– Спасибо, – рассеянно поблагодарил Дядя и положил в рот ломтик сыра. Вкус у сыра был странноватый, но Дядя не обратил на это никакого внимания. «Вот если бы у нас с Тётей были дети, – думал Дядя, – они бы росли вместе, и Вовке не было бы так скучно и одиноко с нами, взрослыми. И мы бы не переживали сейчас, не зная, что с ребёнком и где он. Всё оттого, что он один. А мы все заняты, нам всегда некогда… Да, будь у нас ребёнок, всё было бы иначе». Вслух Дядя говорить ничего не стал, потому что не знал, как отнесётся к его словам Тётя.
А Тётя молча жевала сыр и вспоминала детство. Лето, брызги воды в ярких лучах солнца, запах новогодней ёлки и мандаринов, скрипучий искрящийся снег под полозьями санок, ожидание подарков на день рождения… «Да уж, есть о чём призадуматься, – вздохнула Тётя. – В детстве всё казалось таинственным и волшебным, а когда выросли, куда это делось? Никуда не делось, – сама себе ответила Тётя, – мы слишком заняты срочными делами и некогда всерьёз подумать о важном. Так дальше жить нельзя, – решила Тётя. – Любимый племянник всё ждал нас в гости, скучал, а теперь исчез. Неужели наша работа важнее? Ах, как хочется вернуть волшебство своего детства!». Но почему-то Тётя тоже ничего вслух не произнесла.
А сидевший рядом с ней Павлик ни о чём таком важном не думал, он просто хотел, чтобы Вовка быстрее вернулся. Сегодня они ничего испытывать не станут, а уж завтра проверят самолётик. А потом покрасят его, и на соревнованиях Павлик займёт первое место. И мама будет им гордиться, а он будет счастлив и Вовка тоже. Павлик жевал бутерброд с сыром и мечтал.
Тётя Лена, мама Павлика, бутербродов с сыром не любила и о соревнованиях не думала. Она любила строить пирамидки – печенье намазать вареньем, сверху положить кусочек сыра и так повторить несколько «этажей». А думала она всегда, каждый день, об одном и том же. Она размышляла, есть ли ещё какое-то средство, которое она не испробовала, чтобы поставить Павлушу на ноги. Тётя Лена хотела, чтобы её сын был здоровым, мог ходить, бегать, прыгать, играть в хоккей, запускать воздушного змея, танцевать, и это было её самой заветной мечтой. Тётя Лена ни капельки не испугалась, что Вовка пропал. Она была уверена, что с ним ничего плохого не случилось, он просто где-то задержался и не предупредил. «Если б Павлуша мог ходить и так же ушёл без записки, а я бы волновалась и ждала его. Как было бы хорошо, когда он потом вернулся бы и рассказывал, как у него прошёл день!» – думала тётя Лена.
Ни за что бы Вовкина Мама сейчас не поверила, что можно радоваться тому, что твой сын ушёл неизвестно куда. Вовкина Мама, как и все мамы на свете, ждущие своих детей, думала сначала: «Вот придёт он домой, я ему задам», а потом: «Ребёнок мой дорогой, лишь бы с тобой всё было хорошо», а потом она уже не знала, что и думать. «Вот был бы у Вовки отец, – вздохнула Мама, – всё было бы по-другому». Она знала бы, что с Вовкой всё в порядке, потому что папа ему всегда поможет, подскажет и защитит, и научит разным мужским делам. Вовкина Мама так задумалась, что вообще не замечала, что она ест и пьёт. Она думала, как было бы хорошо, если бы у них была счастливая дружная семья, из которой не пропадают дети.
А Дедушка, вдоволь нагрызшись сушек, заметил, что все берут сыр и задумчиво его жуют, и тоже решил попробовать. Он съел кусочек, но сыр было не так весело грызть, как сушки. «Эх, нет в доме животных, некому даже кусок под стол бросить. Была бы собачка или кошка, кинул им сыр под стол, никто бы и не заметил. А так сиди жуй, когда не нравится. Нет, без собаки дом не дом!»
Неожиданно раздавшаяся трель дверного звонка заставила всех вздрогнуть.
Глава 10
Вовка проснулся оттого, что солнечный лучик весело перебегал от его лица к подушке, щекотал ресницы, гладил щёки. «Ой, какое солнце яркое», – подумал мальчик, потягиваясь.
– Горазд ты спать-почивать, – насмешливо промурлыкал Сырник.
– А что, я поздно проснулся? – растерялся Вовка. Он никогда не был засоней. Дома он вставал чуть свет и каждое утро делал зарядку.
