И эти слова нас бесят, хотя тут и спорить нечего: у нас интеллигентная бабушка.
И всё в её комнате такое… И фиалки на окне, и старинный дубовый шкаф, и ножная швейная машинка, и большой стол ещё позапрошлого века, и шёлковая скатерть с бахромой, которую мы с Женей давно заплели в косички. И красивый ковёр над кроватью, где пастушок и пастушка и горы вдалеке.
А ещё у бабушки на стене висят наши рисунки, которые мы когда-то ей дарили. И тарелка с её фотографией в юности.
– Ваша бабушка имела необыкновенный успех, – говорит нам её лучшая подруга, Инна Константиновна.
– Вы по-настоящему красивая, – сказала бабушке какая-то женщина, когда мы на электричке возвращались с дачи.
Ей понравилась бабушкина сирень, и бабушка протянула ей большую сиреневую ветку.
Но сама бабушка всегда обращает разговоры о своей красоте в шутку.
– У меня римский нос, – говорит она нам с Женей и поворачивается так, чтобы мы разглядели его получше.
Даже наши собака и кот понимают, что гоняться друг за другом в бабушкиной комнате некрасиво, не то что в нашей. Они, как два голубка, сидят рядышком на бабушкином подоконнике и смотрят в окошко.
– Не может быть! – сказала наш врач Ольга Михайловна, когда это увидела. И добавила: – Какой у вас интеллигентный кот!
А мы с Женей ответили:
– Это он в бабушку!
КГБ – это не то, о чём вы, наверное, подумали[1]. КГБ – это Кабинет Глафиры Борисовны. Глафира Борисовна – это наша учительница по немецкому, а её кабинет – это комнатка на первом этаже, где нам раньше зубы лечили. Теперь там всё по-другому. Вместо зубоврачебного кресла несколько парт и доска. Парт не очень много, потому что кабинет маленький, а ещё потому, что учит Глафира Борисовна только половину класса. Меньшую половину, потому что бо́льшая учит английский.
КГБ – так мы называли сначала кабинет Глафиры Борисовны, а потом и саму Глафиру Борисовну стали так звать. За глаза, разумеется.
КГБ любит рассказывать нам о том, как она встречает на улице своих бывших учеников-троечников. Любой троечник, перейдя в другую школу, к другой учительнице, или поступив в институт, сразу начинает получать по немецкому одни пятёрки. И это чистая правда. КГБ даёт хорошие знания.
– Может быть, переводчиками вы и не станете, но работать я вас научу, – говорит нам КГБ.
За сорок минут урока она успевает всё, и даже проверить у каждого домашнее задание. Поэтому все мы, садясь за уроки, первым делом учим немецкий, а уж потом принимаемся за математику, насколько сил останется. Даже если мы болеем, о немецком мы не забываем.
– Ты чем болела, ОРЗ? – спросила меня недавно КГБ. – Прекрасно. Значит, у тебя было время учебник почитать… – и сразу вызвала к доске.
Мы боимся КГБ, и она это знает. Даже у отличника Карасёва голос дрожит, когда он ей отвечает. И дело не в том, что Глафира Борисовна кричит на нас. Она как раз никогда не кричит. Просто есть в ней что-то такое… Отчего мурашки по спине и сердце в пятки.
Немецкий язык в нашей семье знает только бабушка. Конечно, она учила его давно, пятьдесят лет тому назад. Но бабушка старается, переводит тексты со словарём и даже тетрадочку завела, куда записывает новые слова и выражения. Мы с ней готовимся к каждому уроку. Бабушка очень расстраивается, когда у меня в году опять выходит «три». Она даже ходила к КГБ, просила её подтянуть меня по немецкому. Это бабушка зря, конечно, сделала. КГБ никому не даёт частных уроков.
– Мне нужен для работы класс, – говорит КГБ и делает величественный жест рукой – слева направо.
– Интересная дама эта ваша Глафира Борисовна, – сказала, возвратившись из школы, бабушка. – И преподаватель замечательный… Вам с ней повезло, но… Ей бы не классом – ей бы полком командовать!
Мы занимаемся и занимаемся с бабушкой немецким, а до четвёрки не дотягиваемся. И не дотянемся. Но когда-нибудь я отомщу КГБ.
