Но когда мама подошла проверить, я уже успел вернуться в кровать.
Я не стал после этого верить в призраков. Но вдруг мама видела не призрака?
Что, если она действительно видела папу, который пришёл из прошлого? Другими словами, вдруг папа переместился из того времени, когда был ещё жив, в то время, когда уже умер? И совершенно случайно попал на обсуждение своих собственных похорон?
Я знаю. Слишком маловероятно. Но всё-таки это подталкивает меня к решению, которое я должен принять. Пусть даже я до сих пор не знаю, как добраться из Блита в Кальверкот ночью.
Я сделаю это. Я выполню инструкции своего папы и совершу путешествие во времени.
Хоть я и не уверен, что это хорошая идея.
Всё ещё не уверен.
Глава 13
Утром дедушка Байрон заехал за мной на десять минут раньше, поэтому мы оказываемся в школе самыми первыми. Дедушка не торопится, мы стоим и болтаем, облокотившись на низкую школьную стену. Он зажигает биди. Сегодня он в джинсах, массивных ботинках и кожаной куртке – в такой одежде, да ещё и со своей седой косой он похож на крутого старого «Ангела ада»[20] из американских фильмов. Вот только его мопед – очень маленький, на пятьдесят кубов и лилового цвета. Его предел – тридцать миль в час, даже меньше, если ехать вдвоём.
Однажды дедушка разрешил мне прокатиться без него по маленькому переулку. Он показал, как завести мопед и как поворачивать ручку, чтобы им управлять. Он бежал рядом со мной до конца переулка – это было очень круто.
Я чувствую приятный фруктовый аромат биди. Дедушка видит, как я принюхиваюсь, и улыбается.
– Манго, – говорит он. – Я предпочитаю ванильные, но у База они закончились.
Баз – это хозяин табачной лавки.
– Ты всегда их курил? – спрашиваю я.
Он задумывается, прежде чем ответить:
– Конечно, нет. Твоя бабушка Джули не любила этот запах.
– А мне он нравится.
– Да, мне тоже, но когда ты любишь кого-то, то готов идти на компромисс. А потом она умерла… – он замолкает и делает затяжку.
Я знаю о бабушке Джули, но она умерла много лет назад от «родовых осложнений» после рождения тёти Гипатии. Я точно не знаю, что это значит, но так сказал дедушка Байрон. Я видел фотографию бабушки Джули у папы: она была очень милой, и я уверен, что полюбил бы её. После смерти бабушки дедушка Байрон, Гипатия и папа ещё долго жили в том же доме в Кальверкоте. (Дедушка перебрался в Блит гораздо позже, а потом и мы с мамой переехали почти туда же).
И тут дедушка задаёт мне вопрос, которого я ждал:
– Ты уже начал читать книгу? – он говорит так спокойно, словно ему совершённо всё равно – но я знаю, что это не так. А я почти и не брался за чтение.
– Да! – отвечаю я слишком поспешно, но больше ничего не говорю, поэтому моё «да» повисает в воздухе между нами. Дедушка смотрит на меня и ждёт продолжения.
– Она… классная, просто… местами не очень легко читается.
Дедушка улыбается. Фух.
– Некоторые вещи требуют немного усилий, Ал, приятель. Ты же хочешь узнать, как я запомнил всё, что помню? Да, это потребовало усилий. Но это легче, чем ты думаешь. Сколько ты уже прочёл?
– Несколько страниц.
– Продолжай читать, мой друг. Оно того стоит.
Дедушка Байрон отходит от стены, чтобы выбросить окурок биди в урну. В этот момент из-за угла показывается Джолион Дэнси.
– Эй, кого я вижу! Дай пять, дружище!
Я поднимаю ладонь, и он с такой силой хлопает по ней, что я морщусь от боли. И тут Джолион замечает дедушку Байрона и сразу отходит, не говоря больше ни слова.
– Кто это был? – с подозрением спрашивает дедушка. Ему явно не понравилось то, что он увидел.
– Это, хм, Джолион Дэнси. Парень из моего класса.
Дедушка натянуто улыбается, медленно качает головой и осёдлывает свой мопед (для этого ему приходится немного присесть). Он подмигивает мне и уезжает. Я смотрю, как его мопед тарахтит по дороге, и что-то во мне переворачивается.
