Принес бедняк змеиного падишаха во дворец. Велели ему сварить Шахмару. Разрубил он змея на три части. Бросил в котел. Первый отвар слил и в сторону отставил в отдельной посуде, и второй отвар, и третий. Потом взял быстренько да первый отвар с третьим местами поменял.
Пришел тот знахарь:
– Отварил?
– Отварил.
– Где первый отвар?
– Вот, – показал бедняк.
– Где второй отвар?
– Вот тут.
А он поменял ведь отвары местами-то, как его Белый Змей научил. А для чего, и сам не знает.
– Вот этот я выпью, а этот пей ты, – говорит знахарь.
Достался знахарю вместо третьего первый отвар. И тут же лопнул живот у знахаря. А бедняк сам выпил третьего отвару и стал понимать, о чем в котле толкуют куски разрубленного Шахмары. Разговаривают в котле куски-то. Голова говорит:
– Если падишах меня съест, у него голова перестанет болеть.
Туловище говорит:
– Если меня съест, тело перестанет болеть.
Хвост говорит:
– Если меня съест, ноги перестанут болеть.
Оказывается, знахарь, подлец проклятый, хотел третьего отвару испить, чтобы понимать язык лошадей, коров и всех других животных. Теперь, конечно, бедняк тот язык всех животных и зверей понимает.
Дали падишаху голову Шахмары: у падишаха голова прошла. Дали туловище – живот прошел. Хвоста дали отведать – и ноги у падишаха излечились. Стал падишах здоровее прежнего.
В конце концов бедняк тот сам стал ученым лекарем. От всех болезней умел лечить и языки звериные знал.
Зухра
В незапамятные времена жили, говорят, некие старик со старухой; жили и были.
Как ни родится у них дите на свет, так и помрет сразу. Ладно, родила однажды баба дочку. Назвали ее Зухрой. И красоты она была, говорят, неописуемой. Пуще всего старики сглазу боялись, оттого держали дочку взаперти, ни на улицу не выпускали, ни людям не показывали. А все ж таки знал народ об их поздней радости. Вот исполнилось дочке четырнадцать лет, и как-то в пригожий день занесло в избу соседских девчат: окружили они бабку, стали просить-умолять старую. Щебетали в голос:
– Бабушка, милая, отпусти Зухру с нами на озеро выкупаться!
Бабушка отвечает:
– Что вы мелете? Нет у нас никакой дочки.
А те говорят:
– Есть-есть, мы точно знаем.
Старая на своем стоит, не пускает дочку. Три дня кряду просят девчушки. Уступила в конце концов бабка. Одели Зухру, украсили как могли. Сказала бабка:
– Смотри, долго не пропадай, побыстрее домой возвращайся.
Да-а-а, удивительно красива была дочка у стариков. Бегут девчушки к озеру на окраине села. Разоблачаются вмиг и ныряют в воду. Платья свои на берегу побросали. Но вот, накупавшись, выходят они на берег, одеваются. И Зухра тоже выходит. Глядь, а на платье у нее лежит толстая, длиннющая змея. Перепугались девчата, разбежались кто куда. И Зухра боится, к платью своему не подходит, плачет горько. Убежала бы, да как без платья пойдешь? От людей стыдно. Да в тот миг самый заговорила змея человеческим голосом:
– Не плачь, Зухра, я тебя не трону, и платье свое заберешь, да только скажи мне, пойдешь ли за меня замуж?
Зухра ужаснулась:
– Батюшки, ты чего же это говоришь?
– Одно я тебе скажу: как исполнится тебе восемнадцать, тотчас приду я и заберу тебя из дому, готовься!
Сказала змея те слова свои и нырнула в озеро, только след кругами пошел. Осталась Зухра на берегу в страхе и растерянности. А как явилась домой, спрашивает у нее старуха-мать:
– Доченька, что с тобой приключилось? Побелела ты как полотно, ни кровиночки у тебя на лице нет.
Рассказала ей Зухра все по порядку и говорит напоследок:
– За гадину эту черную ни в жизнь замуж не пойду, спасите, маменька, не то смерть моя наступит!
Говорит ей мать, старая бабка:
– Не печалься, детка, свет очей моих. Не для того я тебя на свет рожала, чтоб за гадину замуж отдать. Ничего, способ отыщем.
Успокоилась Зухра.
