— Я категорически возражаю! — завопил Владик. — Разве может ребёнок из такого рассказа понять всю важность государственных народнохозяйственных планов?
— Ребёнок, можешь? — спросил Женя.
— Могу! — ответил Пышта. — Потому что я не хочу носить на голове валенок! Пусть все заводы и фабрики делают по плану всё, что всем ребятам и всем людям нужно.
— Ну, вот видишь! — сказал Владику Женя. — А ты, Владик, — догматик.
Пышта перевернул незнакомое слово на знакомый лад: Владик-докладик. И всем это понравилось. Кроме Владика.
Вот так они мирно ехали целый час или два, как вдруг Пышта возьми да скажи:
— Давайте не поедем в Прудковский район! Они сами виноватые, что план не выполнили. Давайте лучше поедем туда, где собрали много яблок или ещё чего-нибудь вкусного!
Такое хорошее предложение! Не думал Пышта, что Майка рассердится:
— Не суди, о чём не понимаешь. Лето было дождливое, уборочные машины вязли! А ты винишь!..
Но Пышта терпеть не мог, когда Майка его учила.
— А ты, а ты… — бросился он в спор, — ты тоже меня всегда винишь! Когда я шёл через проходной двор, у меня галоша в луже застряла. Я её вытаскивал, а фуражка слетела. А тётя Катя в раздевалке сказала: «Отмойся, тогда являйся!» А пока я отмылся, урок начался, и Аглая Васильевна меня в класс не пустила. А ты меня ругала! А я был невиноватый!
— Вот именно — виноватый, — сказала Майка. — Шёл бы улицей.
— А улицей дальше! — всё громче спорил Пышта. — Пышто я опаздывал!
— Выходил бы пораньше из дома!
— А я не мог! Пышто у меня арифметика куда-то делась!
— Ах, делась? С вечера надо ранец собирать!
— А я мог, да? Мог, да? — Сердитый Пышта, как Петрушка из-за ширмы, выскакивал из-за спинки скамьи. — Не мог! Пышто я смотрел телевизор, а потом ты меня спать загнала!
— А вот зря дед разрешает тебе смотреть телевизор!
Спор разрастался, как буря. Волны вздымались всё выше. Казалось, они раскачивают автобус. Фёдор резко засигналил и затормозил. Картонные трубки посыпались Жене на голову.
Оказывается, через шоссе идёт стадо. Фёдор сигналит, а коровы не боятся. Теснясь, притираясь к голубым бокам автобуса пятнистыми боками, они идут совсем рядом с Пыштой, и в окно входят запахи нагретой шерсти и молока. Коров Пышта побаивается, но потрогать бы шерстяной лобик и бугорки-рожки у того рыжего бычка!..
— Пышта! Сиди на месте! Вывалишься!..
Пастух щёлкает бичом. Коровы бегут рысцой, неловко вскидывая ноги, перескакивают кювет. А рыжий бычок остановился, глядит вслед автобусу большими ласковыми глазами. И вдруг, вытянув голову, посылает Пыште хриплое «М-м-му-у!». Прощается. Хорошо бы помычать ему в ответ, но они уехали дальше. Они торопятся. Им надо ехать без задержек, догонять свою бригаду.
Мимо окон — посёлки, поля… Проносятся деревья — красные, рыжие, словно охваченные пламенем. Осень. От столба к столбу бегут провода, провисают, взбираются вверх, перебегают через перекладину на столбе и опять — вниз. На проводах качаются птицы, они, как пловцы, кидаются с проводов в воздух, будто в задачнике на картинке: три улетели, две остались, сколько всего?
Низко над шоссе проходит вертолёт — толстобрюхая красная стрекоза, а крылья над головой как мельница. Когда его грохот смолкает, Пышта слышит голос Майки:
— Приедем в Прудковский комитет комсомола, скажем: «Посылайте на самый трудный, самый отсталый участок!»
Женя отвечает:
— А на отсталом участке все будут в восторге! Закричат: «Ура! Здравствуйте!» Скажут: «Мы больше не будем плохими, будем хорошими!» И нашу бригаду встретят с оркестром в сто медных труб с барабаном.
Такая встреча Пыште нравится, а Майке нет. Майка сердится.
— Нам не нужны трубы и барабаны. Нам нужно быть нужными! — говорит Майка.
Пышта смотрит в окно. Он играет со словами, которые сказала Майка. Он крутит их так и этак. «Нужно быть нужными, — бормочет он. — Не нужно быть ненужными». Ну конечно, это плохо, если им скажут: «Вы нам ненужные!» И как весело получается: «Вы нам нужные».
«Так и будет, — думает Пышта. — Не могут быть ненужными люди, у которых такой прекрасный голубой автобус, и пишущая машинка, и киноаппарат, и такая большая банка с красной краской».
Глава 2. Куда глаза глядят
Пышта первым увидал вывеску: ЧАЙНАЯ. Майка взяла кошелёк, Женя — киноаппарат, и все выскочили из автобуса.
