодня же вечеромъ, въ десять часовъ, въ небольшомъ домикѣ на улицѣ Распятія, противъ церкви св. Іакова, гдѣ она обыкновенно молится.
«Орфиза де М…»
— Въ девять часовъ!… А теперь ужь девятый! бѣгу! вскричалъ Гуго, цѣлуя записку.
— Куда это? спросилъ Коклико.
— Вотъ, посмотри…
— На улиду Распятія, и герцогиня д'Авраншъ назначаетъ вамъ тамъ свиданіе?
— Вѣдь ты самъ видишь!
— И вы въ самомъ дѣлѣ воображаете, что особа съ такимъ гордымъ характеромъ могла написать подобную записку?
— Какъ будто я не знаю ея почерка! Да и подпись ея руки! и даже этотъ прелестный запахъ ея духовъ, по которому я узналъ бы ее середи ночи, въ толпѣ!
Коклико только чесалъ ухо, что дѣлалъ обыкновенно, когда что нибудь его безпокоило.
— Вотъ еслибъ внизу была подпись принцессы Маміани, я бы этому скорѣй повѣрилъ… Эта дама — совсѣмъ другое дѣло… Но гордая герцогиня д'Авраншъ!…
— Хоть и гордая, но также вѣдь женщина, возразилъ Гуго, улыбаясь, и притомъ ты самъ знаешь, что принцесса Леонора живетъ съ нѣкотораго времени въ совершенномъ уединеніи.
— Это-то самое и подтверждаетъ мое мнѣніе объ ней!
Снова Коклико почесалъ крѣпко за ухомъ и сказалъ:
— Какъ хотите, а я, на вашемъ мѣстѣ, ни за что бы не пошелъ на это свиданье.
— Что ты? заставлять дожидаться милую особу, которая безпокоится для меня! Да развѣ это возможно?… Я бѣгу, говорю тебѣ.
— Когда такъ, то позвольте намъ съ Кадуромъ идти за вами.
— Развѣ ходятъ на свиданье цѣлой толпой? Почему ужь и въ рога не трубить?
— А ты какъ думаешь, нужно-ль идти графу, куда его зовутъ? спросилъ Коклико у Кадура.
— Сказано господинъ, отвѣчалъ Кадуръ.
— Чортъ бы тебя побралъ съ твоими изреченіями! проворчалъ Коклико.
А между тѣмъ Гуго ужь подалъ знакъ маленькому слугѣ идти впередъ и пошелъ за нимъ съ полнѣйшей беззаботностью.
— Ну! а я думаю, что его не слѣдуетъ терять изъ виду, объявилъ Коклико; пойдемъ, Кадуръ.
— Пойдемъ.
Въ это время года ночь наступала рано. Парижъ тогда освѣщался кое-гдѣ фонарями, отъ которыхъ если и было немного свѣтлѣй тамъ, гдѣ они горѣли, за то дальше темнота становилась еще гуще. Всѣ лавки были заперты. Небо было сѣрое и мрачное. Густая тѣнь падала отъ крышъ на улицы, по которымъ прокрадывались у самыхъ стѣнъ рѣдкіе прохожіе, поспѣшая домой. Гуго и посланный за нимъ человѣчекъ шли очень скоро. Коклико и Кадуръ, закутанные въ плащи и, опасаясь быть замѣченными, едва за ними поспѣвали. Но, къ счастью, на Гуго было свѣтлое платье, и они не теряли его изъ виду и слѣдили за нимъ по лабиринту улицъ между высокими домами. Съ неба ничто не свѣтило; темнота становилась все чернѣй я чернѣй.
— Славная ночка для засады! проворчалъ Коклико, пробуя, свободно-ли ходитъ шпага въ ножнахъ.
Девять часовъ пробило въ ту самую минуту, какъ Гуго и маленькій слуга поворачивали изъ-за угла въ улицу дез-Арси, которая открывалась передъ ними, будто черная трещина между двумя рядами старыхъ сѣрыхъ домовъ.
— Подождите здѣсь, сказалъ провожатый, а я постучу легонько въ дверь маленькаго домика, гдѣ васъ ждутъ, я посмотрю, что тамъ дѣлается. При первомъ ударѣ, который вы услышите, не теряйте ни минуты…
Онъ побѣжалъ по серединѣ улицы и почти тотчасъ же пропалъ въ густой тѣни. Скоро шаги его замолкли и черезъ нѣсколько минутъ, среди глубокой тишины, Гуго услышалъ сухой ударъ, какъ будто отъ молотка въ дверь. Онъ бросился впередъ, но въ ту минуту, какъ онъ поровнялся съ черной папертью сосѣдней церкви, толпа сидѣвшихъ тамъ въ засадѣ людей быстро выскочила и бросилась на него.