Дверь была совсем гладкая. И немножко другого оттенка, чем остальная машина. Стекло было опущено, за рулем сидела блондинка и увлеченно красилась, глядя в зеркальце в пудренице. Сзади я ее не увидела: спинки кресел у машины были очень высокие, будто надгробия, — опять же совсем как в нашей. У блондинки были надутые губки и ухоженные крашеные волосы. И вообще я именно так представляла себе Верену Бланд, с которой сбежал папа, поэтому в голову мне закрались самые жуткие подозрения. Сердце у меня забухало еще сильнее, и я подошла поближе — то есть попыталась. Но оказалось, что я стою согнувшись и опираюсь руками о коленки — ужасно глупо. А если еще и идти в такой позе, получается еще глупее. Тут я вспомнила, как шпионки следят за людьми в пудреницы и зеркала заднего вида. Я подумала — она же следит за мной в это зеркальце!
От страха, что она заподозрит, о чем я заподозрила, я даже выпрямилась. Подошла прямо к окну машины и сказала:
— Прошу прощения, мисс.
Когда я говорила, то пыталась принюхаться, чем пахнет в машине, — морской водой или как раньше, — но в нос мне ударило только блондинкиными духами. Она вздрогнула и обернулась.
— Да? — спросила она удивленно и настороженно.
Я понятия не имела, что мне ей сказать, но тут поймала себя на том, что спрашиваю — этак мило и застенчиво:
— Скажите, пожалуйста, мисс, вы купили эти чудесные духи вот в этом парфюмерном магазине?
Даже и не знала, что я такая находчивая.
Она солнечно улыбнулась и помотала головой.
— Они с Бонд-стрит, из Лондона. Очень дорогие. Тебе это не по карману, деточка.
— Я из Лондона, — сказала я. — А вы здесь живете, мисс? — Я практически сюсюкала. Наверное, она решила, что у меня совсем нет мозгов. — Вы такая красавица. Как вас зовут?
Ей понравилось, что я считаю ее красавицей. Она вся изогнулась от удовольствия и сладенько заулыбалась.
— Меня зовут Зенобия Бейли, — сказала она. — Я живу здесь, и мне пора домой.
И она завела машину и укатила по улице.
Я хотела умильно помахать ей на прощанье, но передумала. Опять все обернулось смертной скукой, как приют. Это не наша машина. Блондинка не Верена Бланд. А с другого конца улицы бежала мама с кошачьим кормом и новой юбкой и кричала:
— Мидж, ну ты даешь! Нельзя же бросать свои вещи где попало! Что ты тут делаешь?
— Дурака валяю, — отозвалась я.
И все равно я до сих пор думаю, что это наша машина. Не могу отвязаться от этой мысли. Крис говорит, даже если она наша — а он так не считает, — наверняка всему есть рациональное объяснение. Страховая компания списала ее и продала на лом, а на свалке обнаружили, что она на ходу, починили и продали Зенобии. Почему тогда номер поменяли? Потому что это больше не наша машина? Ай, ладно…
И вообще у Криса плохое настроение. Зря мы оставили его с тетушкой Марией и всеми миссис Ктототам. Он опять Сказал Что-то Ужасное. А что именно, никто не объясняет. Тетушка Мария только твердит: «Я так обижена, мне так стыдно. Но я его, конечно, прощаю». Потом мягко добавляет: «Я буду молиться за тебя, Кристофер». Прекрасный способ разозлить Криса. Он бесится, когда его имя перевирают, но еще больше бесится, когда приходится объяснять, что на самом деле его зовут Кристиан. Если он пытается это сделать, ему приходится в полный голос орать: «КРИСТИАН!!!» — поскольку тетушка Мария тут же изображает глухую.
Маму с Крисом примерно наказали, и уже поздно вечером она вытянула из Криса, что он натворил. Похоже, среди прочих на чай пришла та чокнутая Зоя Грин. И все остальные стали шепотом предупреждать Криса, чтобы он был особенно добр к ней из-за ее сына.
— Я всего-навсего спросил, что стряслось с ее сыном, — невинно сказал Крис.
— Правда? — подняла бровь мама. — Знаю я тебя, Крис. Прямо слышу, как ты это говоришь: «А что такого случилось с ее сыном? Умер? Сидит в тюрьме за убийство? Может, он сексуальный маньяк?» Все громче, громче, и в конце концов тебя слышно, наверно, аж в городском совете. И еще я вижу, с каким лицом ты это говоришь. Больше так не делай.
Мама попала в точку. Крис покраснел и забормотал:
— Ну да, вроде того — а иначе почему у нее шарики за ролики заехали?
