Мария Баршева
ЕГОРУШКА В ШКОЛЕ
Первый день в школе
Егорке пошел девятый год. Учиться пора, а в Валяевке у них закрыли школу.
Мать думает:
«Избалуется мальчишка, а время уйдет. Куда его тогда, неграмотного? Повезу-ка его в Москву. Как-нибудь с отцом зиму перезимует. А на тот год либо сама туда перееду, либо опять у нас школу откроют».
И повезла Егорку в Москву. Отец там дворником служил.
Записала его в школу. Пожила два дня, да и домой заспешила. Картошка в поле не ждет. Выбирать пора.
И остался Егорка с отцом.
На утро собрался отец вести его в школу, а Егорка боится.
— Не смею, — говорит.
— Чего не смеешь-то, глупый. Небось, в школе не кусаются. Пойдем, провожу тебя.
Пришли в школу. Отец прямо к заведующей.
— Вот сынишку привел. Мать тут позавчера его записала.
— А, помню. Из деревни привезли. Как тебя зовут, мальчик?
— Егоркой.
— Ну, пойдем, Егорушка.
Повела его учительница по коридору, а он все на отца оглядывается. Думает:
«Уйдет папаня домой. Как я один останусь? И мне бы с ним уйти»…
Только хотел еще раз на отца посмотреть, а учительница отворила дверь и сказала:
— Ну, вот мы и пришли. Это твой класс. Егорушка. Ребята, еще вам новый товарищ.
Как закричат:
— Маленький какой!
— Рыженький!
— Садись ко мне!
— У меня место свободное!
— Нет, ребята, — сказала учительница. — Егорушка будет сидеть на первой скамейке с Аней. Они оба у нас самые маленькие. Подвинься, Аня.
Аня задвигалась. Засуетилась. Беленькие косички замотались по плечам.
Уселся Егорушка.
— А теперь будем учиться, — сказала учительница. — Посмотрите, ребята, на эту картинку.
Посмотрел на картинку и Егорушка.
Занятная. Только какое же это ученье? Маманя говорила, грамоте будут учить, а здесь — эва! — картинки показывают.
Сидит Егорушка. Осматривается.
Ничего, не страшно. Учительница, видать, не сердитая. Рассказывает. Смеется. На доске чего-то мелом выводит.
Вот ребята уж больно озорные! Галдят все враз. А то начнут руки вверх поднимать. Учительница спросит, а они давай с руками к ней тянуться. Смотрел, смотрел Егорушка и осмелел — тоже руку поднял.
— Любовь Николаевна, — сказала Аня, — и новенький мальчик руку поднял.
— Вот молодец. Значит, сразу понял. Ну, скажи, Егорушка.
А Егорушка оробел. Не поймет, о чем учительница его спрашивает.
— Чего?..
— Ты что хочешь сказать? Руку зачем поднял?
— Я смотрю, — ребята подняли — и я за ними.
Засмеялись ребята.
А Любовь Николаевна говорит:
— Твои товарищи поднимают руку, когда хотят что-нибудь сказать. А вам ребята, нечего смеяться. И вы не сразу все узнали. Лучше расскажите Егорушке наши правила и порядки. А сейчас будем писать.
Экскурсия
На последнем уроке Любовь Николаевна сказала:
— Завтра приходите без книг. Пойдем на экскурсию. Побольше приносите на завтрак: долго проходим.
Ребята загудели, зашумели:
— На экскурсию! На экскурсию пойдем…
А Егорушка думает:
«Посмотрю, что за экскурсия. У нас в Валяевке никогда не видал».
Назавтра пришел в школу рано. Ребят еще нет. И двери заперты.
Сел на лапочку. Узелок свой держит. Ногами болтает.
Посидел, посидел… Развязал узелок.
В узелке булка. Да калач. Да баранка. Да еще два яблока.
Учительница, велела побольше принести. Хватит.
Еще посидел.
Опять развязал. Булку достал. Съел.
Долго что-то ребята не идут!
Достал калач. И его съел.
Потом и баранку туда же.
А яблоки уж чего оставлять? Только таскаться с ними.
Тут скоро ребята стали собираться.
И Любовь Николаевна пришла. Поставила всех в пары. Егорушку с Аней вперед. Они — самые маленькие.