Когда-нибудь я перейду в другую школу и в первый же день поражу новую учительницу, рассказав на чистом немецком языке, какая у меня любимая книга и какие животные водятся в Африке. Я стану круглой отличницей по немецкому, и меня пошлют на городскую олимпиаду, где уже многие годы побеждают только ученики нашей КГБ. А потом я случайно встречу её на улице…
– Ну, какая отметка у тебя сейчас по немецкому? – спросит меня Глафира Борисовна.
И я, глядя ей прямо в глаза, отвечу:
– Тройка.
Моя старшая сестра Женечка научилась читать в три с половиной года. Так прямо и читала, что на пакете с молоком написано: «МОЛОКО».
С каждым годом Женечка читала всё быстрее и быстрее, а когда в школу записываться пошла, прочитала директору школы рассказ с такой скоростью, что директор удивился и поставил против фамилии Шмелик в длинном списке детей три восклицательных знака —!!!
Ни один ребёнок в Женечкином классе не мог за Женечкой угнаться, когда она по книжке читала. И все в классе Женечку зауважали. И ей это так понравилось, что она теперь всё старается делать лучше всех. Или не так, как все. И у неё это здо́рово получается!
Когда мы перешли в пятый класс, нам дали много новых учителей, и каждый, видя в журнале мою фамилию, просил меня встать или поднять руку… И каждый вспоминал Женечку.
Недавно наш историк, Пётр Николаевич, перед уроком сказал мне:
– У тебя такая сестра!.. Отчего же ты глухая троечница?
И я ему ответила, стараясь, чтобы голос мой не дрожал:
– У меня по литературе пятёрка и по пению. И четвёрки – по русскому, математике и физкультуре.
А он сказал:
– Ну, это случайно.
Когда начался урок, я подняла руку и спросила:
– Пётр Николаевич, как слово «шмелик» пишется, с маленькой буквы или с большой? У меня четвёрка по русскому, но этого я не знаю.
Все в классе засмеялись, а Пётр Николаевич сделался красным как рак и сказал, что у меня «норов». А что такое «норов», мне потом Женечка объяснила.
Всё началось с того, что моя старшая сестра Женя вынесла из нашей комнаты диван. Как? А очень просто. Позвала меня, и мы вдвоём… В общем, вынесли диван.
Мама домой пришла, к нам в комнату заглянула, а дивана нет.
– Ой, – говорит мама, – а диван где?
– Мы его вынесли, – говорю я.
– Куда? – спрашивает мама.
А Женя, сидя по-турецки на полу, ей отзывается:
– А у меня есть знакомые, которым он нужен.
– А сама на чём спать будешь? – спрашивает мама.
– На полу. На туристическом коврике, – отвечает Женя.
– А что тебя ещё в нашем доме не устраивает? – завелась мама: всё-таки у мамы нервы.
– Раз уж ты спрашиваешь, – спокойно говорит Женя, – я хочу предупредить вас с папой, что люстру в нашей комнате я скоро тоже сниму.
– Зачем? – изумилась мама.
– Она мешает мне с нунчаками заниматься. Так что люстра у нас здесь больше висеть не будет.
Эти нунчаки подарили Жене знакомые. Нунчаки как нунчаки, палочки такие тяжёлые, на верёвочке. Если вращать их вокруг себя с большой скоростью, никто к тебе и близко не подойдёт.
Мама, как о люстре услышала, совсем разошлась.
– Мы всё-таки твои родители! – закричала.
– Спасибо, – говорит Женя.
– За что? – спрашивает мама.
– За то, что родили. Но знайте: дальше я буду жить так, как сама захочу. Без вас.
– А что тебя в нас не устраивает? – спрашивает мама.
И я вижу, как глаза у мамы вдруг заблестели.
– Да всё, – отвечает Женя.
И я слышу, что голос у неё дрогнул.
– А что именно? – продолжает настаивать мама.
– Да всё. У тебя… нервы.
– А у папы? – спокойно спрашивает мама.
– А папа… – задумывается Женя. – Папа клоун.
– Ах так… – отвечает мама. – Это вас жареный петух ещё не клюнул. – И быстро выходит из комнаты.
Мне даже не по себе стало. Как-то это всё… Но я молчу. Всё-таки мы с Женей сёстры, а раз так, то я всегда должна стоять за Женю, мне сама мама это говорила.
