— Я не помню, чтобы ты сочинял такую песенку, Алмаз, — сказала мама.
— Нет, мамочка. Хоть и жалко, но это не я. Её ведь уже не забрать себе. Но она всё равно моя.
— Почему это?
— Потому что я её люблю.
— А любовь делает её твоей?
— Думаю, да. Она одна такое умеет. Если бы я не любил малышку (этого, конечно, быть не может, ты же понимаешь), она была бы мне чужая. Но я её очень люблю, мою Кимвалу.
— Малышка моя, Алмаз.
— Тогда она вдвойне моя, мамочка.
— Почему ты так решил?
— Ты ведь тоже моя.
— Потому что ты меня любишь?
— Конечно. Лишь любовь создает «моё», — ответил мальчик.
Когда отец приехал домой пообедать и сменить старого Алмаза на Рубина, он выглядел страшно расстроенным и рассказал, что за всё утро у него не было почти ни одного пассажира.
— Как бы нам всем не пришлось отправиться в работный дом, жена, — сказал он.
— Уж лучше в Страну Северного Ветра, — мечтательно подумал Алмаз, не заметив, что произнёс это вслух.
— Лучше-то лучше, — согласился отец, — только вот как нам туда попасть, сынок?
— Придётся подождать, пока нас туда заберут, — объяснил Алмаз.
Прежде чем отец нашёлся, что ответить, в дверь постучали, и в комнату, улыбаясь, вошёл мистер Реймонд. Джозеф поднялся и почтительно, хоть и не очень радушно, принял его. Марта принесла стул, но джентльмен не стал садиться.
— Вижу, ты не слишком-то рад меня видеть, — сказал он Джозефу. — Жаль расставаться со стариком Рубином?
— Да нет, сэр. Как раз наоборот. С ним оказалась уйма хлопот, да и удача от меня отвернулась, так что я жду не дождусь, чтобы его вернуть. Договаривались мы на три месяца, а прошло уже восемь или девять.
— Мне жаль это слышать, — произнёс мистер Реймонд. — Разве от него не было толку?
— Почти нет, особенно, когда он охромел.
— Так вот оно что! — торопливо сказал мистер Реймонд. — Он у тебя захромал. Это все объясняет. Понятно, понятно.
— Захромал он не по моей вине, и сейчас с ним всё в порядке. Не представляю даже, как его угораздило, но…
— Он нарочно, — вставил Алмаз. — Он наступил на камень и вывихнул лодыжку.
— Откуда ты знаешь, сынок? — спросил отец, поворачиваясь к нему. — Я такого никогда не говорил, потому что понять не могу, как всё получилось.
— Я слышал… на конюшне, — ответил Алмаз.
— Можно на него взглянуть? — попросил мистер Реймонд.
— Спускайтесь во двор, — сказал отец, — я его выведу.
Они ушли, и Джозеф, сняв с Рубина упряжь, вывел коня во двор.
— Что я вижу! — воскликнул мистер Реймонд. — Ты плохо за ним смотрел.
— Не понимаю, что вы такое говорите, сэр. Вот уж чего не ожидал от вас услышать. Да он здоров, как бык.
— И такой же огромный, должен заметить. Вернее, жирный, как боров! Так-то ты о нём заботился!
Джозеф был слишком рассержен, чтобы ответить.
— Ты на нём словно и не работал. Это никуда не годится. Ты бы хотел, чтобы с тобой так обращались?
— Да я был бы счастлив, если бы за мной так ухаживали.
— Но он стал таким толстым!
— Я целый месяц не мог на нём работать. И всё это время он только и делал, что ел за обе щеки. Он жуть, какой прожорливый. Да и потом, как я ни пытался за шесть часов в день наверстать упущенное, ничего у меня не вышло, потому что я с тех пор боюсь, как бы с ним опять чего не приключилось. Говорю вам, сэр, когда он в оглоблях, у меня такое чувство, точно я его украл. И смотрит он на меня так, словно обиду копит, чтобы вам потом нажаловаться. Ну, что я говорю! Только посмотрите на него, ишь косит на меня одним глазом! Клянусь вам, он за всё время и кнута-то отведал раза три, не больше.
— Рад слышать. Ему никогда не требовался кнут.
— Вот уж, чего бы не сказал, сэр. Если кому и нужен кнут, так это ему. Да я из-за его черепашьего шага совсем концы с концами сводить перестал. Вот радость-то, наконец-то от него избавлюсь.
