Грозовая туча начала рассеиваться, только когда он пролепетал:
– Хорошо, тётя Тома.
Она уплыла за горизонт, так и не сняв верхней одежды и оставляя мокрые следы на паркете. Данил склонился над раковиной, вглядываясь в красные полосы на белом фарфоре (от него, как и от снега, в голове раздавались беззвучные хлопки, вспышки боли) и пузыри крови у сливного отверстия. Потом, повинуясь порыву, повернулся и захлопнул дверь.
Что-то должно было произойти. Кровь не останавливалась. В глотке горячо, будто она поднималась по пищеводу, в желудке пусто и нехорошо. Вместо того чтобы просто стоять над раковиной и ждать тётю Тому с ватой или запрокинуть голову, как Данил обычно поступал, он зажал одну ноздрю и принялся усиленно дышать. При каждом выдохе зубы стукались друг об друга и вызывали где-то в недрах головы странное певучее эхо.
Я просто уроню голову в раковину и усну, – рассеянно думал он. – Не просто же так она такой же формы, как моя голова? И белый фарфор… холодный, как снег.
Стало жарко. Мальчик снял шапку, не переставая дышать через ноздрю. Раздался звук, как будто что-то где-то оборвалось, и кровь хлынула потоком. Сначала красная, как гранатовый сок, она приобрела оттенки чёрного бархата.
И тогда из особенно большого кровавого сгустка появился он. Чёртик с кирпичного цвета кожей, которую сеточкой оплетали вены. Маленькие лапки скользили по фарфору, коготки скрипели и оставляли на раковине еле заметные отметины. Хвост метался из стороны в сторону, будто хвост крошечной гадюки. Существо раскорячилось, отчаянно пытаясь удержаться на ногах. Данил, сам того не желая, подставил палец, чтобы чёртик за него уцепился…
– Постой-постой, – замахал руками я. – Ты сказал – чёртик, который вылез у тебя прямо из ноздрей?
– Из одной ноздри, – не меняя выражения лица, поправил Данил.
До сих пор я слушал, занимаясь своими делами… не скажу, что вполуха, совсем нет – мне было ужасно интересно. Эта история не похожа на все прочие. Обычно рассказы ребят скатывались в откровенную скуку или не менее откровенное враньё. Рассказ же Данила тёк открыто и плавно, так, будто он рассказывает семейное предание, повторяемое с раннего детства по самым разным поводам. И вот, не меняя голоса, не повышая тона – поворот, заставивший меня забыть про все свои инструменты. Догадываюсь, в тот миг я смотрел на мальчишку, как кондуктор на сумасшедшего, прервавшего его трамвайную дрёму. Того, похоже, моя реакция нисколько не интересовала. Он не делал драматических пауз, не смотрел заискивающе – нравится мне или нет? Он знал, что эту историю я дослушаю до конца.
Дождь, сделав глубокий вдох (во время которого все капли, казалось, на мгновение зависли в воздухе) припустил с новой силой. Прибежал мой кот Лютик, весь мокрый и озирающийся так, будто за ним гонится стая собак. Великолепная рыжая шерсть намокла и свалялась неопрятными пучками. Он вскочил на валяющуюся здесь же покрышку и попробовал вытереться о штанину Данила. Тот, похоже, ничего не заметил. Рупор ретировался под крыльцо. Зонтики прохожих плыли над забором, будто льдины в весеннем потоке… только у этой реки не было весеннего настроения.
– И что это был за зверь такой? Обычно из ноздрей вылезает… хм… совсем другое.
Данил рассеянно почесал кота за ухом.
– О, он очень странный. Вы не поверите, но с первого дня мне было очень легко с ним общаться. Я как будто знал, что мы найдём общий язык. Хоть он не человек… вернее, именно потому, что он не человек. Наверное, это всё равно, что найти лучшего друга. Или в первый раз увидеть своего новорожденного брата.
Мальчик строго посмотрел на меня поверх очков, и я задался вопросом – не являются ли они бутафорией? Близорукие люди не умеют так смотреть: без своего оружия для глаз их лица приобретают такой вид, будто их намылили мылом.