С тех пор мама то и дело объявляет, что Крису нужен свежий воздух. Она отправляет его на улицу с самого утра, стоит ей заметить, что он оказался в комнате наедине с тетушкой Марией. Она отправляет его на улицу днем, едва только начинают подтягиваться миссис Ктототам. Крис не против. А я — да. Мне-то приходится быть «милой маленькой Наоми» и слушать жалобы миссис Ктототам на то, как Крис огорчает бедненькую тетушку Марию.
— Ты же знаешь, какая она ранимая, — говорят они. — А вдруг она заболеет на нервной почве?
Все, кроме Элейн. Элейн прямо и откровенно заявила:
— Говорила я тебе — приструни своего братца. Не то хуже будет.
Я заступилась за Криса — сказала, он, мол, плохо понимает старушек.
Элейн впилась в меня своими фанатичными глазами угрюмо-преугрюмо.
— Ничего подобного, прекрасно понимает, — сказала она. — Он знает, что делает. И у него ничего не выйдет. Только не здесь. И только не сейчас. — А потом добавила — бросила через плечо своего черного макинтоша, маршируя за дверь: — Жаль. Он мне, знаешь ли, нравится.
Самое забавное — Элейн все правильно говорит. Думаю, Крис ей действительно нравится, и думаю, он действительно что-то затеял. Кто тут ничего не понимает — так это я. Это я выяснила, когда утром пошла повидать мисс Фелпс. Я пошла с Крисом, поскольку маме до смерти надоело мое нытье, что все самое интересное достается ему.
— Интересно тебе не будет, — сказала мама. — Она несчастная старая женщина, а твое дело — выяснить, чем мы можем ей помочь. Кроме того, не давай Крису грубить — если удастся, хотя это, по-моему, все равно что просить тебя отгрести море веником.
Вот мы с Крисом и двинулись через улицу к номеру двенадцать. Когда мы постучали в дверь, кружевные занавески на окнах дернулись, словно от испуга. Мы проторчали у двери целую вечность и уже собрались уходить ни с чем. Когда мисс Фелпс все-таки открыла нам, мы вылупились на нее.
— А-а, здравствуйте. Крис и Мидж, надо думать, — сказала она.
На вид она самая настоящая гномиха. Крошечная, гораздо ниже меня, и к тому же горбатая. Глаза у нее словно бы вырезаны в лице сикось-накось, а очки, которые она носит, словно бы сикось-накось приделаны к глазам. Сразу видно, что она еле ходит. Держится за все подряд, шаркает. Зато с мозгами все просто отлично. Она резкая, прямая и… лучше всего, наверное, сказать, что люди и предметы интересуют ее сами по себе. Она ни от кого ничего не требует. Вы себе не представляете, какая это отдушина после тетушки Марии.
Все это непостижимым образом стало ясно только по тому, как мисс Фелпс сказала «Здравствуйте». Крис перестал изображать вековечного страдальца и уставился на нее сверху вниз с тем же интересом, с каким она смотрела на нас.
— Мама послала нас узнать, не нужно ли вам чего, — сказал он.
— Очень любезно с ее стороны, — ответила мисс Фелпс. — Нет, пожалуй, особых неотложных нужд у меня нет, разве что хотелось бы ноги получше. Может быть, зайдете? В местах вроде Кренбери слухи разносятся быстро, и я о вас наслышана.
Немного смутившись, мы вошли в длинный коридор. Откуда-то доносился дичайший шум. Сначала «тум», потом «бубух», потом кто-то завопил отчаянным голосом: «А-а-а-а!», будто его убивают. Сначала я здорово испугалась, но потом вспомнила — на свете есть такая штука, как телевизоры. Я уже столько дней прожила без телика, что забыла, какие звуки из них доносятся. И подумала: «Вот здорово! Наконец-то мы попали в нормальный дом!»
— По коридору, потом в дверь направо, — сказала мисс Фелпс. И, шаркая за нами, пояснила: — Я хожу довольно медленно, потому что иногда почему-то падаю. Врач не понимает, в чем дело. Называет это «нырками».
Комната оказалась самая обыкновенная, с простеньким диваном и каким-то особенным высоким креслицем у окна, где стоял стол. Мы сели на диван лицом к телику. Телик был выключен. Вот странно, подумала я. Мисс Фелпс прошаркала к креслицу и вскарабкалась в него, словно обезьянка или маленький ребенок. Отсюда ей открывался замечательный вид на улицу. Наверняка она из этого гномского креслица наблюдала, как мы весь день носимся туда-сюда.
