Он не понимал, что она говорит.
- Хороша работа для горничной! Мое собственное платье придется, пожалуй, выбросить после этого. Невозможно грязен этот народ. Что за каприз у миледи! Конца нет ее выдумкам. «Сожгите его тряпки!» Хорошо ей говорить: «Сожгите их». Конечно, чем раньше они попадут в огонь, тем лучше.
Она сняла с мальчика последнюю тряпицу и отпихнула ее ногой в сторону. Пичино предстал перед ней, точно маленькии смуглый херувим только без крыльев.
- Да! - сказала Никола.- Он хорошенький! Я думаю, в этом и причина, почему миледи взяла его.
Пичино все больше и больше становилось не по себе. Смотреть, как льется вода, было очень интересно, но зачем его раздели? Это совсем неприятно. Ведь форестьери из Сан-Ремо всегда носили платья. А кроме того, она отбросила ногой в угол чудесные панталоны, панталоны Сандро, которые были подарены Пичино. И уголки его красивых губ опустились.
- Да, конечно, в этом вся причина,-сказал Никола.- Это потому, что он такой хорошенький.
Она взяла его на руки и понесла к ванне.
Пичино посмотрел вниз на белый мраморный ящик, который показался ему глубоким и большим. Вдруг он почувствовал, что его туда опускают, и дико вскрикнул.Они задумали утопить его... утопить... утопить! Его погрузили в воду до самых плеч. Малыш уцепился за Никольсон и пронзительно закричал. Он бился, барахтался, размахивал руками и ногами. Вода бурлила и разлеталась брызгами, попадая ему в глаза, нос и рот.
- Lasciatemi! Lasciatemi! (Пустите меня, пустите меня!) - кричал он.
Никольсон изо всех сил старалась его удержать.
- Господи! Я с ним не справлюсь! Он царапается как дикая кошка. Сиди смирно, дрянной мальчишка! Замолчи, гадкий поросенок, дай я тебя вымою! Господи! Боже мой! Что я буду делать?
Но Пичино не хотел быть утопленным, не оказав сопротивления. Он не позволит, чтобы его сажали в воду. Она попала ему в рот, нос и глаза, он задыхается, он ничего не видит. Пичино защищался ногами и руками, бодался головой, точно козел, и отчаянно звал на помощь:
-Io non ho fatto niente!Io non ho fatto niente! (Я ничего дурного не сделал!) Мария! Мария!
Шум был так силен, что скоро на лестнице, а потом по коридору послышались легкие шаги, и дверь в ванную отворилась. Вошла леди Алина, удивленная и немного испуганная. Брови ее были нахмурены. Ее сопровождала молодая, дружески расположенная к Пичино девушка.
Пичино при виде их еще сильнее замотал головой и закричал пронзительнее. Он думал, что они пришли вызволить его из беды.
- М'аmazza! Aiuto!(Помогите!) - вопил он.
- В чем дело? - спросила леди Алина и подошла к ванне.
- Он не хочет мыться,- проговорила запыхавшаяся Никольсон, продолжая бороться с Пичино.- Он, должно быть, испугался.
Леди Алина засмеялась.
- Выньте его на минуту, Никольсон, -сказала она.- Выньте его. Изабелла,-обратилась она к молодой девушке, едва выговаривая слова от смеха,- он думает, что Никольсон хочет его утопить. Мыло и вода до того чужды ему, что в таких количествах кажутся ему смертельными.
Никольсон, очень довольная тем, что может передохнуть, вынула мальчика из воды. Пичино стал около ванны, весь мокрый, плача и дрожа. Леди Алина начала снимать свои браслеты и перчатки.
- Дайте мне передник,- попросила она Никольсон.
Надев передник поверх своего платья, леди Алина опустилась на колени перед своей новой игрушкой.
Глупый мальчик! - сказала она по-итальянски, взяв его за плечи.- Никто тебе ничего дурного не сделает. Тебя только вымоют. Ты слишком грязен, чтобы к тебе можно было прикоснуться, а вода смоет твою грязь.
Пичино смотрел на нее, вздыхая. Правда, она его освободила и вынула из воды. Но чем это она грозит ему? Что она такое говорит о его грязи?
