Гектор Мало
Без семьи. Приключения Реми
Часть первая
Глава I
В деревне
– Я найдёныш.
Но до восьми лет я этого не знал и был уверен, что у меня, как и у других детей, есть мать, потому что, когда я плакал, какая-то женщина нежно обнимала и утешала меня и слёзы мои тотчас же высыхали.
Вечером, когда я ложился спать в свою постельку, эта же женщина подходила и целовала меня, а в холодное зимнее время согревала своими руками мои озябшие ноги, напевая при этом песенку, мотив и слова которой я прекрасно помню до сих пор.
Если гроза заставала меня в то время, когда я пас нашу корову на пустырях, она выбегала ко мне навстречу и, стараясь укрыть от дождя, набрасывала мне на голову и плечи свою шерстяную юбку.
Я рассказывал ей о своих огорчениях, о ссорах с товарищами, и немногими ласковыми словами она всегда умела успокоить и образумить меня.
Её постоянные заботы, внимание и доброта, даже её воркотня, в которую она вкладывала столько нежности, – всё заставляло меня считать её своей матерью. Но вот как я узнал, что я был только её приёмным сыном.
Деревушка Шаванон, где я вырос и провёл своё раннее детство, – одна из самых бедных деревень центральной Франции.
Почва здесь крайне неплодородна и требует постоянного удобрения, поэтому обработанных и засеянных полей в этих краях чрезвычайно мало, и повсюду тянутся огромные пустыри. За пустырями начинаются степи, где обычно дуют холодные, резкие ветры, мешающие росту деревьев; оттого деревья встречаются тут редко, и то какие-то малорослые, чахлые, искалеченные. Настоящие, большие деревья – красивые, пышные каштаны и могучие дубы – растут только в долинах по берегам рек.
В одной из таких долин, возле быстрого полноводного ручья, стоял домик, где я провёл первые годы своего детства. Мы жили в нём только вдвоём с матерью; муж её был каменщиком и, как большинство крестьян этой местности, жил и работал в Париже. С тех пор как я вырос и стал понимать окружающее, он ни разу не приезжал домой. По временам он давал о себе знать через кого-либо из своих товарищей, возвращавшихся в деревню.
– Тётушка Барберен, ваш муж здоров! Он шлёт привет и просит передать вам деньги. Вот они. Пересчитайте, пожалуйста.
Матушка Барберен вполне довольствовалась этими краткими весточками: муж здоров, работает, зарабатывает на жизнь.
Барберен жил постоянно в Париже, потому что там у него имелась работа. Он рассчитывал скопить немного деньжонок, а затем вернуться в деревню, к своей старухе. На отложенные деньги он надеялся прожить те годы, когда они состарятся и не в силах будут больше работать.
Однажды в ноябрьский вечер какой-то незнакомый человек остановился у нашей калитки. Я стоял на пороге дома и ломал хворост для печки. Человек, не отворяя калитки, заглянул поверх её и спросил:
– Здесь живёт тётушка Барберен?
Я попросил его войти.
Незнакомец толкнул калитку и медленно направился к дому. Очевидно, он долго шёл по скверным, размытым дорогам, так как с головы до ног был забрызган грязью.
Матушка Барберен, услыхав, что я с кем-то разговариваю, тотчас же прибежала, и человек не успел переступить порог нашего дома, как она уже очутилась перед ним.
– Я принёс вам вести из Парижа, – сказал он.
Эти простые слова, какие нам не раз приходилось слышать, были произнесены совсем иным тоном, чем обычно.
– Боже мой! – воскликнула матушка Барберен, испуганно сжимая руки. – С Жеромом, верно, случилось несчастье?
– Ну да, только не следует терять головы и пугаться. Правда, ваш муж сильно пострадал, но он жив. Возможно, он останется теперь калекой. Сейчас он в больнице. Я тоже там лежал и был его соседом по койке. Узнав, что я возвращаюсь к себе в деревню, Барберен попросил меня зайти к вам и рассказать о случившемся. Прощайте, я очень тороплюсь. Мне надо ещё пройти несколько километров, а скоро стемнеет.