«Чайная» только называется «чайной». На самом деле там можно съесть борщ и даже сосиски с капустой, их Пышта любит. А уж после сосисок стали пить чай. Женин киноаппарат всё заснял на плёнку: и совхозных рабочих, которые тут обедали, и как чай разливали из пузатых чайников.
Пышта придвинул к себе самую большую кружку, и вдруг оказалось, что Майка не собирается покупать к чаю ни печенья, ни конфет. Пышта пригрозил:
— Тогда я не буду чай пить!
— Ну и не пей! — ответила Майка. — Это тебя дед уговаривает: «Открой ротик, я тебе положу кусочек!» А я не дед.
Пышта обиделся:
— Тогда покупай мне мороженое!
— Нет, — отрезала Майка. — Денег мало, до стипендии далеко, надо расходовать с толком.
И все сразу с ней согласились. А Пышта не согласился: «Почему сосиски — с толком, а мороженое — без толку? Можешь никому не покупать, мне одному. Когда Владик лекцию репетировал, он рассказал, что даже в голод Ленин велел: первый глоток молока — детям! А кто здесь дети? Я — дети. И во всех троллейбусах в городе висят плакаты: «Ешьте мороженое, ешьте мороженое, оно из натурального молока, оно питательное!»
— Оно питательное, — сердито сказал Пышта.
— Ничего, не отощаешь! — ответила Майка.
И тогда Пышта громко сказал Майке:
— Жадина-говядина!
Из-за столов смотрят на него все обедающие, и буфетчица из-за буфетной стойки смотрит тоже. А он отваливается на спинку стула и болтает ногами — нарочно, чтоб отомстить Майке.
— Я не жадина, — тихо отвечает Майка. Из её глаз на Пышту глядит горючая обида. — Деньги не мои, а общие. Все на них должны обедать много дней и ещё покупать бензин для машины.
Женя отмахнулся от Пышты:
— У несмышлёныша язык сболтнёт раньше, чем голова сварит.
Владик сказал строго:
— Маечка ответственная за финансовые дела бригады.
— Всё равно жадина! Жадина говядина! — ответил Пышта.
И тогда Фёдор взглянул на Пышту и сказал только одно слово:
— Уходи.
— Ну и подумаешь. — Пышта слез со стула. — И без вас куплю!
И, топая ногами, чтоб всем назло, Пышта идёт к буфету. У него в кармане монета. Накануне отъезда Майка дала на мороженое.
Он кладёт монету на стойку:
— Дайте мне овсяных печеньев и мороженого на все деньги!
Но буфетчица, наверно, глухая. Ведь бывают глухие буфетчицы. Белой салфеткой она смахивает со стойки крошки.
— Без сдачи! — кричит Пышта.
— Не ори, тут глухих нет! — Буфетчица обтирает стаканы.
«Наверно, она меня воспитывает, чтоб я не забывал говорить «пожалуйста», — догадался хитрый Пышта и прибавил:
— Пожалуйста!
И буфетчица сразу же ответила:
— Мороженого нет, печенья нет.
— Как — нет? Вот печенье! В вазе!
— Это продаётся на трудовые, заработанные.
— А вот они!
— Ты их заработал? Или сестра дала? Которая жадина-говядина?
Пышта стал красный, как редиска. В самом деле: если Майка жадина, как же она дала ему монету? Пышта выкручивается:
— А она их тоже не заработала. Ей просто так дали, стипендию!
— За «так» одни тумаки дают, и то редко, — отвечает буфетчица. — А стипендию за старательное учение дают. И будь я твоей сестрой, я тебе тумаков надавала бы. И не за «так», а за дело. Ступай отсюда!
И Пышта побрёл к двери. Теперь он не топает, идёт тихо, ждёт — не позовёт ли Майка.
Но Майка глядит в свою кружку. Все глядят в свои кружки. И только глаз киноаппарата смотрит на Пышту. Пышта переступает порог, и дверь сама закрывается за ним.
«Ну и ладно. Вот уйду куда глаза глядят. Потеряюсь насовсем. Вам же хуже. Ищите тогда!»
Белая пыльная улица идёт от крыльца. По один её бок — дома с палисадниками, по другой — скошенное поле. Чтобы потеряться, надо идти через поле к лесу. Пока пойдёшь теряться, автобус уйдёт!
Пышта топчется на крыльце. Чтоб выглядеть запятым человеком, он обчищает свои чистые башмаки о железную скобу.
Почтальон подъезжает на велосипеде с моторчиком, идёт обедать. На крыльце глядит, как мальчик обчищает башмаки. Распахивает дверь:
— Ладно, сынок, чистые уже, заходи!
Но мальчик шагает со ступенек в пыль и отвечает странные слова:
— Я не захожу, пышто я ухожу, — и уходит.
«Первый раз встречаю человека, который обчищает обувь, выходя из чистого дома на пыльную улицу», — удивляется почтальон.
А Пышта бредёт по улице. Его обгоняют две девочки с бантами в косах. Проезжает старик в телеге. Тётка загоняет во двор телка. Воскресный день, народу немало, но хоть бы кто поинтересовался, куда Пышта путь держит. Даже белая собачонка у калитки отворачивается, хотя он ей по-доброму почмокал. А кусты акации сквозь заборы недружелюбно наставили на него рогатые стручки.