– У меня никогда не было ни того, ни другого. Я дружил со многими людьми и чудовищами, но все они оказывались не настоящими. Многие были похожи на настоящих, как две капли воды, но в конце концов всё кончалось одинаково – голосом мамы, которая приходила меня будить, или солнечным зайчиком прямо вот здесь, на переносице, по выходным.
Я не мог понять, в каком месте кончился правдивый рассказ и началась шутка. Шов был настолько незаметен, что даже намётанный глаз не мог его различить. Меня вдруг посетила неожиданная мысль: наверное, я точно так же не смогу найти шва на собственной жизни. Из неприкаянного странника, перепробовавшего десятки (сотни!) профессий, стиляги, любителя лоска и новых автомобилей (со временем, as time go by, они стали ретро-автомобилями) я превратился в домоседа, счастливого тем, что ему есть где сидеть, способного копаться в моторе до поздней ночи, если необходимо – при свечах. Вряд ли, оглядываясь назад, я нашёл бы, на чём на ровном полотне моей жизни остановить взгляд.
Решив, что поразмыслю над этим позже, я попросил его продолжить.
– Сначала я думал, что он не настоящий, понимаете? Что я… ну… шлёпнулся в обморок. Тогда я не знал, что такое "шлёпнуться в обморок"… нет, конечно, я так делал, когда терял слишком много крови, но я думал, что просто засыпал, а иногда и вовсе не понимал, как оказался на полу и почему мама кричит, а папа бегает кругами, запустив в волосы пальцы. Но он был самый что ни на есть реальный.
– Твоя шляпа просто кошмарна, господин волшебник, – с укором сказал он. Данил принялся ощупывать свою макушку и несколько удивился, не обнаружив там даже шапки. Он уже забыл, что только что страдал от жары. – Ты не мог бы вытащить меня из этого ужасного места? Меня от белого начинает выворачивать наизнанку.
– Это не шляпа, – Данил хихикнул, попытавшись представить раковину у себя на голове. Получилось плохо. – Здесь руки моют.
Чёртик смотрел себе под ноги почти с суеверным страхом.
– Не говори ничего! Коварство людей – а в особенности маленьких людей! – известно очень широко. Конечно, это шляпа. Или её разновидность. Тебе надоели кролики и ты хочешь поместить туда меня, чтобы вытаскивать на потеху публике. Так знай же, что накладные уши я надевать не буду! Не буду, и всё!
Самонадеянно выпустив палец Данила, он поскользнулся и потешно шлёпнулся на спину, принявшись тонким голосом вопить, что "не видит у этой шляпы дна".
Это был большеротый чертёнок росточком примерно с ладонь взрослого (Данил уже недоумевал, как он поместился у него в ноздре) с длинным морщинистым носом, лягушачьими конечностями и хвостом чуть толще кошачьего уса. Между локтями и туловищем кожистые перепонки, как у летучей мыши. С узловатых пальцев, с подошв ног безостановочно капала кровь – выглядело это так, будто он только что выбрался из чана с гранатовым соком. Глаза блестели, словно пуговицы от маминого платья.
Пальцы Данила нырнули следом за чертёнком и вытащили его за шиворот – загривок у него оттягивался и походил на кошачий.
В этот момент дверь дёрнулась – тот, кто пытался войти, видимо, не ожидал, что она будет заперта. Спустя несколько секунд из-за неё послышался ласковый голос тёти Томы:
– Данилка, малыш, что ты там делаешь? Открой дверь. Я принесла вату.
Мальчик облизал верхнюю губу. Он не помнил, чтобы трогал на двери задвижку.
– Это ты сделал? – шёпотом спросил он.
– Как, интересно, я мог бы запереть здесь, барахтаясь в твоём головном уборе? – недовольно ответил чертёнок, медленно поворачиваясь в пальцах мальчишки вокруг своей оси.
– Ты же… ну… – Данил думал как донести до незваного гостя суровую правду, не сильно его расстроив, – вроде чеширского кота из Алисы в стране Чудес? Можешь творить всякие чудеса, просто щёлкнув пальцами.
