– Вовка, га-га-га! Миллиард просмотров обеспеченно, ха-ха-ха! Ой, не могу!…
Вытаскивал я Вовку из ведёрного плена целых полчаса.
– Этот придурок в перьях просто не узнал меня. А я, помню, выхаживал и кормил его молоком из соски вот этими собственными руками! – врал Вовка напропалую.
– Ну, #ВованПацан! Остаюсь в твоей деревне на все лето!
Как мы парились в бане
Потом мы легли на траву под фруктовыми деревьями и от нечего делать стали разглядывать облака на небе. Вовка оперся на локоть, повернулся ко мне и сказал:
– Кстати, мы же хотели баню растопить.
– Не мы, а вы, Ватсон, это во-первых. А во-вторых, не хочу умереть молодым.
– Да я сто раз уже печку топил, Олжик. Не переживай! Во всяком случае умрешь чистым.
– Ну, ну, рассказывай. Зуб даю, что ты так же топил баню сто раз, как того психа в перьях с детства выкормил.
– Да я могу баню растопить до ста градусов одной бумажкой. Смотри и учись. Пошли!
Мы зашли в предбанник. Вовка как хирург в операционной протягивал руку назад и отдавал короткие приказы:
– Бумагу! Дрова! Уголь!
Малолетний поджигатель запихал все ингредиенты в печку и отдал последний торжественный приказ:
– Внимание, батальон! Осколочно-фугасными по холодной печке… огонь! Спички!
Снарядный рядовой Утепов подал спички, и командир артиллерийского расчёта сержант Пирожков поджёг все, чем была до отказа набита печка бани. Вернее, он поджёг кончик бумаги, который торчал из-под груды щепок, здоровенных брёвен и огромных кусков угля. Бумага загорелась, дала хорошее пламя и быстро потухла. Командир орудия сказал «ага, все понятно», взял лежавшую на полу газету, скрутил в трубочку, поджёг её и запихал в топку. Газета сгорела наполовину и отказалась функционировать дальше.
Конец ознакомительного фрагмента.