- Я сама тебя вымою, - сказала леди Алина, подымая его своими сильными белыми руками.- Не смей у меня делать глупости! Если ты будешь шуметь и барахтаться, я тебя утоплю.
Она смеялась, но Пичино замер от ужаса. Такая знатная, могущественная, сильная, высокая леди могла с ним, действительно, сделать все, что ей угодно
- Ведь это ванна,- сказала Изабелла ему ласковым голосом.- Ты не утонешь в воде, не бойся. Тебе ничего дурного не сделают.
Леди Алина спокойно погрузила его в воду. Ее белые руки держали его так крепко и решительно, что он осознал всю тщетность борьбы: ведь если он начнет сопротивляться, она его утопит.
Пичино жалобно посмотрел на добрую синьорину с ласковым голосом и нежным лицом. Крупные слезы покатились из его глаз, он перестал сопротивляться. Но что за странные вещи начали с ним проделывать?
Светлейшая синьора взяла белый кусок и тот предмет, который был весь в дырочках, и начала их тереть друг о друга.
Появилась белая как снег пена, и леди Алина покрыла его этой пеной с ног до головы. Тогда она стала брызгать на него водой, пока не смыла всю пену с тела. Потом принялась его чем-то скрести, потом сделала что-то странное с его ушами, затем вяла маленькую щеточку и потерла ею его ногти, покрывая их и снова смывая ее, то же самое она сделала и с его ногами. После этого она принялась за его голову. Бедные шелковистые, грязные кудри, чего она с ними только ни делала!
Она терла их белым куском до тех пор, пока они не слились в один мягкий комок из белой пены. И тогда она начала их скрести, погружая в них свои руки, встряхивая и теребя их, а когда это кончилось, чуть не утопила его в потоках воды, которые вылила ему на голову.
Пичино от ужаса не мог даже вскрикнуть. «Люди,- подумал он,- которые с вами так обращаются, способны сделать и не то еще, если вы их рассердите». В его голове, то покрываемой слоем белоснежной пены, то заливаемой потоком воды, опять промелькнуло безнадежное воспоминание о Марии и осле. Еще прошлую ночь он спал дома в своем углу. И все, что он слышал и видел вокруг себя, было ему знакомо, и вода была далеко от него. А теперь он сидит в ней по самые плечи. Она струится по его волосам, ушам, всему телу. И он ничего не чувствует вокруг себя, кроме нее. О, как мог он так ужасно ошибиться, предположив, что пенящиеся струи были пущены для его развлечения! Неужели все это форестьери придумали для своего удовольствия? Неужели для этого привезли его в Сан-Ремо и заставляют жить в воде, точно он - рыба, и неужели они никогда не выпустят его?
Вдруг светлейшая синьора вытащила его из воды и посадила на что-то мягкое, белое, сухое, разостланное Николой на голубых и белых изразцах пола.
- Вот так! - сказала леди Алина.- Он теперь, я думаю, первый раз в своей жизни чист. Никольсон, вытрите его насухо.
Она стояла, слегка раскрасневшаяся от усиленных движений, и смеялась.
- Это развлекло меня, - обратилась она к Изабелле. - Я сама себе не верю, но это, действительно, развлекло меня. Всякая новинка развлекает. Причешите его, Никольсон, и потом уложите спать.
Она сняла передник, взяла свои перчатки и вышла из комнаты, улыбаясь. А Пичино был оставлен во власти большой мягкой простыни и Никольсон.
Что дальше с ним случилось, было не так страшно, как все предыдущее, но еще более неприятно. Его стали тереть, точно лошадь, а с волосами обошлись совершенно невозможным образом. Каким-то странным инструментом Никольсон вырвала все запутанные клочки. Временами ему казалось, что она вытащит с корнем все его кудри, а с ними оторвется и часть его головы. Довольно долго простоял он у колен Никольсон, тихонько всхлипывая.
Если бы Мария осмелилась подвергнуть его чему-нибудь подобному, он бы стал отбиваться и кричать. Но в этом удивительном доме, перед этими необычными людьми, которых итальянцы называли форестьери, в такой чуждой обстановке он как будто окаменел от ужаса. Да и кто бы на его месте не ужаснулся, если бы его посадили в воду, скребли и терли, а потом стали выдирать на голове волосы! И он вдруг спрятал лицо в складках платья Никольсон и разразился горькими рыданиями.