– Чудеса, мой маленький друг (Данилу показалось, что чертёнок произнёс это с издёвкой), лучше творить самостоятельно, не полагаясь на всяких чудиков, вроде меня, и не ожидая бородатого волшебника в шляпе. То, что ты не помнишь, как это произошло, ещё ничего не значит. Наверняка ты сам закрыл дверь на засов, а теперь ищешь любую возможность, чтобы переложить ответственность на оказавшегося совершенно случайно рядом чёртика вроде меня, или… постой-ка! – он сложил крошечные ручки на впалой груди. – Уж не хочешь ли ты сказать, что считаешь меня персонажем сказки? Это было бы просто возмутительно невежливо с твоей стороны.
– Нет… – Данил совсем растерялся.
– Я что, обязан извлекать на свет божий мудрые мысли и выручать тебя из затруднительных ситуаций?
Данил подумал, что возмущение чертёнка вполне уместно.
– Как тебя зовут? – спросил он.
Голос тёти Томы за дверью (звучащий сейчас для Данила как далёкий морской прилив) из заискивающего стал нетерпеливым, а потом просто-напросто оборвался на полуслове, как будто перед бегунами перерезали ленточку, дающую сигнал на старт. Дверь вдруг дёрнули с такой силой, что она почти слетела с петель, а из замка-щеколды выскочил один из трёх держащих его гвоздей.
Данил втянул голову в плечи. Ему казалось, там, снаружи, трясёт и давит на дверь огромный коричневый медведь, жадный до крови и почуявший её через два сантиметра дверного полотна. Чертёнок вдруг звонко шлёпнул мальчика по руке.
– Потом обменяемся любезностями. Кажется, сегодня мне и вправду придётся тебя выручить. Но обещай, что потом ты пересмотришь свои взгляды.
Он не стал ждать ответа. Ловко вывернулся из пальцев, пробежал по руке, оставляя на куртке мокрые следы, и устроился на макушке мальчика. Данил тем временем озирался, пытаясь понять, каким способом новый друг (волшебный, без сомнения волшебный!) собирается вытащить его из затруднительного положения. Как-то папа напугал его, что если кровь не остановить, то она вытечет вся, и Данил сдуется, как воздушный шарк. Останется только оболочка, тонкая, как кожица от яблока. Возможно, именно в этом нужно увидеть спасение: он весь вытечет в сливное отверстие и уплывёт путями водосточных труб, а чертёнок тем временем скатает оболочку в рулон, закинет на плечо и прошмыгнёт между ног у тёти Томы.
Но кровь из носа почти остановилась.
Тётя Тома не стала бы его ругать – или тем более пороть. Наверное, она подумала, что он потерял сознание: мама всегда этого боялась.
– Подними-ка глаза, – сказал чёртик, дёрнув его за ухо. – Что ты видишь?
– Себя. И тебя.
– А как это всё называется?
– Отражение… зеркало!
– Любое зеркало это дверь в странные миры.
– В странные миры, – послушно повторил Данил, и тут же получил достаточно чувствительный тычок в затылок.
– Не говори так, будто стал заглавной буквой в приключенческой книжке! – заверещал чертёнок. – Я тебе не какой-нибудь там… а, ладно! Чего уж там! Ом на фера бурундукум!
Данил сразу почувствовал, что что-то изменилось. Он по-прежнему смотрел на своё отражение и видел, как там, за спиной, вдруг распахнулась дверь. Он не услышал ни звука, чертёнок пропал с его головы и обернулся кровавыми брызгами на поверхности зеркала. Тётя Тома, как ожившая земляная кочка, как сошедшая лавина, заполнила собой всё помещение. Она повернула к себе Данила и стала его трясти, заглядывая в глаза и разводя накрашенные губы в страшной гримасе, долженствующей символизировать крайнюю степень беспокойства.