Сидим с Женей на полу, молчим.
И вдруг дверь открывается, и на пороге появляются наши родители. Папа с табуреткой. «Что сейчас будет!» – думаю я с ужасом. И о петухе вспомнила. Жареном.
– Всё же лучше разговаривать сидя, – говорит папа.
– Мы с папой посоветовались и решили, – говорит мама, – признать свои недостатки.
– Их у нас море, – говорит папа.
– Во-первых, – говорит мама, – у меня нервы. Во-вторых, я близорука… сутула… и косолапа.
Мы глядим на маму с ужасом.
– Нет… – неуверенно говорит Женя маме и качает головой, – ты лучше…
– Зато я, – перебивает её папа, – во-первых, я не люблю сидеть на полу. А во-вторых… я клоун!
И папа смешно надувает щёки…
Я смеюсь. Женя сдерживается-сдерживается, потом прыскает.
Вскоре к нам присоединяется и мама. Последним хохочет папа.
У Наташки круглое лицо, поэтому она считает себя толстой и даже в гостях старается не есть печенье и вафли.
А ещё Наташкин папа построил у себя на даче настоящую русскую баню с парно́й. Потому что папа у Наташки – плотник высшего разряда.
И сама Наташка чего только не умеет!
Она и пельмени на обед сварит, и омлет с помидорами пожарит, и даже горчичники своему брату Павлику поставит. Если нужно.
Мои родители очень любят Наташку. Им очень понравилось, когда в ответ на мой прикол о том, что она, мол, курит, Наташка серьёзно, как взрослая, ответила:
– Ира шутит, я даже и не пробовала курить.
После её ухода родители мне такое устроили! Сказали, что я не умею себя вести с гостями и что я не могу не то что горчичники кому-то поставить, а кран за собой до конца завернуть в ванной. И что я даже зимой хочу ходить в кедах с тёплыми носками, а Наташка, как нормальный человек, зимой ходит в зимних сапогах.
Родители считают, что если судьба забросит меня на необитаемый остров, то я наверняка погибну, потому что не смогу разжечь костёр и построить себе шалаш. Но это не так. Потому что судьба если и забросит меня на необитаемый остров, то только вместе с Наташкой.
Едем мы с Наташкой в автобусе, и вдруг я спрашиваю:
– А может такое быть, чтобы водитель автобуса перепутал и не по той улице поехал?
Мне иногда такие странные мысли в голову приходят, я сама себе удивляюсь.
Наташка говорит:
– Не может такого быть.
Едем дальше и едем. И вдруг народ в автобусе заволновался:
– Это какой номер автобуса? Крикните водителю! Куда это он повернул?
В общем, водителю крикнули, он развернулся и поехал правильно. Все успокоились, а мы с Наташкой из автобуса выскочили. На первой же остановке. «Дом книги» называется. Сначала мы хохотали прямо как бешеные, а потом взялись за руки и по улице побежали. В Дом книги.
А там, на столике у входа, – книжка красивая. На обложке у неё золотыми буквами написано:
«БЕЛАЯ И ЧЁРНАЯ МАГИЯ».
Мы с Наташкой сразу листать её стали. Там и о положительной, и об отрицательной энергии… И о разных магах много всякого написано… И о передаче мыслей на расстоянии.
На следующий день Наташка пришла к нам со своим братом Павликом. Сначала мы на компьютере в «голубого слона» играли, а потом позвонила Наташкина мама и сказала, – чтобы Наташка и Павлик домой шли. И Наташка пошла одевать Павлика, а я пошла провожать их.
А наш папа недавно зеркало купил в прихожую. Тяжёлое, в резной раме. Наташка его потрогала и говорит:
– Какое у вас зеркало красивое!.. Какое у вас зеркало…
А ночью зеркало упало. Ровно в полночь, в двенадцать часов. И разбилось. И всех разбудило, потому что звук… В общем, очень страшный был звук.
Мама осколки стала подметать, а папа говорит:
– Всё же надо было зеркало не на один, а на два шурупа вешать.
А я подумала, что неспроста это Наташка сказала, когда уходила: «КАКОЕ У ВАС ЗЕРКАЛО КРАСИВОЕ!.. КАКОЕ У ВАС ЗЕРКАЛО…»
Наутро в школе я говорю Наташке:
– Наташ, а здо́рово у тебя это получилось…
Она спрашивает:
– Что получилось?