— Не знаю, не знаю, — произнёс мистер Реймонд. — Предположим, я предложу тебе его у меня купить — дёшево.
— Да он мне и задаром не нужен, сэр. Не нравится он мне. А коль не нравится, я и ездить на нём не стану, хоть озолотите. Ничего хорошего из этого не выйдет, ежели сердце не лежит.
— Выведи-ка свою лошадь, хочу взглянуть, как они смотрятся в паре.
Джозеф горько усмехнулся и пошёл за Алмазом.
Когда лошади встали бок о бок, мистеру Реймонду с трудом удалось скрыть охватившие его чувства. Рядом со здоровым, гнедым, круглым, как бочонок, Рубином, у которого за телом ног не было видно, стоял Алмаз — скелет, обтянутый кожей. Казалось, через его шкуру можно прощупать все косточки до единой. Измождённый, угрюмый и усталый, конь ласкался к своему хозяину, ни на кого больше не обращая внимания.
— Плохо же ты за ним ухаживал! — воскликнул мистер Реймонд.
— Зря вы так говорите, сэр, — ответил Джозеф, обнимая лошадь за шею. — Мой Алмаз теперь стоит троих таких, как этот рядом.
— Не думаю. Мне кажется, они хорошо смотрятся в паре. Один, конечно, толстоват, другой — слишком тощий, но это не страшно. И если ты не хочешь купить у меня Рубина, придется мне купить у тебя Алмаза.
— Спасибо, сэр, — произнёс Джозеф тоном, в котором не было и намека на благодарность.
— Тебе не по нраву моё предложение? — спросил мистер Реймонд.
— Совсем не по нраву, — подтвердил Джозеф. — Я не расстанусь со своим Алмазом даже, если мне заплатить за каждую его косточку по золотому самородку.
— А кто говорит о расставании?
— Вы только что сказали, сэр.
— Вовсе нет. Я лишь предложил купить его в пару Рубину. С Рубина хорошо бы согнать жир, Алмаза наоборот подкормить. А по росту они вполне друг другу подходят. Кучером, конечно, станешь ты, если только согласишься примириться с Рубином.
От изумления Джозеф не нашёлся, что ответить.
— Я купил небольшую усадьбу в Кенте, — продолжал джентльмен, — и мне нужны лошади для экипажа, потому что там весьма холмистая местность. Шикарный выезд с парой рысаков мне не нужен. Меня вполне устраивают эти двое. Тебе понадобится, скажем, неделя-другая, чтобы Рубин успел похудеть, а Алмаз поправиться. Вот бы протянуть трубку от боков одного к другому, тогда всё решилось бы в мгновение ока. Однако, боюсь, так не получится.
Сначала Джозеф чуть не расплакался, теперь ему неудержимо хотелось рассмеяться, и он по-прежнему не мог вымолвить ни слова.
— Прошу прощения, сэр, — наконец произнёс он. — Мне пришлось туго, и чересчур долго не было никакого просвета, вот я и подумал, что вы надо мной издеваетесь, когда сказали, как плохо я следил за лошадьми. А сколько раз я винил вас, сэр, во всех своих несчастьях! Только стоило мне сказать что-нибудь эдакое, как мой маленький Алмаз смотрел на меня с улыбкой, точно хотел сказать: «Я знаю мистера Реймонда лучше, чем ты, папа». И уж поверьте моему слову, я всегда думал, что, наверное, он прав.
— Так ты продашь мне старого Алмаза?
— Да, сэр, но с одним условием: если вы когда-нибудь захотите расстаться с ним или со мной, вы позволите мне выкупить его обратно. Я никогда не смогу с ним разлучиться, сэр. А что до того, кто будет называть его своим, так это сущая ерунда. Как говорит мой сынишка, только любовь может сделать своей, а уж старого Алмаза я люблю всем сердцем.
— Что ж, вот тебе чек на двадцать фунтов. Именно столько я собирался тебе предложить за Алмаза, если увижу, что ты хорошо обращался с Рубином. Этого достаточно?
— Это слишком много, сэр. Он не стоит столько даже вместе с подковами и упряжью. А сердце его, оно стоит миллионы, сэр, только ведь оно всё равно останется моим. Так что это слишком много.
— Вовсе нет. По крайней мере, не будет много, когда мы снова его откормим. Возьми деньги, и не стоит меня благодарить. Побудь кебменом ещё с месяц, только пусть теперь Рубин работает, а Алмаз отдыхает. Я за это время всё подготовлю к вашему переезду в усадьбу.