- Voglio andare а саsa! Lascimi andare aMaria eil ciuco! ( Пустите меня домой. Пустите меня домой к Марии и ослу!) всхлипывал он.
Хорошо, хорошо. Сейчас конец,-сказала Никольсон,- Нелегка была работа! И в чем я тебя положу спать? Разве что в ночной кофточке миледи?
- Voglio andare а саsa . (Хочу домой.) Но Никольсон совершенно его не понимала. Она вышла из комнаты и скоро вернулась в ванную с кофточкой, отделанной кружевами и шелковыми лентами. Кофточка была ему велика, он совсем утонул в ней. Но когда его головка с прелестным личиком выглянула над роскошной кружевной рюшью, он в этом наряде стал еще красивее. Сам Пичино этого, естественно, не сознавал, а чувствовал только, что его опутали чем-то щутовским. Когда же его понесли из комнаты и чудесные панталоны Сандро остались на полу в углу, он посчитал, что ему нанесли еще одно, последнее оскорбление.
Никольсон отнесла его в одну из тех великолепных комнат, которые он успел заметить, проходя по коридору. Она была вся голубая и поразила его своими кружевами, голубыми цветами и разными украшениями. Пичино подумал, что в этом месте с ним опять сделают что-нибудь странное. Но Никола только опустила его на что-то мягкое, над чем висело нечто вроде палатки из кружев и шелка.
Она что-то сказала ему по-английски и ушла, оставив его одного. Он сел и осмотрелся кругом. Может быть, здесь спят форестьери? Неужели они кладут головы на эти белые штуки? Неужели то, на чем он сидит,- постель?
Он посмотрел на красивую палатку, которая висела над головой, и вдруг почувствовал себя таким жалким, одиноким, что чуть опять не закричал: «Мария!». Если бы она была здесь или хотя бы он мог понять, что говорит Никола, происходящее не было бы еще столь ужасным. Но все кругом было так великолепно и так чуждо ему. Он точно очутился в другом мире, в каком-то раю. Но ему было страшно. Чериани с Марией отдалились от него, казалось, на тысячи миль, а здесь все чужое, и ему так хотелось домой.
Никола вернулась с тарелкой. На ней лежали разные кушанья, и она предложила ему поесть. Но с ним произошло нечто совсем странное. Этого с ним раньше никогда в жизни не случалось. Перед ним стояла целая тарелка вкусных вещей, тех самых вкусных вещей, которые форестьери привозили с собой в корзинках, а ему не хотелось их есть! Что-то сдавило горло, и он не мог есть. Он, Пичино, не мог есть! Слезы наполнили ему глаза и он отрицательно покачал головой.
--Non ho fame!(Я не голоден),-всхлипнул он и оттолкнул тарелку.
- Его закормили, вероятно, кексами за весь день,- сказала Никольсон.- И ему хочется спать. Господи, Боже мой, какой он хорошенький!
Она отвернула расшитое одеяло, украшенное кружевами, и взбила подушки. Потом опять подняла Пичино, уложила его в постель и накрыла.
- Спи, будь послушным мальчиком. Никольсон потушила свет и вышла из комнаты, оставив дверь приотворенной. Пичино лежал на мягких подушках, и глаза его раскрывались в темноте все шире и шире. В этой большой, великолепной комнате он казался себе таким крошечным, беспомощным.
Как все странно! Его уложили в постель, закутав в шутовское платье с кружевным воротом, который щекочет уши и щеки, а длинные рукава не позволяют пошевелить руками. И он не слышит подле себя, как дышит его друг -осел. Ведь осел остался дома, так как его выкупили у Беппо. Ах, если бы он мог услышать около себя дыхание осла! Но, может быть, никогда-никогда не увидит он его больше, и форестьери, богатая леди, пожалуй, никогда не позволит ему вернуться домой... никогда.
Пичино тяжко вздохнул, его грудь под роскошной кофточкой леди Алины судорожно поднялась. Он повернулся, утопил лицо в подушки и начал тихонько плакать, плакать без конца.
