Нира чудом увернулась от удара горящей палки Сумрака и взмыла вверх, прямо туда, где сидели подруги. Примула что-то закричала, а потом вдруг исчезла.
Неужели Нира ее убила? И почему тогда она, Эглантина, продолжает стоять на ветке, сжимая когтями яйцо?
Потом к ней вернулся слух, и она услышала доносившиеся из пламени голоса:
— Брось яйцо! Брось яйцо!
Это кричал Сорен.
— Я не могу! Не могу! Оно даст нам могущество, как ты не понимаешь? Оно даст нам силу!
И тут раздался грозный окрик, от которого у нее похолодело в желудке. «Великий Глаукс, это же сам Борон!»
— Немедленно брось яйцо. Это приказ!
А потом все голоса вдруг зазвучали глухо, словно издалека. Желудок у Эглантины оцепенел, она не могла отвести остекленевших глаз от самого прекрасного в мире зрелища. Перед ней плясали языки пламени — свободные, веселые, они развевались, подобно пышным боевым знаменам на фоне черного неба.
Бушующий пожар сыграл с Эглантиной самую страшную шутку.
Пламя очаровало ее, заворожило, она была на полпути к полной огненной слепоте. Она больше не чувствовала жара. Она видела только красоту.
Эглантина не замечала, как огонь несется по верхушкам деревьев, готовясь поджечь крону дерева, на котором она сидела.
— Верховой пожар! — проревел Сорен. — Огненный венец, Эглантина! Ты сейчас сгоришь заживо!
ГЛАВА XXI
Хандра
Нира смотрела на осколки яичной скорлупы, лежащие возле ее лап. Потом осторожно дотронулась до них когтем.
— Пора лететь, Ваше Чистейшество. Как бы нас не завалило раскаленными углями. Да и дерево это… — Жуткоклюв запрокинул голову к кроне, откуда свалилось яйцо, — …оно вот-вот рухнет. Ничего, Ваше Чистейшество, у вас будет еще много яиц, уж вы не сомневайтесь.
— Я не сомневаюсь, но я не прощу. Клянусь, что убью Эглантину, даже если это будет стоить мне жизни. — Белоснежный лик Ниры стал почти черным от гари и копоти. Она взмахнула крыльями, потом еще и тяжело поднялась в воздух. — Убью, убью, убью!! Клянусь, что убью Эглантину-предательницу и убийцу Священного шара!
Придя в себя, Нира обернулась к Жуткоклюву:
— Куда они все подевались? Их же был целый дивизион? Не могли они просто раствориться в воздухе?
Они летели к западу, в сторону заповедных земель, которые совы называли Далеко-Далеко и где располагалось секретное убежище Чистых.
— Это… — замялся Жуткоклюв. Он знал, что она обязательно об этом спросит, заранее приготовил ответ, но все-таки ему было немного не по себе. — Видите ли, Ваше Чистейшество, эти совы с Га'Хуула куда лучше нас шастают по пожарам. Тут им нет равных, уж вы не серчайте. Они могут прятаться за стеной пламени и находят там такие пути, которые нам ни в жизнь не разыскать.
— Хммм, — процедила Нира.
Жуткоклюв нервно покосился на свою повелительницу.
Может быть, она все-таки ему поверила? Чем плохое объяснение? Никогда в жизни он не осмелился бы сообщить Нире правду: их обвели вокруг когтя, заманили в ловушку; семьдесят пять сов понесли поражение от двадцати четырех, да еще безоружных!
Жуткоклюв задумался. Странная мысль пришла ему в голову: «Выходит, на Великом Древе воины будут получше, чем у нас, Чистых?»
Клудд, Нира и Зверобой, первый помощник Клудда, превратили своих сипух в непревзойденных воинов. Чистые были вооружены лучше всех сов на свете. И дисциплина у них была железная. Да что говорить, они во всем были лучше всех!
Они покорили множество земель, они победили тьму совиных армий, за исключением разве что воителей из Северных Царств. А что такое это Великое Древо Га'Хуула? Да у них же никакой дисциплины нет, это каждому известно.
Там у них на острове всяк делает что ему заблагорассудится — никакого порядка!
Жуткоклюв прямо опешил от таких мыслей — выходит, свободное совиное общество и без всякой дисциплины может воспитывать отличных солдат? Нет, дисциплина, конечно, важна, но в этой битве победили недисциплинированные. Победили умные.