А я говорю:
– Да зеркало разбить, – и начинаю рассказывать, как сегодня ночью…
Наташка даже дослушивать не стала, покраснела вся и чуть не заплакала.
– Ты что? – говорит. – Разве я кому-нибудь хоть раз плохо сделала?!
Я говорю:
– Наташа, я же пошутила. Подумаешь, зеркало упало! Стечение обстоятельств. Даже смешно.
Она только рукой махнула. И несколько дней вообще меня не замечала. Я попробовала заговорить с ней, объяснить, что мой папа всего на один шуруп зеркало повесил, а она и слушать не захотела… Только хуже стало.
И я вспомнила, как в той книжке было сказано, что всех чёрных магов непременно ждут неприятности, потому что отрицательная энергия к ним возвращается. И ещё я подумала: раз я своими мыслями водителя автобуса с пути сбила, значит, я и есть чёрный маг.
Я даже есть перестала. Мама заметила, подумала, я заболела, градусник мне принесла. Лежу с градусником и спрашиваю:
– Мама, если бы тебе сказали, что я чёрный маг, ты бы поверила?
Мама на меня поглядела и говорит:
– Да что ты, Ирочка! Никогда. – И руку положила мне на голову, как маленькой.
На следующий день я сидела позади Наташки на труде. И видела, как ловко у неё получается крючком вязать. И вдруг я подумала о том, какая Наташка хорошая. И какие у неё волосы пушистые. И вообще… как терпеливо она Павлику пуговицы на куртке застёгивает.
А ещё я зачем-то подумала: «Наташка-промокашка!» Я же говорю, мне иногда такие дурацкие мысли в голову лезут, я сама удивляюсь.
А она довязала, повернулась ко мне и говорит:
– Ирка-дырка!
Недавно нас с Ванькой Репкиным пригласили в детский сад, чтобы мы от нашей школы рассказали малышам сказку. Я надела красную шапочку, взяла в руки корзинку, а Ванька натянул настоящий театральный костюм Волка. Серый такой, мохнатый и с хвостом сзади.
– Репкин, – сказала я, – учти: дети совсем маленькие. Увидят они тебя в таком костюме – испугаются! Поэтому для начала объясни им, что ты, то есть Волк, на самом деле нестрашный.
– Ладно, – согласился он. – Я понимаю.
Детей в той группе, где мы собрались выступать, было немного.
– Я Серый Волк, – сказал Ванька, выходя на середину игровой комнаты.
Дети приветливо заулыбались.
– А меня зовут Андрюша, – доверчиво сообщил один, – и у меня зуб вчера выпал.
Я незаметно махнула Репкину рукой: мол, дети тебя не испугались, не надо им ничего объяснять! А он подумал, это я ему, наоборот, напоминаю, что детей морально подготовить надо.
– Детки! – продолжил Ванька сладким голосом. – Вот вы думаете, раз я Волк, я и вправду могу кого-то съесть?
Дети насторожились.
– Конечно, я могу сделать так! – Тут Репкин принял боевую позу каратиста и выставил вперёд перчатку с чёрными волчьими когтями. – Но ведь это когти ненастоящие…
– Я могу сделать и так! – Ванька разинул пасть и лязгнул несколько раз зубами. – Но ведь и вы можете сделать то же самое, если зубы будете по утрам чистить…
– А ещё я могу так! – И Ванька завыл тоненько: – У-у-у… – закрыв глаза.
Когда Ванька завыл, дети из игровой выбежали. И меня, схватив за руки, за собой уволокли. Хоть они и маленькие, а понимают, что друга, то есть Красную Шапочку, в беде, то есть в компании Серого Волка, оставлять нехорошо.
К нам в класс пришла новенькая – Эля. Из Израиля приехала. А там, в Израиле, всё не так, как в Москве.
Оказывается, чужую машину на дороге останавливать и просить подвезти, да ещё давать за это водителю деньги в Израиле просто неприлично. А девочки там все мечтают стать лётчицами, потому что в израильской армии с удовольствием служат все, и девушки тоже. А ещё израильтяне всех – и больших, и маленьких – называют на «ты».
Я обо всём об этом знаю, потому что мы с Элькой иногда из школы вместе идём.