Собака, которая спасла мир - Уэлфорд Росс 5 стр.

– Сегодня? – спрашивает Рамзи, всё ещё возбуждённый после того, как сбил вертолёт с жуткими враждебно настроенными инопланетянами.

Доктор Преториус не отвечает прямо. Она просто говорит:

– Дайте мне неделю, ребятишки. Одну неделю. Вы побываете там, где никто раньше не бывал. – Она отпирает дверь, ведущую в галерею Испанского Города и чайных. Я быстренько ищу взглядом маму Сасс Хеннесси и с облегчением осознаю, что её здесь нет. Я уверена, она видела меня уже несколько раз – и хоть она ничего не сказала, я всё ещё беспокоюсь, что она может это сделать.

Хотя, как выяснится, есть и более серьёзные поводы для беспокойства.

Потому что именно на этой неделе всё пойдёт наперекосяк.

Именно на этой неделе все узнают об эпидемии.

Глава 10

Однако для начала я должна рассказать про Сент-Вуф.

Старая приходская церковь Святого Вулфрана и Всех Святых – всем известная под названием Сент-Вуф – это церквушка неподалёку от набережной, причём ветхая, с низенькой широкой колокольней. Вот только теперь это не церковь – по крайней мере, не такая, где есть прихожане, и хор, и свадьбы, и всякое такое. Теперь это просто здание в форме церкви. У него тяжёлые деревянные двери и вместе с мощными стенами из песчаника они неплохо справляются с тем, чтобы заглушить издаваемый двадцатью пятью собаками шум.

А ещё это моё самое любимое на свете место.

В первый раз я привела Рамзи в Сент-Вуф в начале последней четверти. Я хотела, чтобы он понял, о чём я всё время рассказываю (или, как он выражается, «бубню, утомляя всех до смерти» – спасибочки, Рамз).

Первое, что замечает только что прибывший в Сент-Вуф, – это шум: вой, лай, тявканье и сопение. Я люблю этот шум почти так же, как люблю второе, что тут замечаешь: запах. Я была в ужасе, увидев, что Рамзи прижал ладонь к носу.

– Вод эдо да, – прогнусавил он. – Ну и водь!

– Ты привыкнешь. – Сама я, честно говоря, уже почти не замечаю этого. Собаки и впрямь немного пахнут, но обычно это приятный запах: тёплый такой и древесный. И – забавно – лапы у них пахнут попкорном. Честное слово!

(Знаю, что собачье дыхание пованивает рыбой, и всецело подтверждаю, что их какашки пахнут просто отвратительно, но – простите за откровенность – а чьи нет?)

В общем, когда я заявилась сюда с Рамзи, было субботнее утро, как раз перед еженедельной уборкой, а именно в это время в Сент-Вуфе пахнет сильнее всего.

– Доброе утро, Джорджи! – сказал викарий. Мне он нравится: он довольно старый, лет семидесяти. Он такой худощавый, с густыми серыми волосами, напоминающий ирландского волкодава. В тот день на нём был просторный джемпер ручной вязки и перчатки без пальцев. Он сидел за длинным столом прямо рядом с дверью. – А это у нас кто, могу я полюбопытствовать? – спросил он, увидев Рамзи. Вот так вот он разговаривает. К этому привыкаешь.

Не дожидаясь, пока я отвечу, Рамзи щёлкнул каблуками ботинок и отдал честь.

– Рамзи Рахман к вашим услугам, сэр-р!

Викарий был несколько ошеломлён, но, опять же, так случается со многими, кто встречается с Рамзи впервые. Несколько секунд спустя он всё же отдал честь в ответ и улыбнулся.

– Добро пожаловать на борт, рядовой Рахман! Полагаю, ты пришёл помочь, э… сержанту Сантос? – Он снял очки и вытащил из-под мешковатого свитера незаправленный край рубашки, чтобы протереть их. Рамзи с энтузиазмом закивал.