Жаркая волна стыда поднимается от моей ещё красной ладони вверх к лицу, и глаза наполняются слезами. То, что сейчас случилось, отвратительно, ведь из меня сделали посмешище. И дедушка Байрон сразу понял это. А я увидел по его лицу, что он понял. Я ненавижу себя за то, что терплю такие вещи. За то, что у меня не хватает мужества это остановить. А ещё больше я ненавижу себя за то, что не следую папиным указаниям, сомневаюсь и мешкаю.
Но зато теперь я знаю, как доберусь от Блита до Кальверкота.
Глава 14
Сегодня ночью.
Сегодня ночью мне нужно выбраться из дома (и не попасться при этом), а затем проехать десять миль по побережью до нашего бывшего дома в Кальверкоте.
Есть несколько причин, по которым это почти невозможно:
1. В доме всего три спальни. Спальня мамы и Стива – прямо напротив моей, а спальня Карли чуть подальше. Выскользнуть из комнаты незамеченным будет сложно.
2. У мамы очень чуткий сон. Если я встаю ночью в туалет или попить воды, она всегда тихо окликнет: «Всё в порядке, милый?» (Зато Карли обычно спит очень крепко.)
3. Потом нужно будет выйти из дому. Замок входной двери шумно лязгает, а ещё внизу на ней есть засов, который тоже тихо не откроешь. Можно было бы попробовать заднюю дверь, но она тугая и громко хлопает.
Получается, что выход через переднюю или заднюю двери – плохой вариант. Остаётся ещё окно моей спальни, но выйти через него я могу только с помощью лестницы, которой у нас нет. Так как же быть?
Если я как-то разберусь с этой невыполнимой задачей, меня будет ждать следующая: придётся угнать мопед дедушки Байрона.
Это, конечно, будет легче, чем выбраться из дома. Я уже нашёл запасной ключ от мопеда. Его и искать не пришлось – он висел вместе с другими ключами на крючке у дедушки на кухне. Я взял его сегодня днём во время рекламной паузы в «Играх разума», и он лежит сейчас у меня в кармане.
Мне нужно пройтись ещё по нескольким пунктам:
1. Одежда. Дедушка Байрон говорит, что на мопеде можно замёрзнуть, поэтому я тепло оденусь и возьму зимнее пальто. Запасной шлем лежит в открытом багажнике мопеда. Шлем оснащён тёмным защитным стеклом – оно скроет, что за рулём ребёнок.
2. Маршрут. Это просто: я знаю дорогу.
3. График. Мама и Стив почти всегда уже в десять тридцать готовятся ко сну. Они смотрят новости по телевизору, потом идут наверх, чистят зубы и в одиннадцать гасят свет. Стив – самый настоящий жаворонок, он ставит будильник на шесть утра; у меня будет достаточно времени, чтобы всё успеть. Остаётся всё та же проблема: у мамы очень чуткий сон.
4. Карли ложится примерно тогда же, но ещё смотрит видео и сидит в Интернете – на ней всегда наушники, так что тут всё в порядке.
5. Снаряжение: фонарик и новые батарейки.
Стоит только задуматься над тем, ради чего всё это, как сразу колотится сердце и сосёт под ложечкой. Лучше сосредоточиться на текущей задаче: как выбраться из дома.
Сейчас десять тридцать: с первого этажа до меня доносится музыка в финале выпуска новостей. Я понял, что других вариантов нет: мне придётся выходить через переднюю дверь. Я сделаю это очень-очень медленно и тихо. Вечером я старался вести себя как обычно, но мама явно что-то чувствует. Она спросила:
– Милый, у тебя всё в порядке? – и я ответил:
– Да, я просто немного устал.
Обычно это срабатывает, когда я не хочу о чём-то разговаривать. Теперь у меня был хороший повод пойти в кровать пораньше, а для верности я ещё и сладко позевал.
И всё равно мама смотрела на меня странно.
Я поднялся к себе в комнату, но не стал переодеваться для сна, а сменил школьную форму на джинсы и тёплый свитер. Лёжа на кровати, я слушаю, как мама и Стив готовятся ко сну. И вдруг дверь в спальню тихо открывается: это мама. А я полностью одет. Я только успеваю схватить и натянуть одеяло до подбородка, как мама подходит к моей кровати и садится на край. Она гладит меня по волосам, как в детстве. Обычно мне это нравится: я чувствую аромат её крема для рук и считаю новые седые волосы у неё на голове. Но сейчас я мысленно кричу: «Уходи! Уходи!»