День за днем, год за годом, растет у стариков дочка, вот уж и восемнадцать ей стукнуло. Избу свою они, памятуя о Черном Змее, всю как есть чугунным забором обнесли.
Однажды вбегает Зухра домой перепуганная и кричит дрожащим голосом:
– Маменька, маменька, там змея идет.
Выскочили старики на улицу, смотрят: небо как в грозу потемнело и весь белый свет словно бы вверх дном перевернулся. И кого только там нет на дворе: и аждаха, и пэри, и злые джинны, и змеи ползучие… Бросились хозяева обратно в дом, заперлись крепко. Обступили чудища избу со всех сторон, и раздался голос Черного Змея:
– Ты, Зухра, слово свое не сдержала, не ждала меня, не готовилась. Вот я к тебе пришел, выйдешь ли, нет ли?
Отвечает Зухра:
– Нет, не бывать этому. Уходи, откуда пришел!
– Не для того я сюда явился, чтоб с пустыми руками уйти; дорого мое время… Выйдешь?
Говорит Зухра:
– Нет, не выйду.
– Что ж, тогда я тебя силой возьму.
И тут угол дома начинает в воздух подниматься. Перепугались старики до смерти. Подумала Зухра, что, видно, на роду это у нее написано, и крикнула Змею:
– Выхожу, выхожу, Черный Змей.
В тот же миг опустился дом на прежнее место. Выпустили старики Зухру на улицу. Черный Змей перед ней вьюном вьется, а вокруг темен воздух от всякой нечисти – пэри, джиннов и гадов ползучих. Свист и шипение стоят неумолчные. Взмахнул Черный Змей хвостом – и пропала вся нечисть.
Змей зовет:
– Пошли, милая, время настало.
Зухра отвечает:
– Пошли.
И двинулись они парою. Змей рядом скользит. Зухра споро вышагивает. До озера добрались. Змей говорит:
– Обовьюсь я вокруг тебя и в озеро нырну, ты не бойся.
Зухра храбрится:
– Я не боюсь.
Прошел уже страх у Зухры.
Обвил змей ее на манер пояса и нырнул прямо в озеро. Долго ли, коротко ли под водою плыли, пока двери какой-то не достигли. Открыл Змей ту дверь и вначале сам туда проник. Потом и Зухру втянул. За дверью золотая лестница вниз ведет. Ударился Змей о ту лестницу раз и другой и обратился в молодого, стройного джигита. И сказал он Зухре:
– Ты не бойся меня, я ведь и сам из людского племени. Джинны меня украли еще ребенком. Превзошел я все их коварные хитрости и сам над ними падишахом сел.
Ожило сердце у Зухры от этих его слов: в ту же минуту влюбилась она в джигита.
Падишах молодой повел ее, владения свои показал. Чего только нет там! И все из золота да серебра. Вот поженились они немедля и зажили дружно. А джигит умный оказался, джиннам спуску не дает – трудятся они на него не покладая рук, а людям вредить и вовсе не позволяет.
Три года минуло, и народились у них трое детей, один другого краше, как яблочки наливные. Все бы хорошо, да затосковала Зухра по отцу-матери, по родимой сторонке.
Вот как-то говорит Зухра мужу:
– Отпустил бы ты меня на пару недель в родимый дом. Я бы деток наших матери показала.
Падишах противиться не стал. Говорит жене:
– Ладно, отправляйся да захвати с собою злата, серебра сколько надобно, чтоб старики до смерти нужды не знали.
Взяла Зухра с собою много золота и серебра и всех детей своих взяла с собою. Пошел падишах провожать ее с детьми да с поклажей. Дошли до лестницы золотой, ударился об нее трижды и обратился в Черного Змея. Обвился вокруг них и вынес всех на берег озера. А когда попрощалась жена и собралась уходить, спросил Змей у Зухры:
– А как возвращаться будешь, ведомо тебе?
Зухра говорит:
– Нет, не ведомо.
– Скажешь только: «Падишах джиннов, явись передо мною!» И я появлюсь тотчас. Только смотри, не проговорись. Если проговоришься, погибну я.
Ушла жена. Добралась до дому. Обнялись, поплакали на радостях, одарила она родителей серебром-золотом, внучатами порадовала. Отдыхают они теперь в свое удовольствие. Как остался день до возвращения, начала Зухра собираться, готовиться. По мужу своему, падишаху джиннов, сильно истосковалась, хочется ей быстрее к нему попасть. Только доняла ее мать расспросами, и открыла Зухра тайну: так, мол, и так надобно сказывать – и явится мой супруг в образе змея.