«Кстати, когда я в последний раз пользовался своими мозгами? Когда в последний раз меня кто-нибудь слушал? Когда в последний раз мне приходила в голову какая-нибудь мысль?»
Нире пришлось лететь навстречу ветру, поэтому дорога в Далеко-Далеко оказалась долгой и трудной.
Жуткоклюв в задумчивости следовал за своей повелительницей, а за ним летели и все остальные.
— Вот так, Октавия, — проворчал Эзилриб, устроившись на своем любимом насесте в гостиной и взяв с блюдечка очередную сушеную гусеницу. — Наши юные стражи из лучшего в мире клюва научились великолепно сражаться горящими факелами. Видела бы ты, что они вытворяют этими ветками! Как ты знаешь, у нас на острове всегда была жар-дружина. Но раньше это был всего лишь небольшой отряд, и горящие ветки они использовали исключительно для защиты, а не для нападения, как эти юнцы. Можно сказать, они изобрели новое оружие!
— Видно, так оно и есть, — прошипела упитанная слепая змея, деловито смахивая пыль с книжных полок. — Они у нас изобретательные, этого не отнять.
— Вот тебе плоды нашего открытого, свободномыслящего общества!
— Неплохие плоды, я считаю.
— Я тоже так думаю.
Но по голосу старика Октавия поняла, что Эзилриба что-то тревожит.
— Тебе не кажется, что есть какая-то ирония в том, что много лет назад я снял свои боевые когти и повесил их здесь, в потайной комнате своего дупла? И вот теперь на моих глазах изобретено новое, еще более опасное оружие, возможно, самое смертоносное, если не считать крупинок… Глаукс милосердный, как меня тревожат эти крупинки!
— Да уж, всем нам тревожно. — Октавия прекрасно знала, что когда Эзилриб что-то задумает, то обычно начинает разговор издалека, постепенно подбираясь к самому главному.
За долгие годы она привыкла к этому и научилась отлично подыгрывать старому другу. — Послушай-ка, а в последнем сражении ты тоже брал в клюв горящую ветку?
Старый наставник пристально уставился на змею своим косящим глазом. Октавия каждой чешуйкой на теле чувствовала его пронизывающий взгляд. «Готова поклясться, он видит своим подслеповатым косым глазом куда больше, чем обычные совы двумя здоровыми!»
— К чему это ты клонишь, Октавия?
Слепая змея тихонько рассмеялась.
— Я слишком хорошо тебя знаю. Уверена, ты и близко не подошел к горящим веткам. Ты только научил наших стражей провести обманный маневр, говорить на кракиш и всему остальному…
— И всему остальному, — добродушно пробурчал Эзилриб. — Но тут есть одно «но», Октавия.
— Что за «но»? — спросила змея, приводя в порядок бумаги на столе наставника.
— Тебе не кажется странным, что огонь, который всегда служил Для созидания — приготовления пищи, освещения жилища, чтения, сейчас превратился в наступательное оружие?
— А как же боевые когти? — возразила Октавия. — Что же ты про них-то забыл? Ими тоже не стряпают, друг мой. Однако без огня ты эти когти не выкуешь, так что не такой уж он безобидный созидатель, огонь этот.
— Все верно, умница. Тут ты меня поймала… И все-таки меня немного пугает энтузиазм, с которым все относятся к этому огненному оружию. Борон с Барран уже собираются ввести особые занятия для членов жар-дружины, — тяжело вздохнул Эзилриб.
— Что ж, надо лететь в крыло со временем, — ответила Октавия.
— Но что делать, если это время мне не по душе?
Октавия перестала стирать пыль и повернулась к старому другу, устремив на него невидящий взгляд своих глазных щелок.
«Как она это делает? — подумал Эзилриб. Она же слепая, а видит меня насквозь!»
— Это у тебя хандра, вот что я скажу! Кчему вся эта тоска да уныние? Что еще за чепуха? — сердито прошипела Октавия.
— Наверное, ты права, — кивнул Эзилриб. — Понимаешь, мне сейчас нужно лететь в парламент. Сегодня ночью состоится заседание.
— Сегодня? Да ведь нынче праздник!
— Для кого-то праздник, — тяжело вздохнул Эзилриб. — Только не для Вислошейки.