Сам Данил не чувствовал ничего, кроме тяжести чертёнка на макушке, который, видимо, уселся там по-турецки. Каким-то образом они оказались по ту сторону зеркала и смотрели в него как в окно, по другую сторону которого был мальчик, очень похожий на Данила. "Зазеркалье!" – мелькнуло в голове, но вокруг не было того волшебного мира, в который попала Алиса – ничего даже отдалённо похожего. Тот же туалет с несколькими кабинками, та же раковина с кровавыми разводами, стены с нарисованными на них домиками, да зеркало.
Ухватившись за волосы мальчика, чёртик свесился вниз головой прямиком на переносицу.
– Называй меня Тимохой.
– Тимохой? Ты что, серьёзно?
Мальчишка фыркнул так, что бесёнок едва не свалился с его головы. Он ожидал какого-нибудь волшебного имени, вроде Добби или Эйяфьядлайёкюдля.
– Ну да. На самом деле меня никак не зовут, я просто один из множества кровяных чертят, похожих друг на друга как две капли крови, но коль уж я оказался здесь, снаружи, мне не помешает настоящее имя.
– И куда же мы попали… Тимоха?
– Можно просто Тим, – великодушно разрешил чёртик. – Туда же, откуда пришли. Это один из странных миров. Они все похожи на твой как две капли воды, за тем лишь исключением, что чем-то да отличаются. Иногда это различие очевидно, иногда его ещё нужно поискать. В этом, как видишь, нет этой страшной женщины, которая так хочет к тебе ворваться.
Данил обернулся и внимательно посмотрел на дверь. Она в самом деле не тряслась и не торопилась слететь с петель.
– Ага… а что ещё за бурундукум?
– Давай сделаем вид, что ты ничего не слышал.
Чертёнок исчез из поля зрения: заполз обратно на макушку.
– Но я слышал. Это от слова "бурундук"? Чтобы прыгать, как они, только не из норы в нору, а между этими странными мирами.
Данил затих, обдумывая перспективы, которые открывало перед ним знание этого смешного слова.
– Мы подождём, пока всё успокоится, а потом вернёмся?
По ту сторону зеркала никого не было… никого, кроме него самого и чертёнка – снова. Дверь была распахнута, замок сломан. Воспитательница куда-то ушла, уводя с собой того, фальшивого, Данила.
– Без крайней необходимости прыгать между мирами нельзя, – Тим барабанил по подбородку длинными пальцами, словно паучок, утирающийся после сытного обеда. – Придётся тебе теперь жить здесь. Я не думаю, что ты заметишь разницу. Те же мама и папа. Тот же дом и любимые игрушки. Даже книжки на полках навряд ли поменяются местами.
– А если замечу?
– А если и заметишь, вряд ли она тебя утешит в минуты слабости или подкинет приключение, когда будет совсем скучно. Скорее, это будет как одна из этих несуразных красивых, но бесполезных штуковин, что стоят на столе твоего папы.
– Ничего не понял, – замотал головой Данил. – Что ещё за штуковина?
Чёртик больно дёрнул мальчика за волосы. Он был самым нетерпеливым существом, которое Данилу доводилось встречать.
– Как китайская игрушка, красивая, говорящая, громкая… которая при всём при том будто бы играет сама в себя.
Данил важно покивал. Ему встречались такие игрушки: радующие и привлекающие взгляд сначала, и валяющиеся в самом пыльном углу потом. Ими невозможно было играть, не вписываясь ни в один созданный ребёнком мир, они порождали свой – из пластика и фальшивого дружелюбия. Такой мир, наверное, мог бы присниться в кошмарах.
– Но ты же останешься. Ты хоть и болтаешь без умолку, но зато не похож на паровозика Томаса.
– Я вывалился у тебя из носа совершенно случайно. Всему виной это кровотечение. Вообще-то мой дом там, внутри, моя работа – заставлять работать твои лёгкие и проходиться по внутренним стенкам сосудов щёткой с грубой щетиной, чтобы очистить их от всякого мусора. Этот отпуск был неплохим развлечением… было приятно с тобой познакомиться и всё такое… но я планирую вернуться ближайшим же поездом.
Конец ознакомительного фрагмента.