— Спасибо вам, сэр. Большое спасибо. Алмаз сразу, как вас увидел, решил, что вы ему друг. Я подозреваю, что мой сынишка разбирается в людях куда лучше других.
— Я тоже так думаю, — сказал мистер Реймонд, уходя.
Предложив Джозефу сделку с Рубином, он хотел проверить кебмена, но вовсе не собирался так затягивать испытание. Однако в Швейцарии джентльмен серьёзно заболел и не мог приехать раньше. Сейчас он ушёл от Джозефа очень довольный тем, что кебмен с честью выдержал проверку и оказался хорошим человеком.
Джозеф бросился к жене, которая всё это время у окна с беспокойством ждала окончания долгой беседы. Когда она услышала, что две лошади будут ходить в паре, у неё начался приступ безудержного смеха. Алмаз с малышкой на руках подошёл к маме, встревожено взглянул на неё и сказал:
— Мамочка, что с тобой такое? Может, тебе поплакать?
Это помогает. Папа, если решает чуть-чуть выпить, всегда добавляет туда воды.
— Глупенький! — ответила мама. — Как же тут не рассмеяться, когда здорового и толстого Рубина хотят поставить в пару с нашим бедным старым Алмазом?
— А почему бы и нет? Если он целый месяц будет отдыхать и вдоволь есть овса, то догонит Рубина быстрее, чем ты папу. Они такие разные, что им полезно будет ходить вместе. Рубин уж научит Алмаза хорошим манерам.
— Да что ты такое говоришь, сынок! — рассердился отец. — Как можно сравнивать их манеры?! Уж наш-то Алмаз — точно джентльмен.
— Конечно, джентльмен, отец. Я только хотел сказать, что и джентльмен может быть несправедлив к ближнему. Алмаз не должен был так плохо думать про Рубина. Он совсем не хотел ему поверить.
— Господи, да с чего ты всё это взял?
— Я слышал их разговор однажды ночью.
— Чей?
— Ну как же, Алмаза с Рубином. А Рубин — ангел.
Джозеф изумлённо посмотрел на сына и ничего не сказал.
Несмотря на свалившуюся на него нежданную радость, невесело ему было снова запрягать этого ангела, ведь его любимый сын, похоже, повредился в уме.
Однако его настроение изменилось, когда он обнаружил чудесную перемену, произошедшую с Рубином. Несмотря на свой жирок, конь работал на славу и скакал на удивление быстро. Он стал таким резвым, почти беспокойным, что Джозефу теперь приходилось его сдерживать.
Но едва кебмен успел посмеяться над своими фантазиями, как у него появилась новая тревога: а ну как Рубин задохнётся, и мистер Реймонд резонно подумает, что Джозеф плохо с ним обращался. Он ведь может даже решить, что Джозеф воспользовался его новыми распоряжениями, чтобы выместить на лошади свою обиду, хотя, на самом деле, все обиды уже испарились, и он относился к Рубину, словно тот всегда был ему хорошим другом.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
В усадьбе
Ещё до конца месяца Рубин стал вполне стройным, а Алмаз — вполне упитанным. Теперь они и вправду хорошо смотрелись в паре.
Джозеф с женой уладили свои дела и приготовились к переезду. У них в доме воцарились мир и счастье, и теперь они считали, что все их невзгоды стоили того, чтобы их пережить. А Нэнни и без того была совершенно счастлива с тех пор, как вышла из больницы, и лучшего ей было не нужно, да и не видела она ничего заманчивого в грядущем переезде. Ведь она понятия не имела, что такое усадьба; за всю свою жизнь девочка видела лишь городские улицы да газовые фонари. И Джима она любила больше Алмаза: Джим был нормальным мальчишкой, а Алмаз в её глазах был безобидным большим ребенком, которого, как ни убеждай, всё равно не заставишь даже говорить разумно, а уж думать-то и подавно. Она научилась ухаживать за малышом не хуже Алмаза и теперь считала себя главной. Папа и мама мальчика лучшей помощницы и пожелать не могли.
Алмазу нелегко было разыскать Джима, но наконец ему повезло, и с помощью высокого полицейского, который был рад возобновить знакомство с необыкновенным ребёнком, Алмаз нашёл мальчика. Оказалось, что Джим переехал и узнал о болезни Нэнни, когда та уже лежала в больнице, а сходить туда и узнать, как её дела, он стеснялся. Зато после того, как Нэнни поселилась в семье Алмаза, Джим частенько приходил к ней в гости. Однажды после их встречи, когда дети обсуждали предстоящие перемены в жизни девочки, она поделилась с Алмазом своими мыслями про усадьбу.