Пичино так горько плакал, что против воли у него вырвались громкие рыдания. Он тотчас же постарался подавить их. Ведь он не знал, что делают форестьери с детьми, которые громко плачут. Может быть, они их окачивают потоками воды?
Но как раз в эту минуту случилось нечто странное. Кто-то толкнул дверь и вошел в комнату. Пичино услышал звук шагов по полу, но, приподнявшись на кровати, никого не. увидел. Чьи шаги? Это не были шаги Николы. Они были легче и чаще, чем у нее. Малыш задержал дыхание и прислушался. Шаги приблизились к кровати и остановились. И тогда он услыхал знакомое дыхание, настолько же знакомое ему, как шорох осла в стойле. Пичино вскочил на кровати.
- Eun cаne (Это собака),- закричал он.
В ответ на это собака прыгнула к нему на кровать. Теплый шершавый язык начал ласково лизать ему шею, руки и лицо. Это была та одинокая собака, которая сторожила у ворот виллы. Она освободилась каким-то образом от своего ошейника и пробралась в дом, чтобы приласкаться к кому-нибудь. Услыхав сдавленные детские рыдания, она пришла к Пичино, чтобы его утешить и поддержать, понимая всем своим собачьим сердцем, как тяжелы одиночество и изгнание.
Пичино обхватил ее обеими руками и крепко прижался к ней всем телом. Он тер свои мокрые от слез щечки о жесткую шерсть, а затем свернулся около собаки клубочком и положил на нее свою голову. Она избавила его от чувства одиночества и страха, как это сделал бы его друг-осел, будь он рядом.
Глава III
Очень приятно было для Пичино заснуть возле нового друга - собаки, но форестьери, по-видимому, взглянули на это дело иначе. У Николы, когда утром она вошла в комнату, вырвался крик
-Скверный мальчишка! О, Господи!Он спал всю ночь с этой грязной собакой. Что скажет миледи?Посмотрите на его лицо, и на простыни, и на кофточку миледи!
Пичино сидел под шелковой с кружевами палаткой, обняв собаку. Никола была чем-то недовольна, это он видел, хотя и не понял ни одного слова. Чем же она недовольна?
- Пошла вон! - закричала Никольсон, сильно ударив собаку.- Пошла вон! И как ты забралась сюда?
Она спихнула собаку с кровати и побежала за ней до дверей, чтобы выгнать ее из комнаты. Леди Алина столкнулась с ними на пороге.
- Почему здесь собака? - спросила она.
- Право, не знаю, миледи,- сказала Никольсон. Никогда прежде она не забиралась сюда. Должно быть, почуяла мальчика. Он спал с ней всю ночь.
- Спал с ней? - воскликнула леди Алина.
Она вошла в комнату и посмотрела на Пичино.
Собака, действительно, была пыльной и грязной. И Пичино, и кровать достаточно красноречиво свидетельствовали об этом.
- Боже мой! - сказала ее светлость.-Никольсон, возьмите его и сейчас же вымойте.
И опять его потащили в белую с голубым комнату...,
—
Пичино был соврешенно ошеломлен. Он стоял и дрожал, глядя, как Никольсон снова повернула серебристые штучки и зашумели два потока воды.
Она сняла с него его странный ночной наряд с той же брезгливой предосторожностью, с какой накануне снимала с него лохмотья. Затем, взяв ребенка на руки, она погрузила его глубоко в воду и начала мылить, тереть, скрести его так же сильно, как вчера. На этот раз он не кричал и не сопротивлялся, а сидел смирно, глядя неподвижно перед собой.
С каждой минутой родной дом отдалялся от него все больше и больше. Собака приблизила Чериани к нему, но собаку прогнали. И теперь он опять сидит в воде и снова его намыливают и трут. Наконец Никола вытащила его из воды, вытерла досуха и оставила ненадолго одного.
Она возвратилась с какими-то белыми вещами и начала надевать их на него: сначала смешную маленькую рубашку с кружевами, потом странные короткие штанишки, не такие чудесные, длинные, как у взрослых мужчин или как панталоны Сандро, нет! Эти панталоны были белые, коротенькие, до колен, и обшиты кружевами. А потом - юбку! Да, это была юбка! Разве он не мужчина? Он оттолкнул от себя платье, и лицо его вспыхнуло от негодования.