— Ах, бедняжка, бедняжка… Как она? Все еще болеет?
— Мягко сказано. Глаукс покинул ее, вот что страшно.
В это же самое время, пока на другой стороне Великого Древа вовсю шла веселая кутерьма, Отулисса сидела в своемдупле, склонившись над придуманным ею когда-то планом нападения на Чистых.
«Теперь у нас почти есть дивизион. И в нем непременно будет крыло Ледяных Клювов из Северных Царств».
Она вздохнула. Пустые мечты… Никто не хочет ее слушать: ни Эзилриб, ни Борон с Барран, ни даже Бубо.
Звуки торжества в честь возвращения Эглантины и Примулы снова ворвались в ее дупло.
Мимо, сильно шатаясь из стороны в сторону, пролетела мадам Плонк. Певица явно перебрала молочникового пива, которым взрослые совы угощались во время праздников.
— Неужели на всем острове я одна сохранила трезвый ум? — вслух произнесла Отулисса.
— Вряд ли!
Она резко обернулась и ахнула, увидев заглянувшего в дупло Эзилриба.
— Отулисса, я хочу чтобы ваша стая и Эглантина ровно через пятнадцать минут явились в зал заседаний парламента. Ты хорошо меня поняла? Больше никому ни слова.
Отулисса ошеломленно замигала. Что случилось?
— И еще — постарайся не привлекать лишнего внимания. Пригласи всех потихоньку, воздержись от своей обычной громогласной манеры. Договорились?
— Я… нет… ой, то есть да! Конечно, сэр!
Отулисса готова была поклясться, что старый наставник хитро подмигнул ей своим косящим глазом.
ГЛАВА XXII
Живой труп
Крупный мохноногий сыч, стоявший у входа в зал заседаний парламента, кивнул друзьям, разрешая пройти.
Они всего дважды бывали здесь раньше и всякий раз со стыдом вспоминали о том, как подслушивали ход заседаний из своего секретного убежища.
Члены парламента уже заняли свои привычные места на согнутой полукругом березовой ветке. Лишь одно место на ветке пустовало: место Вислошейки. Но войдя в зал, друзья одновременно ахнули, сообразив, что грязная груда серых перьев в углу принадлежит сове, и не просто сове, а бывшей наставнице Вислошейке.
Глаукс милосердный, что с ней произошло?
Когда-то перья у Вислошейки были густого, сочного коричневого цвета, с яркими белыми крапинками. Но теперь ее бурые перья посерели, а когда-то янтарные глаза приобрели цвет размокшей глины.
Вислошейка не переставая щелкала дрожащим клювом, словно бормотала что-то неразборчивое.
Первым слово взял Борон.
Он говорил спокойно и доброжелательно. Он видел потрясение в глазах юных стражей и всей душой надеялся, что старый Эзилриб не ошибся, пригласив их на заседание. Никто не сомневался в храбрости и мужестве лучшего в мире клюва.
Но сейчас им нужна была не храбрость, а зрелость.
— Молодые птицы, Вислошейка не подверглась сокрушению. Крупинки тут ни при чем, — негромко пояснил белоснежный король.
— А что с ней тогда? — еле слышно прошептал Сумрак.
— У нее оцепенел желудок, — ответил Борон. — И разбито сердце.
— Разбито? — переспросила Гильфи. Она никогда не слышала, что сердце может разбиться.
— Это трудно объяснить, — начал Борон и задумчиво обвел глазами друзей, размышляя, как бы лучше все объяснить. — Вы знаете, что самые сильные чувства мы, совы, воспринимаем и переживаем мускульным желудком. Лишь немногие чувства проходят через наше сердце. Но когда сова становится бесчестной, когда она предает свое дело, друга или все дерево, как поступила наша Вислошейка, передавая врагу важную информацию во время осады, она тем самым предает собственное сердце. Рано или поздно такая сова понимает, что натворила, и тогда желудок ее цепенеет, а сердцу приходится работать за двоих, чтобы возместить утрату. Но совиное сердце не приспособлено для такой нагрузки, поэтому оно разбивается. Не буквально, конечно, ведь оно продолжает жить и качать кровь, но дух его сломлен.
— И что же будет с такой совой? — испуганно спросил Сорен.