Мои глаза плотно закрыты – я изо всех сил делаю вид, что сплю. Кажется, проходит вечность, но наконец мама наклоняется, целует меня в лоб и встаёт. Какое-то время она стоит около кровати, глядя на меня, а потом выходит из спальни. Говорю вам – она что-то чувствует.
Уже одиннадцать тридцать, и в доме всё затихло. Мне кажется, я ни разу не пошевелился с тех пор, как мама вышла из комнаты. Я вылезаю из-под тёплого одеяла и на цыпочках иду к двери. Стив храпит – не слишком громко, но мне слышно. А вот мама никогда не храпит – остаётся только надеяться, что она тоже уснула. Если Карли не спит, под её дверью виднеется полоска света, но сейчас там темно.
Всего три шага до лестницы, но они занимают у меня тридцать секунд: после каждого шага я замираю и прислушиваюсь – вдруг кто-то проснулся.
По ступенькам я иду ещё медленнее. Третья и пятая сверху скрипят, я аккуратно перешагиваю через них – и вот я внизу.
Медленно-медленно я отодвигаю нижний засов на входной двери. Медленно-медленно открываю замок. Потом хватаю с вешалки шарф и накидываю его на замок как раз перед щелчком – звук приглушён, и я на улице.
Через десять минут я около дома дедушки Байрона. И вот он, мопед: лилово-серебристый, заляпанный грязью – я так волнуюсь, что едва дышу. Я снимаю его с подставки и качу по дорожке, шлем уже на мне. Будет лучше докатить мопед до конца улицы и только потом заводить – чтобы узнаваемый скрипучий звук двигателя не разбудил дедушку. Дедушка называет его «гортанный». Если «гортанный» – это как старушечий кашель, то он прав.
На углу Перси-роуд я вставляю ключ зажигания и поворачиваю его, удерживая при этом тормоза – как показывал дедушка. Двигатель заводится, я нервно оглядываюсь по сторонам: на улице ни души, только в нескольких окнах горит свет. Я чувствую запах выхлопных газов, в полной тишине двигатель шумит просто оглушительно, так что пора ехать. Я сажусь на мопед, отпускаю тормоз, поворачиваю правой рукой ручку газа и выезжаю в сырой ночной воздух, подсвеченный жёлтыми пятнами фонарей.
Глава 15
Шум двигателя сливается со свистом встречного ветра – шлем приглушает все звуки. Зато я слышу своё частое дыхание, когда стрелка спидометра указывает сначала на 20 миль в час, потом на 25, а потом я сбрасываю скорость перед перекрёстком. Справа приближается машина.
– Уступи дорогу транспорту справа, – говорю я вслух, останавливаюсь и пропускаю машину. Водитель даже не смотрит на меня.
Я еду дальше: перекрёсток остаётся позади, уже скоро съезд на прибрежную дорогу. Я нащупываю рычажок большим пальцем и сигналю правым поворотником. Даже в полночь на прибрежной дороге много машин. Я смотрю только вперёд и очень напряжён – особенно когда меня кто-то обгоняет. Постепенно здания вдоль дороги редеют. У меня болит уже всё тело, а по спине катятся капли пота, несмотря на холодный ветер.
Через пару миль нет уже ни машин, ни оранжевых фонарей – есть только я и мой мопед. Я еду в островке белого света от передней фары, всё остальное вокруг освещает лишь луна. Забавно, я много раз ездил ночью в машине, но пассажиром, которому можно крутиться и смотреть во все стороны. За рулём так нельзя – почти всё время нужно смотреть только вперёд. А ещё фары встречных машин ослепляют, и потом глазам нужно снова привыкать к темноте.
Слева от меня серебрится в свете луны море. Потом дорога начинает петлять между холмов, и моря становится не видно, но в какой-то момент то ли холмы заканчиваются, то ли дорога поворачивает – и вот снова море. Мне нравится море – серебряно-чёрное, оно успокаивает меня. В одном месте дорога проходит над пляжем: я вижу белую линию пены там, где волна накатывает на песок. Я не слышу шума прибоя, но чувствую морской запах водорослей и соли.
