С утра дуло все сильнее, прямо во вход яхтенной гавани. В клубе мне посоветовали отойти в закрытый угол — там было безопаснее. Настала пора харматана, а с ним шутки плохи. Хозяйкам он надувает в дома, даже через плотно закрытые окна, толстые слои рыжей пыли. На рейде может стащить с якоря судно. Лучше от него спрятаться. Мы перешли на двигателе в указанное место. Якорь на длинном канате зацепился за грунт. Оставалось ждать, когда ветер успокоится. На палубе работать было невозможно, а чтобы делать что-то внутри яхты, следовало выбросить все ее содержимое на палубу.
Мы коллективно скучали и ждали лучших времен. Каждые два-три часа я проверяла якорь: держал он некрепко, и «Мазурка» медленно перемещалась с ветром. Мои товарищи уговаривали меня не расстраиваться — места за кормой было предостаточно, и мы могли в любое время переставить яхту. Это было верно, но меня охватило смутное беспокойство. Яхта должна стоять на якоре как вкопанная, а она не стояла. Не думала, не гадала я, что в первую половину рейса проблема якоря станет для меня главной, сколько хлопот и забот доставит мне это устройство. За пределами Европы я потом редко где могла пришвартоваться к бую в клубе или к причалу. Бесчисленные якорные места подтвердили старую истину моряков Тасмании: якорное устройство тогда хорошо, когда позволяет спокойно спать.
Харматан по-прежнему неистовствовал, но следовало приступать к работе. Мужчины отправились на сушу на резиновом надувном плоту. Грести против штормового ветра было очень тяжело. Зато на яхту я вернулась с ветром молниеносно и с глубоким убеждением, что связь с сушей у меня обеспечена. О, дамская наивность! По сигналу возвратившихся товарищей я бодро собралась на берег. Отчаянно молотила веслами по воде, но плот не продвигался ни на метр в нужном направлении. Хуже того, он стал менять курс и дрейфовать с ветром в сторону пляжа и груды камней у волнолома. Я-то собиралась в рейс вокруг света, а сама не могла одолеть на веслах двухсот метров, отделявших меня от набережной! Сверчок — Моравский — увидел, что делается, быстро вскочил в тузик с английской яхты и помчался на помощь. Плот с мечущимся капитаном он догнал почти у камней и отбуксировал к «Мазурке». Все-таки две пары рук — не одна. У меня зародилась неясная тревога, что в дальнейшем связь с сушей будет доставлять мне затруднения, и с этим нужно что-то делать. Пока же, во избежание подобных неожиданностей, я решила после отъезда моих помощников стать у набережной.
Осталось привести в порядок еще радиотелефон. Мы полагали, что настроить антенну лучше всего сумеет сервисная служба фирмы-изготовителя. В нашей стране таковой не имелось, поэтому на верфи мне подготовили три антенны разной длины и еще несколько метров антенного провода — на случай, если вдруг выйдет из строя главная антенна. Специалисты фирмы должны были выбрать из них наиболее подходящую. Я разыскала представителя фирмы. На следующее утро в гавань явились два пана. Вроде бы на одного больше, чем нужно, учитывая габариты яхты и объем предстоящей работы, но что поделаешь. Панов перевезли плотом на «Мазурку». Они посидели минутку возле радиотелефона и на этом закончили в тот день работу. Выполнять служебные обязанности им якобы мешала слишком сильная качка.
На следующий день ситуация повторилась — на моем судне опять чересчур качало. Лишь на третий день паны приступили к делу. Поглядели на радиотелефон, открыли чемоданчик с инструментами и попросили инструкцию. Инструкция у меня была, даже две — для передатчика и приемника. Паны посмотрели инструкции и пришли в отчаяние: они на английском языке, а им желательно на испанском. К сожалению, на испанском у меня не было. Паны дали понять, что на время возьмут инструкции с собой. Шеф их фирмы знает английский и все прекрасно переведет. После этого они незамедлительно приступят к работе. У меня волосы встали дыбом. В двух тетрадях было около 250 машинописных страниц плюс несколько десятков схем. Стоянка грозила затянуться до осени.