Матушке Барберен хотелось, конечно, узнать обо всём поподробнее, и она начала уговаривать незнакомца остаться поужинать и переночевать:
– Дороги плохие. Говорят, появились волки. Лучше отправиться в путь завтра утром.
Незнакомец уселся возле печки и за ужином рассказал, как произошло несчастье.
На стройке, где работал Барберен, рухнули плохо укреплённые леса и придавили его своей тяжестью. Хозяин, ссылаясь на то, что Барберену незачем было находиться под этими лесами, отказывался платить пособие за увечье.
– Не повезло бедняге, не повезло… Боюсь, что ваш муж ровно ничего не получит.
Стоя перед огнем и обсушивая свои брюки, заскорузлые от грязи, он повторял «не повезло» с таким искренним огорчением, которое говорило о том, что он охотно стал бы калекой, если бы за это можно было получить вознаграждение.
– Всё же, – сказал он, заканчивая свой рассказ, – я посоветовал Барберену подать в суд на хозяина.
– В суд? Но это будет стоить больших денег.
– Зато, если выиграешь дело…
Матушке Барберен очень хотелось поехать в Париж, но такое далёкое путешествие стоило бы очень дорого. Она попросила написать письмо в больницу, где лежал Барберен. Через несколько дней мы получили ответ, в котором говорилось, что матушке нет необходимости ехать самой, но ей надо выслать немного денег, потому что Барберен подал в суд на хозяина.
Проходили дни и недели, и время от времени прибывали письма с требованием новых денег. В последнем Барберен писал, что если денег нет, то следует немедленно продать корову.
Только тот, кто вырос в деревне, среди бедняков крестьян, знает, какое большое горе – продать корову.
Корова – кормилица крестьянской семьи. Как ни многочисленна и бедна семья, она никогда не будет голодать, если у неё в хлеву есть корова. Отец, мать, дети, взрослые и маленькие – все живы и сыты благодаря корове.
Мы с матушкой также питались неплохо, хотя мяса почти никогда не ели. Но корова была не только нашей кормилицей, она была и нашим другом.
Корова – разумное и доброе животное, отлично понимающее слова и ласку человека. Мы постоянно разговаривали с нашей Рыжухой, ласкали и холили её. Словом, мы любили её и она нас любила. И вот теперь приходилось с ней расставаться.
В дом пришёл покупатель: с недовольным видом качая головой, он долго и внимательно осматривал Рыжуху со всех сторон. Затем, повторив раз сто, что она ему совсем не подходит, так как даёт мало молока, да и то очень жидкое, он в конце концов заявил, что купит её лишь по своей доброте и из желания помочь такой славной женщине, как тётушка Барберен.
Бедная Рыжуха, как будто поняв, что происходит, не захотела выйти из хлева и жалобно замычала.
– Подойди и хлестни её, – обратился ко мне покупатель, снимая кнут, висевший у него на шее.
– Не надо, – возразила матушка Барберен. И, взяв корову за повод, ласково произнесла: – Пойдём, моя красавица, пойдём!
Рыжуха, не сопротивляясь, послушно вышла на дорогу. Новый хозяин привязал её к своей телеге, и тогда ей поневоле пришлось следовать за лошадью. Мы вернулись в дом, но ещё долго слышали её мычанье.
Не стало ни молока, ни масла. Утром – кусок хлеба, вечером – картошка с солью.
Вскоре, после того как мы продали Рыжуху, наступила масленица. В прошлом году на масленице матушка Барберен напекла превкусных блинов и оладий, и я их съел так много, что она осталась очень довольна. Но тогда у нас была Рыжуха. «Теперь, – печально думал я, – нет ни молока, ни масла, и мы не можем печь блины». Однако я ошибался: матушка Барберен и на этот раз решила меня побаловать.
Хотя матушка очень не любила брать у кого-нибудь в долг, она всё же попросила у одной соседки немного молока, а у другой – кусок масла. Вернувшись в полдень домой, я увидел, что она высыпает муку в большой глиняный горшок.
– Мука? – удивлённо воскликнул я, подходя к ней.