Вот легла она спать перед дорогой и детей уложила, а мать, баба старая, говорит себе: «Нет, не пущу ее обратно к гаду черному. Пусть со мною живет».
Ровно в полночь взяла она острую саблю и сама пошла к озеру.
Говорит старая:
– Падишах джиннов, явись передо мною!
Всколыхнулось озеро, и выполз на берег Черный Змей. Не успел он и голову поднять, взмахнула старая булатной саблей и снесла ему голову. Завертелся Змей и вытянулся, как палка, мертвый. А бабка бросилась в свою избу, легла тотчас и захрапела.
Поднялась Зухра чуть свет, стала в дорогу собираться, а мать ей говорит:
– Не торопись, доченька, все одно назад воротишься.
Зухра говорит:
– Нет-нет, маменька, прощайте, не поминайте лихом.
Собрала она детей своих и отправилась к озеру. Не терпится ей мужа своего любимого скорей увидать. Вот и до озера дошла. И крикнула что есть мочи:
– Падишах джиннов, явись передо мною!
Нет никого, пусто. Чуть погодя крикнула она еще раз, потом еще и еще – нет Черного Змея. Растерялась Зухра. Над озером черный туман висит, тишина мертвая. Глянула она невзначай под ноги, а там его голова лежит. Закричала она дурным голосом, упала и заплакала горько, обняв ту голову. Поняла Зухра, как все оно было, поняла тогда, как ее предала родная мать. Встала Зухра, отыскала тело Черного Змея, вырыла она с детьми яму. Хоронили они падишаха джиннов – слезами горючими обливались. После того взяла Зухра одного своего дитятю и, плача и сетуя, бросила его прямо в небо.
– Ступай, родненький, обернись там соловушкой, утешай людей своею чудесною песней.
И обернулось ее дитя соловушкой, и прочь улетело. Взяла она второго на руки:
– Ты, детонька, свет очей моих, ласточкой обернись, пусть люди восхищаются ловкостью твоей.
Обернулось дитя быстрой ласточкой и прочь улетело.
Взяла она третье свое дитя на руки и долго плакала, на него глядючи.
– А ты, золотце мое, обернись мудрым скворушкой, кому все языки на свете ведомы.
Улетел и скворушка. И тогда встрепенулась Зухра раз и другой и сама обернулась сизой голубкою.
Вот откуда, говорят, появились на свете соловьи, ласточки, скворцы и сизокрылые голуби.
Чернокрыл
В стародавние времена жил, говорят, один старый человек. Было у того старика ни мало ни много – три дочери.
Вот как-то раз начал он собираться, чтоб на базар поехать. Во время сборов улучил минуту, разбудил старшую дочь, спросил: что, мол, тебе такое в подарок привезти? Разбудил и среднюю: каких, мол, гостинчиков тебе с базару надобно? Младшенькую же пожалел будить – сладко спала она, меньшая дочурка. Отправился старик на базар.
В то самое время снится младшей его дочке удивительный сон. Будто бы, попавши в сад огромный, высоченными заборами обнесенный, играет она с чудесным, неслыханной красоты цветком. Забавляется и час, и два, наглядеться не может. Только вдруг… Пропал цветок с глаз долой. Бросилась она искать его, весь сад обошла – цветок словно сквозь землю провалился. Загоревала она сильно, запечалилась, заплакала в голос да с тем и проснулась. Обступили ее домочадцы: мол, отчего ты плачешь, чему печалишься, – ни слова в ответ не добились. Пошла она в их собственный сад, вкруг отчего дома разбитый, все дивный цветок высматривала. Нет, не нашла цветка в этом саду.
Воротился старик с базару, раздал дочерям подарки наказанные. Младшенькой и безо всяких наказов привез старик гостинцев вдвое, самых изысканных, – нет, не угодил он младшенькой, та лишь ручкой белой махнула, отказалась ото всего. Поразился старик такой ее неласковости, руками взмахнул, вопросил с тревогой:
– Что, что с тобою, радость моя? Отчего ты гостинцам моим не рада?
Утерла младшенькая заплаканные глазки и рассказала отцу, какой видела сон: как была она в саду роскошном и с цветком игралась невиданным.