– Чудненько! Высший класс! Рук много – и работа спорится, э? – Он снова надел очки и уставился на план на своём столе. – Ты на твоём обычном посту, Джорджи. Сначала уберитесь, потом подметите, и помните… – Он поднял вверх палец, в глазах у него мелькнуло веселье. Договорили мы хором:

– Всё, что делаете, делайте от души, как для Господа!

– Очень хорошо, Джорджи. Ну, вперёд!

Лицо Рамзи озадаченно вытянулось, когда мы отошли от стола.

– Что это была за фигня? – спросил он, достаточно громко, чтобы викарий мог услышать.

– Ш-ш-ш! Понятия не имею. Что-то из Библии. Викарию это нравится. Это даже забавно, и он…

– Постой. Он викарий?

– Был раньше. Он облачение не носит. Возьми-ка вон то ведро. Это у него была церковь.

Большую часть старых деревянных скамей убрали. Вместо них в центре находится вольер, присыпанный опилками. По бокам расположены будки. Тут довольно классно.

«На моём посту», – сказал викарий. Мне это нравится. Как будто четыре собаки в соседних вольерах на первом уровне на самом деле принадлежат мне. Моё имя написано на табличке вот так:

– и я чувствую крошечный укол гордости, хоть это всего лишь надпись от руки на белой доске.

Собаки на четвёртом посту – старожилы Сент-Вуфа, а тут обещают никогда и ни за что не «усыплять собак».

Многие приюты это делают. Если собаке не могут найти новый дом или отыскать её прежнего хозяина, то через несколько месяцев приходит ветеринар и…

Знаете что? От одной только мысли об этом мне грустно. Поэтому мне и нравится в Сент-Вуфе. Тут попытаются найти собаке дом, но если не смогут, тогда… собака станет постоянным жителем.

Я провела следующему за мной по пятам Рамзи экскурсию и просто не могла не придавать голосу важности, указывая на клетки и на висящие снаружи каждой таблички. Это довольно старомодно: на табличках от руки написаны списки дел – свежая вода (галочка, сделанная привязанным к верёвочке карандашом); ежедневное вычёсывание (галочка); проверка стула (галочка)… и так далее.

Что же касается самих собак…

Бен осклабился на Рамзи, и тот попятился.

– Всё нормально, – заверила я его. – Он больше лает, чем кусается.

– Он ещё и кусается?

– Нет! Обычно нет. Один раз он меня легонько цапнул, но, думаю, это он играл.

Это явно не убедило Рамзи, и он старался не подходить близко, пока я меняла Бену воду, убирала специальной лопаткой какашки и кидала их в ведро, которое Рамзи держал на вытянутых руках.

Дадли отпрянул от Рамзи, трясясь. Против меня он, однако, ничего не имеет, и я почувствовала себя чуточку самодовольно, когда он разрешил мне его погладить.

И наконец мой любимец:

Люди в Сент-Вуфе тоже очень милые. Они все старше меня, но не относятся ко мне как к ребёнку. Ну, не считая Саскии Хеннесси, которая тоже меня старше – на целых восемь месяцев, – а обращается со мной так, будто мне лет пять, хотя она только выгуливает собак и собственного поста у неё нет.

Я кое-откуда знаю (от Элли Макдональд из школы), что мама Сасс платит ей, чтобы она была волонтёром и выгуливала собак, что, на мой взгляд, ужасно странно. Если тебе платят – это не волонтёрство. Помимо этого, мне кажется, Сасс вообще собак не очень любит.

В тот день она стояла у жёлоба для какашек, когда мы с Рамзи вошли туда с ведром, и я почувствовала, что настроение у меня слегка испортилось.

Жёлоб – это широкий прямоугольный туннель, он ведёт к огромной яме на улице, в которую отправляются все собачьи отходы. Поднимаешь крышку люка и выкидываешь туда какашки, а следом добавляешь активатор, превращающий их в компост, который викарий потом разбрасывает по своему огороду. (Я только недавно об этом узнала. А мы столько лет ели выращенные им овощи. Фу.)