–Да уж не раненько, день настал давненько. Ну да времечко вспять не ходит. Ты, добрый молодец, не разлёживайся, а умывайся, одевайся и в путь-дороженьку собирайся. Да покушай хорошенько, тебе, может статься, на битву идти доведётся.
– Думаете, драться придётся? А с кем? – спросил Вовка, садясь за стол.
– Дак кабы знать, кто тот лиходей, что столько бед натворил-наворотил и куды всех запропастил… Кабы знал, кабы ведал, одержал бы победу. Токмо коли бабушка Сыроварушка тебя прислала, то вернуть её окромя тебя никому не под силу. Знать, храбрый ты малый, и хоть украдено мудрёно, да будет найдёно.
– Мне надо сначала маме позвонить, чтобы она не волновалась. Она ведь не знает, куда я пропал, переживает, плачет, наверное. Где тут у вас ближайший телефон?
– Чегой-то телехвон? Колокол, что ль, в который звонят? – удивился Сырник.
– Да нет же, никакой не колокол. Ну что у вас, телефонов нет? А как вы тогда связываетесь с теми, кто далеко живёт? Письма пишете или телеграммы отправляете? Может, у вас компьютер есть, я тогда маме электронку напишу.
– Доброе утро, – поздоровалась Сыроежка, входя в дом. – Я по хозяйству управилась, всем сказкам раздала, да и вам молочка парного принесла, вот покушайте. А о чём это вы балясничали?
– Да вот толкуем, я ему про Фому, а он мне про Ерёму. Ты вот что, говори, да не заговаривайся. А то понёс тарабарщину какую-то. Чего ты там писать надумал?
– Электронное письмо, – поправил его Вовка. И, хотя уже догадался, что позвонить маме вряд ли удастся, прочитал Сырнику и Сыроежке лекцию о современной технике.
– Ишь ты, невидаль какая! А у нас всё по старинке: ковры-самолёты, скатерти-самобранки, сапоги-скороходы и прочее старьё, – позавидовал Сырник. – Мы с теми, кто далеко живёт, сроду не связываемся. Да на что они нам, эти, за синими горами, за далёкими лесами, одно слово – разбойники. А уж коли нужда какая, тогда письмо пишем да Сороку кличем. Сорока-белобока отнесёт далёко. Одна беда: пока письмо несёт, на всю округу вести растрясёт. Сплетница, натура такая.
– Ну давайте хоть Сороку пошлём, ведь мама там волнуется.
– Без детей горе, а с детьми вдвое, – огорчилась Сыроежка. – Да токмо нельзя сказочный и человеческий миры смешивать, тогда путаница начнётся. А наша Сорока такая бестолковая, непременно какую-нибудь неразбериху учинит. Всё у неё невпопад, и не угадаешь наперёд, какая блажь ей на ум взбредёт. Опосля ещё, чего доброго, ты из-за этой болтушки-вострушки воротиться в свой мир не сможешь.
– Нет, – перепугался Вовка, – тогда не надо её посылать. А по-другому никак нельзя?
– Да как же по-другому? Это у вас, у людей, всё по-нынешнему, а у нас в сказках всё по старинке. Мы же старые сказки, уж как нас придумали давным-давно, так и живём. Издавна, как свет стоит, так повелось. От того, что есть, не бежим, но и в будущее не заглядываем. Всему свой черёд, час придёт и пору приведёт. Может, и у нас в сказочном мире есть новые страны, где телехвоны да компутеры, да токмо мы туда не ходоки. Мы своим делом заняты, нам за ради любопытства путешествовать недосуг. Вот для пользы дела можно и постранствовать. Кабы ты меня с собою взял, я б с дорогой душой отправилась.
– Ишь чего надумала, – возмутился Сырник, – а домовничать кто будет? Я один не управлюсь.
– А я уж всё по хозяйству переделала, осталось токмо масло сбить да сыр сварить. Это твоя работа, тут я тебе не помощница.
– Правда, Сырник, – обрадовался Вовка, – пусть Сыроежка со мной пойдёт? Она тут всё знает, подсказывать мне будет.
– Ну, ежели так, пущай идёт. Токмо шибко уж она махонькая, какой с неё толк, ни драться, ни подсобить чего. Да и уморится скоро – лапки-то у неё длиной с напёрсточек, такими далеко не уйдёшь.
– Лапки у меня, может, и невелики, зато ума достанет мальчонку одного в чужом краю не отпускать. Где ж это видано – со злодеями в одиночку воевать?! Сажай меня, Вова, в карман да бери с собой.
– Вот здорово! – Вовка посадил Сыроежку на плечо, чтобы ей было удобнее смотреть по сторонам. – Вдвоём веселее.