— Нет-нет, я еще много читаю, — улыбнулась мисс Фелпс, угадав мои мысли. — Обычно я стараюсь не вмешиваться в дела соседей — и в ссоры тоже, по возможности. Предпочитаю держаться в стороне.
— Но вы ведь что-то сказали тетушке Марии.
Мисс Фелпс хихикнула:
— Еще бы! Однако это было совершенно объективное замечание общего характера, которое я не собираюсь повторять при вас. Это произошло после того, как она избавилась от бедняжки Лавинии.
— Кажется, Лавиния уехала к матери, — сказала я.
— В любом случае она не вернется, вот увидите, — сказала мисс Фелпс. — Как вам нравится в Кренбери?
Она заставила нас говорить о Кренбери довольно долго. Мы не сказали, что думаем на самом деле, и Крис вел себя на удивление вежливо, но мисс Фелпс и так поняла, что мы имеем в виду.
— Иными словами, дыра, — подытожила она. — Но знаете ли, дыра с весьма полезным для здоровья климатом. Местные жители доживают до невообразимых лет, однако детям не в сезон предложить особенно нечего, тут я соглашусь.
Похоже, Крис только и ждал, когда она это скажет. И спросил:
— Что случилось с сыном Зои Грин?
Мисс Фелпс повернулась в креслице и поглядела на меня. Потом повернулась всем туловищем в другую сторону и посмотрела на Криса.
— О нем почти никто ничего не говорит, уж поверьте мне, — заметила она. — А теперь будьте любезны рассказать мне о Лондоне.
Крис уперся:
— А мне интересно. Это было давно — и вообще, что случилось-то?
— Не могу тебе сказать, — ответила мисс Фелпс. — Так вот, мне бы очень хотелось услышать про Лондон. Как я уже упоминала, об Энтони Грине рассказывают лишь немногие. Признаться, вообще всего один человек — мой брат. Наверное, вам бы хотелось побеседовать с моим братом?
— Да, спасибо, — сказал Крис. — Где…
— Тогда идите сюда. — Мисс Фелпс слезла с креслица и прошаркала к двери. Отворила ее и прошаркала через коридор, а там отворила другую дверь, — а мы все это время высились у нее за спиной и думали, что же там такое. Мисс Фелпс обернулась. — Входите же, — сказала она и протянула руку, жестом приглашая нас внутрь. То есть я сначала так решила. Только рука почему-то потащила за собой всю остальную мисс Фелпс. Когда мы вошли в комнату, оказалось, что она почти пустая, а посреди нее стоит, словно статуя, человек в халате и грозит нам мечом, занесенным над головой на самурайский манер. Тут гномообразное тельце мисс Фелпс взмыло в воздух, описав плавную дугу, и бедняжка шлепнулась на пол. Выглядело это так, словно она разучилась летать.
Мы с Крисом хором закричали: «Какой ужас!» и «Мисс Фелпс, вы не ушиблись?».
Человек с мечом не шелохнулся. Он раздраженно заметил:
— Опять ты за свое, Амариллис!
— Да. Сегодня снова день «нырков», — отозвалась мисс Фелпс, слегка запыхавшись. Встать она не пыталась. Так, с полу, и произнесла церемонно: — Мой брат Натаниэль. Натаниэль, это Кристиан и Маргарет Лейкер.
Мы переводили взгляд с мисс Фелпс на полу на мистера Фелпса с мечом. Мистер Фелпс был тот самый человек, который поздоровался с нами у моря в то утро, когда Крис рассказал мне про призрака. У него были седые волосы, седые усы и узкое сердитое лицо. Он провозгласил:
— Искусство владения мечом и строгие правила тренировок предписывают мне сохранять это положение еще минуту.
— К этому времени любой уважающий себя противник давно уже проткнет тебе живот! — заметила мисс Фелпс, по-прежнему с пола.
— Не стойте столбом, поднимите же ее наконец! — сердито сказал мистер Фелпс.
Мы присели и начали неуклюже ползать вокруг мисс Фелпс. Но она возразила — очень вежливо:
— Благодарю вас, не нужно. Думаю, мне лучше полежать некоторое время, пока я не пойму, что сломала на этот раз.
Ну, мы и встали; и чувствовали себя по-дурацки. Я смотрела сначала на длинные сизые лодыжки мистера Фелпса под халатом, потом на меч. Крис откашлялся.
Мистер Фелпс сказал:
— С какой стати, спрашивается, ты привела ко мне в дом двух лазутчиков из стана врага?!
— Это не лазутчики, — возразила мисс Фелпс, по-прежнему лежа. — Я проверяла.