– Да, – ответила матушка. – Разве ты не видишь? Чудесная пшеничная мука. Понюхай, как она вкусно пахнет.
Мне очень хотелось узнать, что она будет готовить из этой муки, однако я не решился спросить её, не желая напоминать о том, что сейчас масленица. Но она заговорила сама:
– Что делают из муки?
– Хлеб.
– А ещё что?
– Кашицу.
– Ну, а ещё?
– Право, не знаю…
– Нет, ты прекрасно знаешь и отлично помнишь, что сегодня масленица, когда пекут блины и оладьи. Но у нас нет ни молока, ни масла, а ты молчишь, потому что боишься меня огорчить. Тем не менее я решила устроить тебе праздник и заранее обо всём позаботилась. Загляни-ка в ларь.
Я быстро приподнял крышку ларя и увидел там молоко, масло, яйца и три яблока.
– Подай мне яйца и очисть яблоки, – сказала матушка.
Пока я чистил и резал тоненькими ломтиками яблоки, она разбила и вылила яйца в муку, а затем принялась месить её, постепенно подливая в неё молоко. Замесив тесто, матушка поставила его на горячую золу, чтобы оно подошло. Теперь оставалось только терпеливо ждать вечера, так как есть блины и оладьи мы должны были за ужином.
Сказать по правде, день показался мне очень длинным, и я не раз заглядывал под полотенце, которым был накрыт горшок.
– Ты застудишь тесто, – говорила мне матушка, – оно плохо поднимется.
Но оно поднималось превосходно, и от бродившего теста шёл приятный запах яиц и молока.
– Приготовь сухого хвороста, – приказала матушка. – Печь должна быть очень горячей и не дымить.
Наконец стемнело, и зажгли свечу.
– Затопи печку.
Я с нетерпением ждал этих слов и потому не заставил себя дважды просить. Скоро яркое пламя запылало в очаге и озарило комнату своим колеблющимся светом. Матушка сняла с полки сковородку и поставила её на огонь.
– Принеси мне масло.
Кончиком ножа она взяла небольшой кусок масла и положила его на сковороду, где оно мгновенно растопилось.
Ах, какой восхитительный аромат разлился по всей комнате, как радостно и весело затрещало и зашипело масло! Я был всецело поглощён этой чудесной музыкой, но вдруг мне показалось, что на дворе раздались шаги. Кто мог потревожить нас в это время? Вероятно, соседка хочет попросить огонька. Однако я сейчас же отвлёкся от этой мысли, потому что матушка Барберен погрузила большую ложку в горшок, зачерпнула тесто и вылила его на сковородку. Разве можно было в такой момент думать о чем-нибудь постороннем?
Внезапно раздался громкий стук, и дверь с шумом открылась.
– Кто там? – спросила матушка Барберен, не оглядываясь.
Вошёл человек, одетый в холщовую блузу, с большой палкой в руках.
– Ба, да здесь настоящий пир! Прошу вас, не стесняйтесь! – грубо произнёс он.
– Ах, боже мой! – воскликнула матушка Барберен и быстро поставила сковородку на пол. – Неужели это ты, Жером?
Потом она схватила меня за руку и толкнула к человеку, стоявшему на пороге:
– Вот твой отец.
Глава II
Кормилец семьи
Я подошёл, чтобы обнять его, но он отстранил меня палкой:
– Кто это?
– Реми.
– Ты же мне писала…
– Да, но… это была неправда, потому что…
– Ах, вот как, неправда!
И, подняв палку, он сделал по направлению ко мне несколько шагов. Я инстинктивно попятился.
Что такое? В чём я провинился? Почему он оттолкнул меня, когда я захотел его обнять? Но у меня не было времени разобраться в этих вопросах, теснившихся в моём взволнованном уме.
– Я вижу, вы справляете масленицу, – сказал Барберен. – Отлично, я очень голоден. Что ты готовишь на ужин?
– Блины.
– Но не блинами же ты будешь кормить человека, который прошёл пешком столько километров!
– Больше ничего нет. Мы тебя не ждали.