Сырник поворчал немного, скрывая своё волнение, и дал им в дорогу скатёрочку-самобранку, которая, едва попав в лапки Сыроежки, начала уменьшаться до тех пор, пока не стала размером с кедровый орешек. Тогда Сыроежка сунула её в кармашек своего сарафана, и они отправились в путь.
Глава 11
Первым делом Сыроежка повела Вовку в хлев. Мальчик ожидал увидеть неопрятный сарайчик, а увидел большущую избу.
– Вона каковы хоромы у наших бурёнушек, – Сыроежка светилась от гордости. – Там овечки живут, тут козочки, а по тую сторону амбар. А ну, расступись! – прикрикнула она на молоденьких ярочек, игравших возле хлева. – Бабушка Сыроварушка уходила, строго-настрого наказывала молодняк на скотном дворе держать, в тёмный лес да в чисто поле не пущать. А несмышлёныши в яслях, пойди, погляди.
Сыроежка проворно взобралась на столб, крутнула задвижку и толкнула дверь, приглашая мальчика войти. В хлеву оказалось светло и опрятно, пахло душистым сеном и парным молоком. В самом дальнем закутке, отгороженном заборчиком с калиточкой, бодались, прыгали, беззаботно играли и спали вповалку малыши. Некоторые ягнята, козлята и телята сосали молочко из рожков, причмокивали тряпичными пустышками, и Вовка понял, что их мамы пропали. По обеим сторонам широкого прохода были стойла взрослых животных, и многие из них выглядели заброшенными, несмотря на чистоту и порядок. Вовке стало не по себе. В каждом стойле висел портрет, по которому можно было догадаться, кто тут живёт – коровка, бычок, овечка или барашек. Мальчику показалось, что животные на некоторых портретах смотрели на него с мольбой, они словно просили: «Найди нас, верни нас!». Вовка обернулся, поглядел на ясли и решительно зашагал к выходу. Малышам нужны мамы, и он постарается их найти.
Обойдя хлев, мальчик бодро зашагал по тропинке, убегавшей в другую сторону от дома из жёлтых камней и от того леса, через который он шёл в прошлый раз. Тропинка тоже была очень весёлая и игривая, но немного погодя она загрустила. Вовка заметил, что тропинка больше не подпрыгивает под его ногами, не увлекает его за собой, не радуется и не играет в прятки.
– Как ты думаешь, – спросил он у Сыроежки, которая сидела у него на плече, – мы не могли нечаянно обидеть тропинку? Что-то она совсем присмирела. Может, она устала?
– Утомилась, говоришь? Скорее испужалась. Таперича, Вова, гляди в оба, – ответила Сыроежка.
– А что глядеть-то? Что будет? – Вовка был не робкого десятка, никогда не пугался раньше времени. Его так мама учила – прямо страху в глаза смотри, страх и зажмурится. Он не боялся, а просто хотел знать, что его ждёт и к чему быть готовым.
– Хуже, как боишься: лиха не минуешь, а токмо надрожишься, – прошептала ему Сыроежка. – Иди, не гляди, что ждёт впереди. Удалому всё нипочем, а сробеешь – пропадёшь.
– Да что будет-то, ты толком скажи! – Вовка начал сердиться.
– Сказала б словечко, да Волк недалечко.
– А откуда ты знаешь? – удивился Вовка.
– Птички петь перестали, а белки – играть в горелки, мамаши-зайчихи детишек своих расхватали и по домам потащили. Даже ежи, и те свернулись клубочком и покатились рядочком.
– А почему именно Волк? Может, это лиса, или медведь, или вообще леший?
– Эх, молодо-зелено, погулять велено. Пропал бы ты без меня, как есть пропал. Кто ж в лесу лешего боится? Леший – зверятам лучший друг и защитник. Лиса хитра, но просто так, за здорово живёшь, пакостить она не станет. Медведь давно уж ягоды обирает али ульи разоряет, он же ягодник и сладкоежка. А вот Волк – зубами щёлк в самый раз подходит. И друзей у него совсем нет.
– А друзья при чём?
– А при том, что когда у кого-то нету друзей, ему ведь тоже хочется, чтобы его полюбили и уважили. Вот он и начинает безобразничать, чтобы заставить всех себя любить.
– Разве можно любить заставить? – усомнился Вовка.
– Любить силой не заставишь, а бояться начнут, – объясняла Сыроежка. Она поняла, что Вовке за тихой беседой легче справиться с тревогой, и шёпотом поддерживала разговор. В дремучем лесу искать разбойника, похитившего животных и бабушку Сыроварушку, – тут любому храбрецу боязно станет. Да ведь смел-то не тот, кто не страшится, а тот, кто своего страха не боится. – Уж Волк и куражится, и бесчинствует – поглядите, я каков, всё что угодно могу натворить. Да разве ж за это любят?