Тогда я посетила шефа лично. Мне удалось убедить его не делать перевода всего текста. Я показала, что операции настройки в обеих инструкциях посвящена всего одна страничка — так это просто, с нашей точки зрения. Однако шеф выразил сомнение в том, что польские специалисты подошли к этому вопросу с должным вниманием — настолько он сложен и серьезен. Затем он рассказал мне о своих вояжах в Англию и Данию и вручил визитную карточку, из которой я узнала, что ничто электронное и навигационное фирме не чуждо. Расстались мы почти друзьями. Еще один день был потерян.
Назавтра сервисные паны действительно явились. Стояла солнечная, тихая погода и для отказа от работы причин не было. Они распотрошили радиотелефон и приступили к настройке. Антенна № 1 не подошла. Сверчок залез на мачту и сменил ее. Опять безрезультатно. Поочередно он сменил все три антенны, и ни одна из них не подошла по длине. Паны покопались в аппарате и беспомощно развели руками. Казалось, что проблема неразрешима.
Примерную длину антенны мне рассчитали еще на верфи. Сервисная служба должна была только ее проверить и настроить. Следовало отыскать наши расчеты. Я показала на пальцах, что теперь мы берем руководство на себя. Сверчок втянул запасной антенный провод на топ. Паны обрадовались новой идее. Провод оказался слишком длинным. Мах ножницами, и новая попытка. Стало лучше. Так, методом последовательных приближений мы установили нужную длину. Ту же, что мне рассчитали на верфи. Сверчок закрепил провод на топе, довольные паны сложили инструменты и обещали прислать счет. В таком виде запасной антенный провод прошел вокруг света в качестве главной антенны.
Мои товарищи готовились к отъезду. Было начало марта. Благодаря Юреку возрастала моя популярность в Лас-Пальмасе. Канарские и испанские газеты опубликовали интервью и фотографии — одна хуже другой. Я скалила зубы и умничала в телеокошке. Юрек выступал в качестве переводчика, импрессарио, организатора и собкора. Из Польши ежедневно требовали по телефону и телексу безотлагательных разговоров со мной, расспрашивали о физическом и моральном самочувствии, о планах на ближайшее и далекое будущее. Ядвига объяснила мне, что такую лавину интереса вызвал приближающийся Международный женский день — отличный повод раз в году повосхищаться прекрасным полом. Возросшая популярность сильно осложняла жизнь. К телефону меня требовали в самое разное время суток. Он находился в пяти километрах от «Мазурки». Бег от яхты до аппарата, несомненно, улучшал мое общее физическое состояние, однако не ускорял подготовку к рейсу.
После отъезда гарантов верфи я осталась одна. Моравский и Тарнацкий подготовили яхту с большим знанием дела — как инженеры и как опытные яхтсмены. Я это хорошо знала, однако плыть на «Мазурке» предстояло мне, и последнее слово оставалось за мной. На яхте я должна была уметь найти любую вещь, куда бы ни упаковали ее мои товарищи.
Мир тесен, и в этой истине я начала убеждаться уже здесь. Познакомилась с Рысем, стажером Юрека. Он с энтузиазмом подключился к конечной фазе подготовки рейса. Мы вместе откалибровали лаг, пополнили запасы воды и топлива. И выяснили, что давно знаем друг друга и у нас много общих знакомых: мы учились на параллельных курсах в политехническом институте. Как-то я обнаружила на «Мазурке» забавное письмо. Второй помощник капитана «Кузницы», стоявшей тогда в Лас-Пальмасе, приглашал меня на судно, подписавшись «соседом с первого этажа» с изображением бородача. Я воспользовалась приглашением и явилась на судно с хронометром и моими сомнениями насчет сигнала времени. Два симпатичных радиста отрегулировали мой измеритель времени, а я познакомилась с «соседом с первого этажа» — мы жили с ним в одном доме более десяти лет. Гданьск, хотя и далекий, опять был рядом.
Я должна была отплыть 8 марта. Какой прекрасный заголовок для газет! Но начинать рейс в понедельник? Как можно пренебречь морским обычаем! Кроме того, мы с Ядвигой хотели купить свежие фрукты, а привоз намного лучше во вторник. Так что выход из порта я перенесла на среду.