– Как? Ничего нет на ужин?
Он огляделся по сторонам:
– Вот масло.
Затем поднял глаза к тому месту на потолке, где мы обычно подвешивали свиное сало. Но уже давно там ничего не висело, кроме пучков чеснока и лука.
– Вот лук, – сказал он, сбивая палкой одну из связок. – Четыре-пять луковиц, кусок масла – и получится хорошая похлёбка. Сними-ка блин и поджарь лук.
Снять блин со сковороды! Однако матушка Барберен ничего не возразила. Наоборот, она поспешила сделать то, что ей приказал муж, а он уселся на скамью, стоявшую в углу, возле печки.
Не решаясь сойти с того места, куда он загнал меня палкой, я, опершись на стол, смотрел на него.
Это был человек лет пятидесяти, с некрасивым, суровым лицом. После увечья голова у него была наклонена набок, что придавало ему какой-то угрожающий вид. Матушка Барберен снова поставила сковороду на огонь.
– Неужели ты думаешь сделать похлёбку с таким маленьким кусочком масла? – спросил Барберен. И, взяв тарелку, где лежало масло, он вывалил его на сковороду. – Нет масла – значит, не будет и блинов!
В другой момент я, наверно, был бы потрясён такой катастрофой, но сейчас я уже не мечтал ни о блинах, ни об оладьях, а думал только о том, что этот грубый, суровый человек – мой отец.
«Отец, мой отец…» – мысленно повторял я.
– Вместо того чтобы сидеть как истукан, поставь-ка на стол тарелки! – обратился он ко мне спустя некоторое время.
Я поспешил выполнить его приказание. Суп был готов. Матушка Барберен разлила его по тарелкам. Барберен подсел к столу и начал жадно есть, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на меня.
Я был так расстроен, что не мог проглотить ни одной ложки, и тоже смотрел на него, но украдкой, опуская глаза, когда встречался с ним взглядом.
– Что, он всегда так мало ест? – неожиданно спросил Барберен, указывая на меня.
– Ax нет, он ест хорошо.
– Жаль! Было бы лучше, если б он ничего не ел.
Понятно, что ни я, ни матушка Барберен не имели ни малейшего желания разговаривать. Она ходила взад и вперёд вокруг стола, стараясь услужить мужу.
– Значит, ты не голоден? – спросил он меня.
– Нет.
– Тогда отправляйся спать и постарайся сию же минуту заснуть, иначе я рассержусь.
Матушка Барберен сделала мне знак повиноваться, хотя я и не думал противиться.
Как это бывает обычно в большинстве крестьянских домов, кухня одновременно служила нам и спальней. Рядом с печкой находилось всё необходимое для еды: стол, ларь для провизии, шкафчик с посудой; на другой стороне в одном углу стояла кровать матушки Барберен, а в противоположном – моя, занавешенная красной материей.
Я поспешно разделся и лёг, но заснуть, конечно, не мог. Я был чрезвычайно взволнован и очень несчастлив. Неужели этот человек – мой отец? Тогда почему же он обошёлся со мной так грубо? Отвернувшись к стене, я напрасно старался прогнать эти грустные мысли. Сон не приходил. Через некоторое время я услышал, что кто-то приближается к моей кровати.
По шагам, медленным и тяжёлым, я тотчас узнал Барберена. Горячее дыхание коснулось моих волос.
– Ты спишь? – услышал я приглушённый голос.
Я ничего не ответил. Страшные слова «я рассержусь» ещё звучали в моих ушах.
– Спит, – заметила матушка Барберен. – Он засыпает сразу же, как только ляжет. Можешь спокойно говорить обо всём, он тебя не услышит. Чем кончился суд?
– Дело проиграно! Судьи решили, что я сам виноват в том, что находился под лесами, и потому хозяин ничего мне не должен платить. – Тут он стукнул кулаком по столу и произнёс несколько бессвязных ругательств. – Деньги пропали, я искалечен, нас ждёт нищета! Мало того: возвращаюсь домой и нахожу здесь ребёнка. Объясни, пожалуйста, почему ты не сделала так, как я велел?