– Мне, – говорит младшенькая с мольбою, – только этот цветочек люб, коли отыщешь его да мне привезешь, более ничего мне в этой жизни не надобно.
Знает, слыхал старик об этом цветке, будто растет он за тридевять земель, в неведомых землях, однако изъявил согласие и поклялся привезти его милой детоньке своей. Говорит он:
– Привезти-то его привезу, да не будет нашей семье проку от того цветка, а будет вред один.
Пропустила доченька слова отцовы мимо ушей: мне, мол, цветок очень нужен!
Стал этот старый человек в дальнюю дорогу собираться. И вспомнил в тот самый миг о сундучке старинном, от деда-прадеда доставшемся. Сказал ему дед перед смертью: «Коли попадешь в беду, открой сундучок и бери все, что там лежит». Вспомнил старик об этом, бросился к сундучку, открыл и вынул оттуда свисток, три человеческих волоса да палку складную метровой длины с серебряными набалдашниками. Завернул старик с собою заветные вещички, пищу взял по возможности, распрощался со всеми и двинулся в путь.
Много дорог он прошел и заплутался, наконец, в густом непроходимом лесу, где волки вкруг него собрались уже в алчную стаю. Растерялся старик да сунул руку невзначай в правый карман, и попался ему тогда давешний свисток. Выхватил его старый путник и дунул трижды. И поднялась, говорят, в лесу том буря страшная, небо с землею смешалось и деревья вековые валило, как сухие тростиночки. Едва сам он уберегся от той жуткой бури. И много еще приключений испытал старик в дремучем лесу, пока через месяц пути не оказался на обширной цветущей поляне. Жажда томит старика и голод мучает, обессилел старик хуже некуда. Бродит он вдоль поляны и поперек, ищет, как бы ему жажду утолить, видит – стоит древний неохватный вяз и ключ из-под него бьет светлый. Ахнул старик и припал к родниковой воде. Пил-пил, аж воды в роднике на глазах убыло. А к тому ключу звери хищные на водопой приходили, вот углядели они, что воды вдруг почти что не стало, и бросились, рыкая, на несчастного старика. Поднес он, дрожа, свисток ко рту, дунул трижды, и новая буря разметала зверей в разные стороны. Едва и сам-то старик уцелел от этакой напасти.
Пошел он дальше и скоро ли, нет ли, а только вышел в бескрайнюю знойную степь. Еды у него нет уже, питья нет, и сил, конечно, тоже совсем не осталось. Перестали старика ноги держать. Вдруг он вспомнил что-то, сунул руку в карман и вытащил один волос. Дунул старик на него, улетел волос, а перед изумленным путником раскинулась скатерть, вся яствами и напитками уставленная. Остолбенел тут старик и понять не может: во сне или наяву ему все это привиделось? Утолил старик голод и жажду, одолел знойную степь и вышел к высокой каменистой горе с роскошным блистающим дворцом на вершине. Дунул старик на второй волос, подкрепился как следует, отдохнул и двинулся ко дворцу в гору.
Через четыре всего месяца пути, на первый же день месяца пятого, оказался старик возле роскошного сада, что окружал пышным валом тот блистающий дворец. И пал уже вечер, дунул старик на третий, последний волос, поел, лег на траву и уснул.
С рассветом вздрогнул старик и проснулся. Проснувшись же, сел и вспомнил тотчас, что занесло его сюда за цветком невиданным. И полез старик на ограды, и спрыгнул в сад, и пошел искать. В саду ягоды растут, плоды на ветках висят ароматные. А посреди сада, за ягодами, за плодами, растет цветок невиданный, старику весьма надобный, да не один, а целая поляна. Сорвал старик не букет, но три цветка, по одному каждой дочери, сорвал и осторожно стал выбираться. Уж возле ограды он был, когда раздались шум и скрежет ужасные, потемнел светлый день и опустился перед стариком огромный страшный Чернокрыл – орел с железным клювом и железными когтями – и вопросил громовым голосом:
– Как посмел ты в мой сад забраться и зачем сорвал ты эти цветы?
Поначалу старик онемел от испуга, а потом рассказал Чернокрылу о трех дочерях своих, о младшенькой, которая во сне видела цветок чудесный и влюбилась в него без памяти. После чего заклекотал Чернокрыл и сказал старику:
– Коли отдашь за меня младшую дочь – цветок тебе оставлю, а коли нет – пеняй на себя.