Атлантика пугает
Лас-Пальмас, 10 марта, время 14.00. У небольшой группы собравшихся на набережной людей настроение приподнятое и торжественное. Цветы, огромное количество прекрасных букетов, и еще сладкий пирог — ароматом капитана не накормишь. Цветы — предмет моей большой заботы: что с ними делать, где разместить этот яркий садик? Если бы я знала тогда о полинезийском обычае, то после отплытия бросила бы их за корму, чтобы счастливо плыть и счастливо вернуться. Но я еще не знала об этом и вернулась не по плану, с трудностями…
Грот вверх, прощальные махи, и я отчалила. Выбралась из гавани. На рейде Лас-Пальмаса «Мазурку» схватила мертвая зыбь. Яхта вставала на дыбы, хотя северо-восточный пассат был слабым. Я неуклюже подвигалась по яхте, потом поняла, что праздник кончился и пора приниматься за работу. Включила подруливающее устройство, поставила кливер, определила истинный и компасный курсы — на юг вдоль берегов Гран-Канарии, и стала размышлять, что можно сделать еще, чтобы проплыть вокруг света.
Оказалось, что это занятие требует труда. Анемометр, установленный под носом в кокпите, сообщал, что пассат из среднестатистического ехидно превратился в шторм, хорошо хоть в нужном направлении. Пересчитав узлы на баллы по шкале Бофорта, я принялась рифить грот. Это как-то получилось, я даже ничего не утопила и могла снова вернуться к созерцанию окружающего мира. А мир становился темным и мокрым. Волны выросли непропорционально силе ветра и лезли в кокпит. Я решила заменить кливер меньшим стакселем. При спуске паруса утопила несколько скоб и инструментов. Задумалась, что нужно предпринять, чтобы достигать цели без потерь, и поставила стаксель вверх ногами, хотя углы были старательно помечены. Спустила, снова поставила — опять так же. Мне стало не по себе, я еще раз перевернула парус, привела в порядок шкоты, и наконец все пошло на лад.
Вспотевшая и промокшая насквозь, я вернулась в кокпит. В голову пришла совершенно шальная мысль: именно это мне нравится. Огни Гран-Канарии давно исчезли, забрезжил штормовой рассвет, и я завалилась на койку — головой в сторону носа, чтобы лучше видеть трап и паруса. Наивно решила, что так быстрее выскочу при необходимости на палубу. В этом смешном положении, с приподнятыми ногами и опущенной головой, я проспала как убитая до утра. Не очень удобно, но вроде полезно для здоровья.
Утром Атлантика продолжала пугать. Ветер буквально сдувал с палубы, но светило солнце. Я плыла в тропиках: свитер по уши, шерстяная шапка, самая теплая штормовка. Мрачно вспомнила рекламные открытки с изображением тропиков. Там были голубое небо, синее море, жаркое солнце, загорелые люди в купальниках. А тут тепла ни капельки, только синева.
Я решила, что меня отлично согреет горячий обед. Все яхтсмены-одиночки в своих воспоминаниях много внимания уделяли еде. Зачем же мне отказываться от этого удовольствия и есть раз в сутки? В полдень я приступила к церемонии: по всем правилам накачала, подогрела и зажгла свою керосиновую плиту, но она не разгорелась. Одна горелка все же смилостивилась, сперва игриво сверкнула, а потом позволила вскипятить чайник.
Затем я приступила к зарядке аккумуляторных батарей. Первым делом следовало освободить мой зарядный агрегат от парусных мешков. Мешок с так называемой «легкой» генуей 1 — из форпика над столом в каюте на пол, мешок с генуей 2 — туда же, два пассатных стакселя — на койку, кливер 1 — на пол, кливеры 2 и 3 — на койку, штормовой стаксель — на стол, штормовой грот — на штурманский стол. У меня закружилась голова. Если так будет дальше, то можно сойти с ума. Не каюта, а склад парусов. По мешкам я добралась до форпика, открыла капот и запустила зарядный агрегат. Потом перелезла в кокпит — в каюте места для меня не осталось. И стала соображать, как мне упростить операцию зарядки, чтобы не перебрасывать каждый раз эту безумную уйму парусов. «Мазурка» понимающе подмигнула:
— Всего два года, а потом привыкнешь.
Вечером я приступила к развлечению номер один — готовке. Одновременно в условленное время настроила свой приемник на частоту Гдыни-Радио, правда, без особой надежды. До сих пор, как показывал опыт других яхтсменов, связь со страной не удавалась. Радиотелефоны служили больше украшением, чем приносили пользу. Редкие исключения лишь подтверждали правило.