Можете себе представить: двадцать пять собак производят много какашек, и выбрасывать их в жёлоб – единственное, что мне не очень нравится в Сент-Вуфе, хоть из-за Рамзи я и старалась этого не показывать.

Сасс – крупная девочка, она наша одноклассница, но выглядит лет на пятнадцать. У неё уже оформилась фигура, плюс двойной подбородок и круглое пузо. Она ужасно сильная и может поднять близнецов, Родди и Робина Ли, держа каждого под мышкой.

Когда я увидела её, в животе у меня что-то всколыхнулось, хотя она не то чтобы задирается (в начальной школе Марин-Драйв к задирам относятся с предельной строгостью), но всё-таки умудряется быть пугающей.

– Ого, смотрите-ка, кто заявился! – сказала она, уставившись маленькими глазками на Рамзи. – Вы так хорошо смотритесь, когда идёте вдвоём к алтарю!

Я натянуто улыбнулась ей, делая вид, будто нахожу её замечание забавным, но ничего не сказала – это, по моему мнению, обычно лучший выход. Сасс скрестила руки на груди и мотнула подбородком в сторону Рамзи.

– Ты что, в школьной рубашке? В выходной? Тебе разрешается переодеться, если ты не в курсе.

До сих пор я этого не замечала, но под великоватой курткой у Рамзи и впрямь была синяя школьная рубашка-поло. Он повёл плечами и пробормотал:

– Она чистая. И мне она нравится.

Сасс довольно грозная, и, когда я подняла крышку жёлоба для какашек, она сделала шаг вперёд и сказала:

– Смотри не упади.

От этих слов я вздрогнула, будто она собиралась меня столкнуть. Опрокидывая содержимое ведра в люк, я молчала. Рамзи, напротив, за словом в карман никогда не лезет.

– По крайней мере она бы туда влезла, – пробормотал он. «Рамзи, – подумала я. – Это лишнее».

– Чего-чего? Ты что, смеёшься над… – На середине предложения её перебил вошедший в комнату, потирая руки, викарий.

– А! Отличная работа, отличная работа! Руки, что убирали за собаками, благословлены в глазах Господа.

– Это из Библии? – уточнил Рамзи.

– Нет, нет – это я сам придумал, – ответил викарий.

Когда мы с Рамзи уходили, Сасс проводила нас сердитым взглядом.

Вот такая она. Знаете выражение «Если не можешь сказать ничего хорошего, то лучше промолчи»? Так вот у Сасс в голове оно будто перепуталось: «Если не можешь сказать ничего плохого, то лучше промолчи».

Именно из-за злого замечания Сасс Хеннесси шесть месяцев спустя и начался конец света. И если вы думаете, что я преувеличиваю, позвольте мне объяснить.

Видите ли, до недавних пор все собаки в Сент-Вуфе были здоровы. А теперь… что ж, теперь нет.

И это всё из-за меня.

Глава 11

В последние пару лет кругом только об этом и говорят: Риск Передачи Заболевания. В школе вечно твердят – РПЗ то, РПЗ сё. Что в этом хорошего, так это то, что стоит кашлянуть в классе – и тебя немедленно отправляют домой.

В прошлом году у дверей каждого класса начальной школы Марин-Драйв повесили по диспенсеру с антисептиком для рук. Думаю, это стало новым законом.

Так что одна из моих задач в Сент-Вуфе – следить за санитарными ковриками и антисептиками для рук в карантинной зоне. Санитарные коврики – это влажные пористые коврики, об которые нужно вытирать ноги, когда входишь в карантинную зону и выходишь из неё, а карантинная зона – это место, где содержатся больные собаки.

В общем, всё это случилось через несколько дней после нашего первого визита к доктору Преториус в Купол.

Сначала я налила дезинфектант на санитарные коврики, а потом пошла в карантинную зону проведать Дадли: у него болел живот. Он оказывался там не впервые, так что я не особо волновалась. Если помните, он успел пожевать на пляже дохлую чайку, и я думала, что это всё могло быть из-за неё.