Отправились.
Долго шли.
Улицы кончились. Начались огороды.
Егорушка все ждет.
«Когда же экскурсия-то? Видно, далеко она!»
А вот и лесок маленький.
— Ну, ребята, пришли, — сказала Любовь Николаевна.
«Эх-ма! Вот она, экскурсия-то. А у нас в Валяевке это рощей звать».
Среди рощи пруд.
Вода темная и по краям зеленой ряской подернулась.
Ребята скорей к пруду.
Палки, камешки в воду бросают. Распугали всех лягушек — так и прыгают с берега.
— Давайте, ребята, — говорит Егорушка, — лягушек камнями бить.
Аня рассердилась.
— А если тебя камнем? Тебе будет больно? Вот и лягушкам больно.
— А мы их в Валяевке камнями к-а-к-к пуганем. Они в воду так и сиганут.
— Лягушек бить не надо. Это ты, Егорушка, зря придумал. — сказала Любовь Николаевна. — они тоже жить хотят. А вот лучше вам дело сейчас дам.
И дала всем дело.
Веток набрать. Желудей. Листьев.
Этому березовых.
Тому дубовых.
Кому еще каких.
А Егорушке велела набрать кленовых.
Много их на землю насыпалось. Разлапистые. Зеленые. Желтые. Красные.
Набрал Егорушка большую охапку и вдруг увидал — на, пригорке у дороги клен светится на солнце. Как золотая шапка блестят на нем листья.
Побросал Егорушка свои и к дереву.
Раз, раз… и на ветке.
Сидит. Посматривает.
Внизу — листья золотые.
Вверху — небо голубое.
Стал Егорушка веточки ломать. Вниз бросает.
Девочки увидали. Окружили клен.
— Егорушка, мне сорви!
— И мне!
— Вот эту, красненькую!
— А мне вон, вон ту, желтенькую!
— Эх ты! Как цыплята пищат. Всем нарву, не пищите.
На самом конце ветки большой красный лист качается.
Потянулся за ним Егорушка.
Как затрещит сук!
Как полетит Егорушка!
Как треснется о землю!
Закричали все:
— Егорушка упал!
— Егорушка убился!
— Егорушка помер!
Егорушка и сам не знает, жив он или умер.
Открыл глаза — нет ничего, жив. Только встать не может.
Сбежались ребята.
И Любовь Николаевна прибежала. Стала около него на колени. Трогает. Щупает. Спрашивает:
— Где ушибся? Где больно? Попробуй встать!
Встал было Егорушка, охнул и опять на землю.
— Больно!.. Ногу зашиб.
— Скорее, ребята, к пруду бегите. У кого есть платки, намочите, будем прикладывать.
Ребята со всех ног кинулись.
А Любовь Николаевна Егорушку поближе к пруду перенесла.
На траву посадила. Смачивает, меняет повязку на ноге.
Ребята — кто помогает ей, а кто убежал играть.
Кричат. Бегают. Играют в лапту. В салочки. В горелки.
А Егорушка — сиди да смотри.
Долго играли.
Никогда б не кончили, да Любовь Николаевна сказала:
— Ну, довольно бегать. Отдохните, позавтракайте и домой. Идите все к нам. Егорушке веселей будет.
Сели в кружок. Развязали мешочки, узелки. Достали завтраки.
Жуют…
У Егорушки слюнки, текут. И он бы поел…
— А ты что ж, Егорушка, не ешь? — спросила, Любовь Николаевна. — Где твой завтрак?
— Я… не хочу… Я… давеча съел…
— Я ему дам, — сказал Шурка и отломил половину булки.
— На, Егорушка, ешь, — и Андрюша отломил кусок.
— И я дам.
— И я.
— Возьми, Егорушка.
А Катя ничего не сказала. Только положила ему на колени яблоко.
Позавтракали.
Потом стали плести из листьев цепи, венки.
— А теперь пора домой. Собирайтесь, ребята!
Стали в пары.
Любовь Николаевна сосчитала, все ли здесь.
— Как же нам с Егорушкой быть? Он не дойдет, а извозчиков здесь нет.
— Я знаю как, — сказал Володя, — мы сделаем из рук носилки и понесем его.
— Верно! Вот молодец, ты всегда хорошо придумаешь.
