Тяжело опустившись на порог, я обхватил руками колени, спрятал в них мокрое лицо.
Нет, я не хотел плакать – это было недостойно сына воина, но мне не удавалось справиться с накипающими слезами. Горестные мысли, дикая тоска по Крылатому Льву, обжигающее чувство несправедливости («Почему я? Почему именно со мной?!») – все сплелось в большую серую паутину. Еще вчера я был обычным парнем – без заметных талантов, без особых проблем. А сегодня стал злейшим врагом людей, которые были дружелюбны и приветливы. Мир отвернулся от меня. Может быть, я заслужил это?
– Пришел? Вот и хорошо, – из кухни донесся глуховатый голос отца, и я услышал в нем облегчение. – Нечего впустую болтаться, хлопот хватает. Я собирался было дрова пилить, да ладно, они подождут. Набери-ка воды да согрей ее – полы мыть будем. Дома, сын, всегда должно быть чисто. В доме порядок – и в сердце тоже.
Мне показалось, что отец, переживая за меня, сошел с ума. Он решил затеять уборку?! Вот сейчас, в этот самый день, когда нас хотят растерзать в клочки, а дом превратить в пепелище, мы не спеша достанем из погреба медное ведерко, вспеним коричневое мыло и засучим рукава?! Может, еще и песенку будем насвистывать? Или отец думает, что помирать надо в чистоте, а то что люди подумают?
Я, кстати, так и крикнул ему, вытерев глаза ладонью.
– Помирать? – в голосе отца мелькнуло удивление, и он шагнул в сени. – А чего так? Я пока не спешу. А ты чего на полу сидишь-то? Тут дует изо всех щелей, а ты сидишь.
– Сижу или стою – какая разница?! – выпалил я. – И Колдун, и Грюзон со своей шайкой – все хотят нас убить, понимаешь? И если убьют… Ну и ладно! Облака у меня все равно уже нет, так что чего жить, если…
Договорить (а точнее, довопить) философскую мысль мне не удалось – я оказался в воздухе и повис, как куль с рыбой. Отец только с виду был невзрачным стареющим дядькой – в нужные моменты он вновь превращался в крепкого жилистого Воина Вадима, которому ничего не стоило вскинуть на плечо увесистый мешок с железками… или меня при случае. Хорошо, что я успел наклонить голову, а то еще приложился бы затылком к свежевыкрашенной балке.
– Ты что делаешь?! – охнул я и полетел на топчан. Приземлился удачно – не ударился. Вскочил в ярости: – Что, значит, и ты кидаешься на меня? И ты? Я думал, что хоть дома меня поймут! Что хотя бы здесь выслушают! Ведь меня все ненавидят! Значит, ты тоже враг?!
Но отец, который накануне казался унылым и потерянным, раздавленным тревогой, напоминал сейчас могучего встрепанного медведя. Он будто стал выше и раздался в плечах – а всего-навсего перестал печально сутулиться. И глаза, еще утром усталые и потухшие, искрились обжигающим огнем. Кинув на меня неистовый взгляд, отец взревел:
Конец ознакомительного фрагмента.