— Почти то же самое, что с ее сердцем и желудком. Она цепенеет. Она продолжает есть, пить, дышать, но становится бесчувственна. Душа покидает ее тело, хотя она остается жива. Такая сова не превращается в скрума. Мы называем таких несчастных живыми трупами.
Друзья притихли. Они просто не могли себе представить такого кошмара, но одного взгляда на Вислошейку было достаточно, чтобы поверить в самое страшное.
— И что вы собираетесь делать? — тихо спросила Отулисса.
— Хороший вопрос. Для этого, милая, мы и пригласили тебя, — ответил Борон, давая понять, что обращается лично к Отулиссе. — У нас есть для тебя очень важное задание.
— Для меня? — переспросила Отулисса.
— Да, но тебе потребуется помощь друзей.
— И что нужно сделать? — оживилась Отулисса. Сорен заметил, что она вдруг начала дрожать.
— Быть милосерднее, — просто ответил Борон.
Теперь уже все молодые совы изумленно захлопали глазами. Но сильнее всех растерялся здоровяк Сумрак.
«Быть милосерднее? И это они называют заданием?! Смеются они над ними, что ли?!»
— Мы, парламент Великого Древа Га'Хуула, приказываем вам шестерым, — сказал Борон, выразительно поглядев на Эглантину, — доставить Вислошейку в обитель Глауксовых Сестер, в Северные Царства, на остров Полноводный, посреди Моря Вечной Зимы.
Отулисса оцепенела.
Неужели она не ослышалась? Она так долго мечтала отправиться в Северные Царства на поиски свирепых северных воителей! Сколько раз она видела во сне бескрайние заснеженные равнины, ледяные утесы и суровые скалы мира вечной зимы. И вот теперь, словно в насмешку, ее хотят отправить туда в качестве сиделки при выжившей из ума старухе, которую она ненавидит всем желудком и никогда не перестанет винить в смерти любимой Стрикс Струмы!
Нет, это уже слишком. Слишком — ясно? Она пошатнулась на своем насесте и едва не свалилась, но Сумрак вовремя подставил крыло. Впервые в жизни Отулисса не смогла найти слов. Честное слово, у нее их просто не было.
И тут раздался негромкий стук, и в дверях показалась голова мохноногого сыча:
— Прошу прощения, ваша честь. Прибыл новый наблюдатель из Восточных Пустошей, говорит, у него важное сообщение.
— Пусть войдет.
В зал влетел подозрительного вида виргинийский филин, на голове у которого недоставало одной надбровной кисточки.
— Ваша честь, у меня дурные вести.
— Слушаем, — кивнул Борон.
— Вчера ночью Чистые взяли штурмом каньон. Сант-Эголиус пал.
Сорену показалось, будто из зала высосали весь воздух. Слова дозорщика громом загрохотали у него в ушах. Кажется, говорилось что-то о 32-м воздушном полке Клудда. Вроде бы Виззг погибла… или только ранена? Тут все заговорили вразнобой, и ничего уже нельзя было понять.
Молодых сов попросили покинуть зал.
Друзья решили, что старшие не хотят, чтобы они стали свидетелями всеобщего смятения, и хотели было отправиться к себе, но в дверях их догнал голос Эзилриба, который приказал мохноногому сычу проводить юных стражей в прихожую.
Пока тянулось ожидание, они успели быстро обменяться несколькими словами.
— Значит, Сант-Эголиус все-таки пал? Что же это значит? — ошарашенно пробормотал Сорен.
Все друзья были оглушены и растеряны — все, кроме Копуши.
— Это значит, — осипшим от страха голосом ответил Копуша, — что теперь в распоряжении у Чистых оказался самый большой в мире запас крупинок.
— Но я не понимаю, с какой стати я должна сопровождать эту мерзкую старую дуру! — захныкала Отулисса.
Копуша резко обернулся к ней:
— Опомнись, Отулисса! Ты сошла с ума, если всерьез думаешь о таких пустяках. Чистые завладели огромным запасом крупинок, а тебе ли не знать, какая сила заключена в этих частицах?! Тут Сорен спрашивает, что это означает. Я отвечу. Это значит, что сокрушения будут повторяться. Это значит, что Чистые получат доступ к нашим мозгам и нашим душам. Это значит, что мы можем навсегда утратить способность думать и чувствовать. А еще это значит, что лучше умереть, чем превратиться в слепое орудие самых страшных на свете сов. Вот что это значит, Отулисса.