— Ничего там такого нет, разве что луна да солнце.
— А деревья и цветы? — удивился мальчик.
— Они не в счёт, — ответила Нэнни.
— Да ты что! Они ведь такие красивые. Посмотришь на них, и сразу становишься счастливей.
— Это оттого, что ты такой глупенький!
Алмаз улыбнулся ей с отсутствующим взглядом, словно увидел что-то прекрасное за облаком зелёной листвы. Однако мальчик просто размышлял, чем бы ещё помочь Нэнни, и в тот же вечер он отправился к мистеру Реймонду, который, как говорили, вернулся в город.
— А, Алмаз! Добрый день, — сказал мистер Реймонд. — Рад тебя видеть.
Он на самом деле обрадовался мальчику, потому что очень привязался к нему. Джентльмен явно был о нём другого мнения, чем Нэнни.
— Ты что-то хотел? — поинтересовался он.
— Я всё время что-то хочу, сэр, — ответил Алмаз.
— В этом нет ничего плохого, коль скоро у тебя добрые намерения. Люди всегда чего-то хотят, только часто не вовремя об этом просят. Чего ты хочешь?
— У Нэнни есть друг, хромуша Джим.
— Я слышал о нём, — кивнул мистер Реймонд. — Что же с ним такое?
— Нэнни не очень хочет ехать в усадьбу, сэр.
— А как это связано с Джимом?
— Не найдете ли вы местечко и для Джима? Он бы тоже мог у вас работать, сэр.
— Возможно, найду. Если ты объяснишь, зачем он мне нужен.
— Он очень хороший, сэр.
— Что ж, тем лучше для него.
— Он умеет чистить обувь.
— А это неплохо для нас.
— Вам ведь нужно, сэр, чтобы кто-то в усадьбе чистил вам обувь, так?
— Несомненно.
— Потому что нехорошо гулять среди цветов в грязных ботинках, правда, сэр?
— Разумеется.
— Им это не понравится.
— Согласен с тобой.
— Тогда и Нэнни с радостью поедет в усадьбу, сэр.
— Оттого, что цветам не понравится грязная обувь, Нэнни обрадуется переезду в усадьбу? Ты это хочешь сказать? Не понимаю, почему.
— Нет, сэр. Я совсем другое имел в виду. Если вы возьмёте с собой Джима, сэр, чтобы он чистил вам обувь и выполнял мелкие поручения, Нэнни очень обрадуется. Она так его любит!
— Ах, вот в чём дело, Алмаз! Теперь мне всё ясно. Что ж, я обдумаю твою просьбу. Можешь привести Джима ко мне?
— Постараюсь, сэр. Только они не воспринимают меня всерьёз. Они уверены, что я дурачок, — прибавил Алмаз с одной из своих ласковых улыбок.
Я не осмелюсь привести здесь то, что подумал мистер Реймонд. Одна из его мыслей была о том, что глубочайшая мудрость обречена казаться безумием всем, кто ею не обладает.
— Думаю, он придёт, только уже вечером, — продолжал Алмаз. — Понимаете, он неплохо зарабатывает чисткой обуви. Люди обычно добры к хромым мальчикам. А с наступлением темноты работы уже не так много.
Алмазу и вправду удалось привести Джима к мистеру Реймонду, и тот согласился взять мальчика к себе. Джентльмен купил для Джима и Нэнни новую одежду, и в один прекрасный день Джозеф вместе с женой и тремя детьми, а ещё с Нэнни и Джимом отправились на поезде в графство Кент. На станции их ждала повозка, которая доставила всю семью вместе с багажом к Холмам, — так называлась новая усадьба мистера Реймонда. Я не стану описывать всё многообразие чувств нашей компании во время путешествия и по приезде. Я лишь скажу, что Алмаз — моя единственная забота — был полон тихого восторга, его переполняла радость, слишком глубокая, чтобы выразить её словами.
Джозеф вернулся в город, а наутро привёз в экипаже, запряжённом Алмазом и Рубином, мистера Реймонда и молодую леди. Оказалось, что джентльмен перестал быть старым холостяком и поселился в Холмах вместе со своей женой. Стоило Нэнни её увидеть, как она сразу узнала в ней ту даму, которая дала ей поносить кольцо с рубином. Это кольцо было подарком мистера Реймонда.