— Мы с Леней понесем, мы — самые большие.
— Нет, я понесу.
— Нет, я!
— И я хочу!
— По очереди понесете, ребята. Идти далеко. Все успеете. Ну-ка, Володя и Леня, идите сюда.
Володя с Леней стали рядом. Взялись за руки крест-накрест.
Егорушка сел, как на стул, а руками обнял их за шеи, чтоб легче было нести.
И так пошли.
В венках. Опутанные цепями — желтыми, зелеными, красными.
Впереди несут Егорушку. И он в венке. Золотой венок.
— Песню, ребята! Веселей будет идти.
Шагали ребята.
Крутилась за ними легкая пыль.
Блестели на солнце золотые венки и цепи. Далеко разносились звонкие ребячьи голоса:
— …Куем мы счастие людей…
Встречные сторонились.
В классе
Самый любимый Егорушкин урок — рисование.
Читать еще не научился. Писать — еле-еле.
А вот рисовать — это он умеет. Сразу понял.
Что хочешь, нарисует.
Сегодня Любовь Николаевна сказала:
— Ребята, нарисуйте про свой дом, про свою семью, кто что хочет.
Дежурный раздал бумагу, карандаши — рисуй!
Егорушка послюнил карандаш. Рамочку нарисовал.
Разукрасил синим и красным.
Потом стал рисовать.
— Что это ты, Егорушка, нарисовал? Никак лошадь?
— Эх-ма, лошадь! Уж ты и скажешь. Любовь Николаевна. Разве не видишь? Кот это… Ваську я нашего нарисовал.
— А я человека умею рисовать, — сказала Аня.
— Ну, человека чего тут уметь. Сейчас и я нарисую.
Опять послюнил.
Кружок наверху. Другой побольше — внизу. Вверху две палочки. Внизу две палочки. Готово дело.
Человек. И с руками. И с ногами.
Еще послюнил.
Вот и дом человеку готов.
На крыше труба. А из трубы дым, дым… завитками.
Над трубой солнце. Круглое, красное солнце. И свет от него во все стороны тоже красный.
— Егорушка, — говорит Любовь Николаевна, — как же человек будет жить в этом доме? Посмотри-ка: человек-то больше дома.
Посмотрел Егорушка. Подумал. И то правда: голова у человека вровень с крышей.
— Ну, я ему голову поменьше сделаю. Сейчас резинкой сотру. Только и делов.
Деревья около дома стал рисовать.
Сломает карандаш. Починит. Послюнит. Порисует. Опять сломает… Опять починит…
Весь лист изрисовал.
— Еще бумаги дайте. Я сейчас трамвай нарисую.
— Нет, уж довольно рисовать, — сказала Любовь Николаевна. — отдохните. Сейчас будем рассказывать. Ну-ка, про свой рисунок кто расскажет?
— Я!
— Нет я!
— Любовь Николаевна, можно я?
— Я про кота нашего расскажу.
— Послушаем, ребята, что Егорушка расскажет.
— У нас в деревне крысы здоровые… во какие! Вот раз наш кот — его звать Васька — под сундук так и лезет, так и лезет. А не подлезть ему — голова не пускает. Танюшка, — это мою сестру так звать, — подняла сундук. К-а-а-к оттуда, выбегли три крысы! А он, Васька-то, как припустится за ними!
— Что ж, поймал?
— Нет, куды! Они под печку схоронились.
— Теперь ты, Аня, расскажи, что нарисовала.
— Я про ребеночка нарисовала. Это наша жиличка пошла вечером на черный ход, а там ребеночек маленький. И в одеяльце. А на одеяльце бумажка приколота. Написано: «Звать Владимир».
— Куда ж ребеночка дели?
— Жиличка его взяла заместо сына. Она когда и мне дает с ним водиться. Я люблю водиться. Он маленький… Вот и все. Больше я не знаю, чего рассказывать.
— Теперь я расскажу — про пожар!
— Любовь Николаевна! Лучше я! Интересное какое! Про жуликов.
— Нет, я про трамвай! Я видал, он с рельсов сошел.
И пошли рассказывать…
До вечера бы не переслушать. Да Любовь Николаевна сказала:
— Теперь давайте придумывать задачи.