Я хотел бы узнать, сколько сейчас времени, но не решаюсь оторвать руку от руля и посмотреть на часы. Кажется, что я еду слишком долго, у меня уже затекли ягодицы, я проехал несколько миль на самой высокой скорости – и вот наконец появляется белый купол «Испанского города» в Уитли-Бей. Папа говорил, что раньше там был танцевальный зал, потом аттракционы; что там сейчас – я не знаю. Кальверкот находится сразу за Уитли-Бей, они буквально переходят друг в друга.
Спустя десять минут я въезжаю в Кальверкот. Я испытываю смешанные чувства: счастье, облегчение, страх. И ещё мне немного грустно видеть все эти знакомые места: кафе, где мы отмечали мой шестой день рождения, или дом Оскара Рудда – он был моим лучшим другом в начальной школе. Он уехал в Швецию, когда мы были в четвёртом классе. Оскар обещал часто писать мне по электронной почте, но с тех пор я о нём почти не слышал.
И вот я на нашей бывшей улице Честертон-роуд перед своим бывшим домом номер сорок. Я останавливаюсь чуть дальше по улице, глушу мотор, привыкаю к тишине и разминаю онемевшие руки. Теперь мне остаётся только проникнуть в дом – и об этом я вам уже рассказывал. Меньше чем через пять минут я уже смотрю на папину машину времени – жестяной таз и ноутбук. И думаю:
– Конечно же, это не она?
Как я уже говорил, я ожидал увидеть чуть более сложную конструкцию. Чуть более? Гораздо более.
И теперь я стою и держу в руках второе письмо, которое, как вы помните, было приклеено под столом в подвальном убежище, которое освещено только моим фонариком, и мне страшно даже пошевелиться.
Я старался сохранять спокойствие и делать всё, что нужно. Мне кажется, я даже был готов опробовать машину времени, но её здесь нет – по крайней мере, нет ничего, что выглядело бы как машина времени, – и я разом осознаю, как сильно рисковал. До меня вдруг доходит, насколько здесь темно и тихо. Я слышу собственное дыхание – то, как резко и хрипло я втягиваю воздух, и даже, кажется, могу услышать, как бьётся моё сердце.
Я думаю только об одном: я хочу вернуться домой.
Глава 16
Способность шевелиться и нормально дышать возвращается, и я быстро выхожу из подвала. Я закрываю за собой тяжёлую стальную дверь и прокручиваю колёсики кодового замка. Мне всё ещё очень страшно, что меня поймают, и я двигаюсь плавно и тихо. Я прикрываю спуск в подвал досками и выскальзываю из гаража – надо не забыть положить кирпич обратно к створкам ворот. Я стараюсь держаться в тени и тороплюсь к мопеду. Вскакиваю на него, проношусь по городу и выезжаю на прибрежную дорогу. Голова идёт кругом от того, что я сделал так недавно. Луна поднялась выше и светит ярче, чем по пути сюда. Теперь мне даже жарко. На окраине Блита неподалёку от линии пляжа – серебристо-серого в лунном свете – я останавливаюсь и снимаю шлем. Прохладный бриз обдувает мои мокрые от пота волосы.
Я замечаю фары приближающейся машины. Поворачиваюсь посмотреть и слишком поздно вспоминаю: мне нельзя открывать своё детское лицо. Теперь кроме фар я вижу ещё один фонарь – на крыше автомобиля. Пока полицейская машина проезжает мимо, я надеваю шлем и снова завожу мотор.
На всякий случай я сворачиваю на перекрёстке влево – на жилую улицу, которая отходит от прибрежной дороги. И не зря: в зеркале заднего вида загораются красные стоп-сигналы полицейской машины – она разворачивается, чтобы ехать обратно. Чтобы ехать за мной.
В отчаянии я выжимаю скорость на максимум, и маленький двигатель взвывает в знак протеста. Я, конечно, понимаю, что не смогу обогнать патрульный автомобиль. Я оглядываюсь: машина поворачивает на мою улицу, водитель жмёт на педаль газа, двигатель рычит.
Машина приближается ко мне слишком быстро – её синий фонарь мигает, но сирены пока не слышно. В конце улицы дома стоят широким полукругом – это тупик. Я в западне, нужно тормозить, иначе я рискую врезаться в низкую садовую ограду. И тут я замечаю узкую тропинку между двух домов.
Я с глухим стуком заезжаю на тротуар, чуть не опрокинув мопед, и мчусь к тропинке. Патрульная машина резко останавливается: визжат тормоза, хлопают двери, я слышу за спиной топот бегущих ног.