— «Мазурка», «Мазурка», «Мазурка», — Гдыня-Радио, Гдыня-Радио, Гдыня-Радио», — женский голос, чистый и очень четкий, заставил меня вскочить на ноги. Милая женщина просила сообщить координаты и что делается на яхте. Быстро настроила передатчик, ответила, стараясь говорить медленно и ясно. Это была первая, с момента выхода из Лас-Пальмаса, возможность поговорить с живым человеком. Через десять минут сеанс связи закончился. Снова наступила тишина, наполненная морскими шумами и молчанием. На «Мазурке» стало радостно: я слышала и меня было слышно. Сейчас мой муж узнает, что я плыву без происшествий и в нужную сторону.
Плавание «без происшествий» закончилось спустя минуту. Плита, прекрасно горевшая до сих пор, погасла. Неоднократные попытки разжечь ее снова не дали результатов. Поочередно я зажигала обе горелки, действуя точно по инструкции фирмы-изготовителя. Близилась полночь, а о горячей еде не могло быть и речи. В мрачном настроении я проглотила что-то холодное, запив холодным консервированным соком, и решила лечь спать. Так грустно закончился радостный вечер.
Однако из-за этой неожиданной неприятности мне не спалось. Через час я слезла с койки и снова попыталась зажечь плиту. Даже продула горелки. Провозилась до рассвета, подсвечивая себе фонариком: света лампочки над камбузом было мало. Постепенно пришла к выводу, что хлопот с готовкой у меня пока не будет. Надолго ли? Горячей еды мне захотелось от холода. Но чем дальше к югу, тем будет теплее. А как быть с водой? Ее нужно обязательно кипятить. До Барбадоса плыть месяц, а то и больше, и перспектива запивать холодную еду холодным соком меня не радовала. Наверное, зря я взяла керосиновую плиту, а не газовую. Газовые плиты таких глупых шуток никогда не устраивают. Но вид батареи взрывоопасных баллонов с газом меня очень пугал, поэтому я предпочла керосиновое топливо для своей плиты.
Я твердо решила заставить мой камбуз работать нормально. С горечью вспомнила свои предположения о том, что может подвести в рейсе. У меня в запасе были десятки инструментов-дублей. Мне казалось, что я взяла с собой все, чтобы иметь возможность заменить любую вышедшую из строя вещь. Но плита? О запасной я даже не подумала. Тут, очевидно, меня наказали за пренебрежительное отношение к кухонным делам. Все утро я провоевала с упрямым инвентарем. Не добившись успеха, решила отложить вопрос до теплых стран — может, там починю. Из-за непокорной плиты я совсем забыла о яхте и плавании. И хотя «Мазурка» плыла самостоятельно, капитан все же не имел права быть беспечным.
«Мазурка» пришла к такому же выводу, вызвав меня на палубу: заполоскали паруса, и качка стала иной. Мелочь — выпал шплинт на передаточном блоке к штуртросам подруливающего устройства, и яхта стала носом против ветра. Я быстро устранила неисправность, яхта легла на прежний курс. Поклялась себе проверить все крепления. Всего один глупый шплинт, а столько шума!
На моей совести были и другие грехи. Занятая плитой, я прозевала получить утреннюю высотную линию положения по Солнцу. Три радиопеленга на Канарские маяки — и недосмотр исправлен. Лучше это, чем счисление. Канарское течение подбросило свои 1,5 узла.
Я приступила к самокритике: прошло полдня, а не сделано почти ничего. Будущее обещало быть трудовым, и мне следует продумывать свои действия. Ведь у меня богатая библиотека и обширные культурно-самообразовательные планы. А тут всего одна плита и шплинт — и полдня как не бывало! Критику прервал очередной левентик яхты. Я уже научилась мгновенно реагировать на любое непослушание «Мазурки». Опять, вероятно, шплинт. Выскочила на палубу. Верно, но не совсем. Дело намного серьезнее: грустно повис над водой воздушный стабилизатор подруливающего устройства. Сломалась рама, сделанная из тонкой жести. Я демонтировала сломанную деталь, спрятала ее и положила яхту в дрейф. В голове было пусто.