У Кати сразу готова задачка:
— Сидело на дереве 4 воробья. К ним прилетело еще 4 воробья. Сколько всех стало?
И сама же сосчитала:
— Всех воробьев стало 8.
— И я придумал, — кричит Шурка. — Сидело на, дереве 4 волка. К ним залезло еще 4 волка. Сколько всех стало?
— Эх-ма! — говорит Егорушка. — А волки-то по деревьям не лазят. У нас в лесу они по земле бегают.
И стал свою задачу рассказывать.
И каждый придумывает. Да потрудней старается.
Только какую трудную ни придумай, Егорушка сразу решит. Поднимает руку и кричит:
— Я срешал!
Долго придумывали. Считали. Каждому ведь хочется.
— Ну, отдохните, — сказала Любовь Николаевна. — Идите в зал поиграйте.
В перемену
Шумят. Кричат. Топочут.
Гул стоит.
А ребятам хоть бы что. Каждый сам кричит, других и не слышит.
Хочется побегать, а нельзя. Тесно.
На собрании решили не бегать, столкнуться можно. Вот не послушались, бегали. И что же?
У Бориса на лбу шишка.
Пете Сидоркину нос в кровь разбили.
Сене Митяеву зуб вышибли.
А уж так, так хочется побегать!
Хорошо бы и ножку девчонкам подставить — опять нельзя! Они сейчас в учком наябедничают — тогда разделывайся. А сами, сами не слушаются. Тихонько, тихонько, как мышки, вдоль стен бегают, в салочки играют.
И Егорушка не слушается. Выбежал из класса. Раскатился на полу, как на льду. Их ты!
— Шурка! Минька! прокатите меня! Потом я вас.
Присел на корточки.
Шурка, и Минька за руки его потащили. Покатили.
Егорушка как на салазках.
Вон там в мяч играют.
Мяч тугой, здоровый. Так и летает. Так и летает. Только поспевай — лови! Скакнул здесь, скакнул там, а сейчас на другом конце скачет, и все за ним скачут.
Егорушка у всех под ногами вертится. Сам, как мячик, прыгает. Уж так хочется хоть разок поймать да самому вверх подбросить.
Д-з-з-з-и-н-н-н-ь!..
Зазвенело стекло. Осколки посыпались на пол.
И сразу сделалось тихо.
Все замолчали. Столпились. Смотрят на окно. На осколки. На дежурную учительницу.
— Дошалились, — говорит она. — Разбили стекло… Как же это вы, ребята, так неосторожно? Кто разбил?
Никто не отвечает. Только шепчутся.
— Здорово бабахнул. Вдребезги.
— Она разбила. Я видал.
— Что ты врешь! Она не играла. Всегда на девочек…
— Сам ты разбил.
— У меня и в руках-то не было мяча. Я только смотрел.
А учительница опять:
— Что ж вы молчите, ребята? Кто умел разбить, должен уметь и сознаться. Надо набраться храбрости и сказать.
Опять молчат. Верно, тот, кто разбил, храбрости набирается.
И вдруг… тихонько так. Голос дрожит.
— Я… разбил…
Вон тот маленький мальчик. Рыженький. Стоит весь красный и пояс руками крутит, крутит.
— Я нечаянно… хотел в потолок, а он в окно… Он сам скакнул.
— Эх, мальчик! Надо быть осторожней. Теперь нечего делать — придется тебе заплатить за стекло. Скажи родителям.
Заговорили:
— Попадет ему!
— Влетит!
— Поделом. Не бей!
— Стекло дорогое.
А Лиза что-то шепчет Кате.
— Скажи, скажи.
— Ну что ж, и скажу.
И сказала.
Немножко боялась, и голос дрожал, а все-таки сказала:
— Это неправильно ребята… Мы все играли… Почему один Егорушка будет платить? Он нечаянно… Пускай и мы будем платить.
Тут все загудели. Заспорили.
— Так как же, ребята, — спросила учительница, — один Егорушка заплатит за стекло или все?
— И мы!
— Все!
— Пускай все платят!
Только Сеня Митяев ворчал:
— Сам разбил — сам и плати. Этак и мы все разбивать будем.
А Петя Сидоркин дернул Егорушку за вихор и сказал.
— Эх ты, стекольщик!
И опять все стали веселые.