Он сидел за заборчиком из рабицы, доходившим мне до подбородка. У входа стояли резиновые сапоги и перчатки, которые я надела, прежде чем войти. Дадли слабо завилял своим хвостиком крючком.

– Привет, смешной старикан! – сказала я. – Тебе лучше? – Обычно я позволяла Дадли облизать мне лицо, но с собаками в карантине это запрещено, так что я просто почесала его по пузику. В резиновых перчатках вышло не так хорошо, но ему, кажется, понравилось.

Несколько дней назад на него приезжала посмотреть одна семья: они, возможно, собирались забрать его себе, но, думаю, сочли его слишком уж страшненьким.

«Девчушке он показался милым, – сказал викарий, – и она сказала своей маме что-то на китайском. Потом они долго разговаривали, я не понял о чём – только папа показывал на глаз Дадли, на зубы и на ухо, а потом они ушли».

Бедный уродец Дадли! Я подумала, как маленькая китайская девочка влюбилась в него, а потом её папа сказал, что он чересчур странный.

В глубине души, однако, я почувствовала огромное облегчение. Я знаю, что собаке лучше жить с семьёй, чем в Сент-Вуфе, но я бы не вынесла, если бы Дадли забрали.

Я внимательно оглядела его. Судя по виду, бедный пёсик чувствовал себя не очень хорошо. Он почти не притронулся к еде, но попил воды и сходил в туалет в лоток с песком, который я вымыла и продезинфицировала – сделала всё верно, в соответствии с правилами. Потом я немного покидала ему обслюнявленный теннисный мяч, но Дадли не проявил особого энтузиазма, к тому же я ударила мячиком слишком сильно, и он перескочил за забор и укатился, так что игру пришлось прекратить.

Я выходила из карантинной зоны, с санитарными ковриками я закончила до этого и как раз хотела наполнить диспенсеры (в которых было пусто), как вдруг передо мной возникла Сасс Хеннесси. Она слегка встряхнула волосами и встала, положив одну руку на округлое бедро.

– Приве-е-е-е-ет! – сказала она, но в глазах у неё не было ни капли тепла.

– Привет, Саския, – ответила я.

– Я только что говорила Морису, что теперь тут реально классно, – сообщила она.

Морису? Морису? Никто не зовёт викария Морисом, кроме моего папы, который с ним сто лет знаком. Все остальные зовут его викарием или преподобным Клегхорном. Хотя для Сасс было весьма типично называть его по имени. Я уже была раздражена, но дальше оказалось ещё хуже.

– Старая стрёмная псина, – сказала она, наклонив голову и изображая жалость. – Было бы куда добрее просто усыпить его, ты так не думаешь?

Вот оно: злое замечание, о котором я говорила раньше. У меня ушло несколько секунд на то, чтобы осознать: она говорит о Дадли. Дадли – моём втором любимом псе во всём Сент-Вуфе! Я почувствовала, как моя челюсть ходит вверх-вниз, но не произнесла ни звука.

– Ты в норме, Джорджи?

– Да, я нормально, Сасс. – Но это было не так. Я была в ярости. В тишине я наполнила диспенсеры, сняла перчатки и выдавила немного геля на руки, со злостью втирая его, пока Сасс просто стояла рядом. Потом я сняла резиновые сапоги.

– Слушай, я не хотела сказать…

– Ты знаешь, что тут так не делают. Так зачем вообще говоришь такое? – Я была в ярости.

– Но если он очень больной и старый…

Я громко рявкнула:

– Он не настолько больной и не настолько старый. Ясно?

Я видела, что Саския слегка ошарашена. Она тихо сказала:

– О-о-оке-е-ей, – и я подумала, что в кои-то веки взяла над ней верх.

Она наклонилась и опасливо подобрала обслюнявленный мячик Дадли, который укатился к двери. Потом она протянула его мне, и мне пришлось сказать:

– Спасибо. – Это было что-то вроде странного предложения мира.

Я повертела мячик в руках, глядя, как она уходит, а потом швырнула его обратно Дадли и захлопнула за собой дверь в карантинную зону.