– Нет, конечно, – согласился Вовка, – за это только боятся. Любят просто так. Или за то, что добрый, умный, другим помогает. За то, что хороший.
– Это ты верно подметил, – Сыроежка кивнула. – Токмо Волк-то себя тоже хорошим считает.
– Да ты что?! – поразился Вовка. – Какой же он хороший, если всех обижает? Хороший – это тот, кто хорошие поступки совершает. А он что доброго сделал?
– Верно, да скверно. Ведь каждый сам себя хорошим считает, тут уж ничего не попишешь. Каждый считает, что он прав, а другие виноваты. Вот потому-то люди плохо друг друга понимают.
– Неужели это нельзя исправить?
– Разумеется, можно. Запросто.
– А как это сделать?
– Никакой тайны в этом нет. Чтобы понять друг друга и полюбить, нужно представить, как бы ты думал и чувствовал, ежели бы ты был тем, с кем споришь.
– И всё? – не поверил Вовка.
– Чудно, правда? – улыбнулась Сыроежка. – Всего и делов-то, что поставить себя на место другого, и ты его поймёшь.
– Надо будет попробовать. Как ты думаешь, у меня получится?
– У тебя? – Сыроежкины бровки поползли вверх. – Конечно, получится! Ведь ты добрый, разумный и смелый. У тебя получится всё, что захочешь, ежели твоё желание будет доброе.
– Сыроежечка, я не хочу тебя пугать, но сейчас у меня только одно желание – понять, что происходит с тропинкой. Сначала она бежала и резвилась, потом еле плелась и вот совсем остановилась.
– Как так застопорилась? Вон же она змеится далеко-далеко.
– В том-то и дело, – объяснял Вовка, – что она больше не ведёт за собой. Наоборот, ноги запинаются и останавливаются. А почему?
– А потому! – прорычал в ответ Волк, выпрыгивая из кустов.
Глава 12
– Про Волка речь, а он навстречь. Серого помянули, а серый здесь. Вызвала Волка из колка, накликала на свою голову! Ох-хо-хо, – не давая Вовке опомниться, заверещала Сыроежка. А потом как закричит: – Поглядел да был таков, поминай как звали. Ножки, ножки! Унесите кузовок!
С этими словами она шмыгнула с плеча Вовке за шиворот. Никак не ожидавший этого мальчик хотел вынуть юркую Мышку из-под рубахи, но ноги как-то сами понесли его по тропинке обратно. То ли потому, что он боялся щекотки, а Сыроежка очень щекотно сидела под одеждой, то ли потому, что выполнял её приказ удирать, Вовка бежал так быстро, что не успевал разглядеть деревья, мелькавшие рядом с тропинкой, и иногда раскидистые ветви задевали его по лицу, шее и бокам. Сыроежка сидела у него под рубашкой и будто бы рулила – шустро перебегала на правую сторону, когда нужно было поворачивать вправо, на левую – когда влево. Скоро Вовка перестал замечать дорогу, пот катился со лба, застилая глаза, мальчик натыкался на кусты, увёртывался от колючих веток и улепётывал дальше. Он полностью доверился Сыроежке – куда она перебежит, в ту сторону и поворачивал. Запнувшись о толстый корень старой берёзы, Вовка упал, и Сыроежка тотчас завизжала: «Задумали бежать, так нечего лежать. Слышь, волчище бежит, под ним земля дрожит!». Действительно, позади слышался топот и громкое дыхание Волка.
«А Волк, похоже, запыхался», – подумал мальчик, и эта мысль придала ему сил. Вовка поднялся и снова побежал. Тропинка осталась далеко позади, теперь Вовка пробирался сквозь чащобу, и чем дальше, тем гуще росли деревья и кусты, и всё труднее было сквозь них продираться. Вовке показалось, что впереди такая густая чаща, что им её не преодолеть, придётся остановиться – и всё, они попали в тупик. Впереди, слева и справа колючие заросли, сзади – Волк. Выхода нет. Однако не успел Вовка додумать эту мрачную мысль, как под ногами его хрустнули ветки, что-то скрипнуло, треснуло, и он провалился в яму. Вернее, это во время падения ему показалось, что в яму, а на самом деле – в нору. Они приземлились прямёхонько в большую кучу жухлых прошлогодних листьев. От запаха прелой листвы защипало в носу, и Вовке ужасно хотелось чихнуть. Пришлось зажать нос и рот ладошками.