— Они из номера тринадцать! — отрезал мистер Фелпс. Он ощерился и поглядел на меч.
— Мы тоже терпеть не можем тетушку Марию, как и вы, — сказала я.
— Сомневаюсь, — заметила мисс Фелпс у меня из-под ног.
— Я хочу знать, что случилось с Энтони Грином, — сказал Крис.
— Зачем? — спросил мистер Фелпс. Он наконец опустил меч — медленно-медленно — и стал смотреть вдоль него, словно думал, что меч мог погнуться.
— Когда это было? — спросил Крис. — И… и что именно случилось?
— Когда? — протянул мистер Фелпс, хмурясь на меч. — Думаю, лет двадцать тому назад. И больше я ничего сказать не готов — проясните сначала свои мотивы, молодой человек. — И принялся делать выпады мечом, громко топая по полу тапками, и каждый раз, когда топал, выдыхал: «Аа-ах-ах!» Вот что я приняла за телевизор. Наверное, мисс Фелпс, лежавшей на полу, было очень неприятно, когда рядом так топали.
Крис осторожно обогнул крошечное гномье тельце мисс Фелпс — и очутился прямо перед мечом, который запросто мог его задеть. Пытаясь поймать хмурый взгляд мистера Фелпса, он сказал:
— Сэр, у меня в комнате призрак.
Мистер Фелпс замер, не успев топнуть. Он опустил и меч, и тапок и уставился на Криса.
— Почему ты раньше мне этого не сказал, юноша? — спросил он. И вдруг напустился на меня: — Подними ее и вытащи отсюда! — велел он, указывая на мисс Фелпс кончиком меча. — Женщинам здесь не место!
Мисс Фелпс сказала:
— Похоже, я уже могу встать.
Я нагнулась и потянула ее вверх. Мисс Фелпс была совсем легонькая. Поднялась, словно воспарила, — и с таким достоинством, что я выпустила ее, как только она встала на ноги.
— Благодарю, — сказала мисс Фелпс, шаркая в коридор. Потом, когда мы вернулись в ту, первую комнату, она добавила: — Ты знаешь, в этот раз я славно полетела! Ничего не сломала.
После чего взгромоздилась в креслице и заставила меня битых полчаса рассказывать про Лондон, пока Крис беседовал с мистером Фелпсом.
Да, Элейн права: Крис явно что-то затеял. Он вышел очень задумчивый и отказался говорить мне, что сказал мистер Фелпс.
— Не суй нос не в свое дело, Мидж, — сказал он.
— Чего?! Женщин и детей просят покинуть зал, да? — рассвирепела я.
— Ну, примерно так, — сказал Крис.
Иногда мне кажется, что в Кренбери все сумасшедшие, даже я.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сумасшествие набирает обороты. Может быть, тетушка Мария — Шляпоносная Королева Кренбери, потому что она Королева Безумных Шляпниц. С порога раскусила, что мы побывали у мисс Фелпс.
— Презабавная чудачка, не правда ли? — сказала она. — Я все время стараюсь проявлять к ней доброту, но она упорно сопротивляется… Думаю, вы заметили, как тяжело с ней разговаривать. — Тетушка Мария уставилась себе в колени, как всегда, когда считает, будто ее вынудили сказать что-то ужасное, и добавила: — Чрезвычайно жестокосердная!
Крис посмотрел на меня со значением. Я сказала, что мисс Фелпс упала.
— Ах, бедняжка! — сказала тетушка Мария своим особенным искренним тоном. — Пусть это отучит ее говорить грубости. Впрочем, больше вы туда не пойдете, а значит, все хорошо.
После ланча, когда мы с Крисом мыли посуду, примаршировала Элейн и сказала нам то же самое.
— Ты и ты, — отчеканила она. — Знакомство с Фелпсами порвать, ясно? У нас нет ничего общего с номером двенадцать!
И не успел Крис сочинить подходящую гадость, как Элейн удалилась в сад, где мама играла с кошкой и притворялась, будто садовничает. Кошка удрала, а Элейн стала расхаживать кругом и запрещать маме подпускать нас даже близко к мисс Фелпс. После чего сообщила, что за розами мама ухаживает хорошо, но сорняки нужно выполоть еще раз, пока не разрослись, и нудила, и нудила, — не понимаю, почему мама до сих пор ей не двинула! Крис говорит, у него тоже не хватило бы духу стукнуть Элейн. Она такая высокая и жилистая. Но я же видела, как мама несколько раз набрасывалась на папу, когда он хотел побить Криса или меня. Мама храбрая. Просто ей воспитание не позволяет стукнуть Элейн.