Настроение у Пышты делается всё хуже. Как вдруг он видит вывеску: КЛУБ. И у крыльца кто-то играет на гармони, кто-то щёлкает орешки. А две девочки с бантами уже стоят у кассы. А на афише — кубинец с автоматом и с бородой, как у Фёдора. И написано: «Цена билета 10 копеек».
Зачем идти куда глаза глядят? Можно отлично затеряться в кино, там же свет тушат! И ещё десять копеек сдачи дадут на мороженое!
И Пышта суёт в окошечко монету.
— Тебе два, что ли? — спрашивает кассирша.
«А может, тут детей без взрослых не пускают? Скажу — два, пусть думает, что я с кем-нибудь взрослым».
Он вздыхает и говорит:
— Два!
Теперь не видать мороженого как своих ушей.
В зале он усаживается на два стула и растопыривает ноги. Неудобно, зато уж никто не займёт его собственное второе место. Свет гаснет, начинается музыка. И Пышта забывает о всех неприятностях.
Молодые кубинцы сражаются за свою республику. Горстка храбрецов атакует крепость кровожадного властителя Батисты. Фидель поднимает автомат над головой и, глядя прямо в глаза Пыште, произносит клятву: «Победа или смерть!»
И все бойцы отвечают: «Победа!»
В тёмном зале Пышта, сжав кулаки, шевелит губами:
— Победа!
…У Батисты солдат больше и оружия больше. Бойцы Фиделя отступают, потеряв в бою дорогих своих товарищей. Отряд уходит в самые высокие горы Кубы. В пути встречаются ему голодные люди. У них Батиста отнял землю и хлеб.
«Мы вернёмся. Мы победим», — говорят им бойцы.
— Мальчик, перестань дуть мне в затылок, сядь на место! — говорит девочка из первого ряда.
Пышта не слышит. Он карабкается по горным тропам, за спиной у него автомат. И Пышта не замечает, как сдвинул коленки и освободил своё второе место. Кто-то в темноте вошёл в зал. И кто-то сел рядом.
Дальше Пышта смотрит фильм уже не один, а вдвоём. Когда на свободный остров Куба, который принадлежит только кубинцам и больше никому, высадился вражеский десант и кубинцы сбрасывают его в море, Пышта так счастлив, так ёрзает и прыгает на стуле, что тот, кто сидит рядом, кладёт большую руку поверх Пыштиной руки.
«Спокойно. Выдержка. Мы победим!» — словно говорит эта сильная рука. И когда народная армия побеждает, Пышта, переполненный счастьем, прячет лицо в бок соседу.
Зажёгся свет, и все зрители встали, Пышта увидал: рядом Фёдор.
— Я так и знал, что это ты! — говорит Пышта и, гордый, берёт Фёдора за руку. Он сразу приметил: все люди, которые с ними движутся к выходу, поглядывают на Фёдора и ласково ему улыбаются.
— Пышто у тебя борода такая же, — шепчет Пышта.
Но Фёдор молчит. И Пышта сразу вспоминает то, что вспоминать неохота; даже ноги его вспоминают, как топали всем назло. Чтоб поскорей отвязаться от жгучего стыда, Пышта торопится, он толкает человека, идущего впереди. Толкает и думает сердито: «Уж не может посторониться, если сзади ребёнок. Детей всюду без очереди пускают! Даже в парикмахерской!»
— Прекрати, Пышта! — Фёдор сжимает Пыштино плечо.
Но Пышту не остановишь, он свои права не уступит. А человек оборачивается, глядит на Пышту, на Фёдора:
— Когда вырастешь, постарайся походить на революционеров не одной лишь бородой. Борода уму не замена!
Тут их всех вынесло наружу.
— Чего он сказал про твою бороду? — спросил Пышта.
Вдруг Фёдор рассвирепел:
— Он не про мою, а про твою бороду сказал!
— Нет, про твою. Пышто у меня бороды нет!
— Зато у тебя уши есть! — гаркнул на всю улицу Федор. — Уши так и просят, чтоб их надрали!
Глава 3. Если сын — свинёнок
Фёдор шёл широкими шагами и яростно тёр свой стриженый ежик на макушке. «Может, правда, Пышта ещё маленький? — думал он. — И с ним рано говорить о серьёзном? А надо только о машинах системы «Би-би», о бедных мышках, злых кошках, о плохом мальчике, который не мыл руки, и о хорошем, который мыл?»
Уже видна зелёная вывеска: ЧАЙНАЯ. Уже виден Женя, который моет автобусу фары. Остаётся пройти совсем немного. Но Фёдор останавливается.
— Не верю! — твёрдо говорит он. — Не верю, что ты — человек, который знает все марки автомобилей, фамилии всех нападающих и вратарей, и какой самолёт реактивный, а какой нет, и ещё тысячу вещей, — что ты ничего не понимаешь!
С высоты огромного роста далеко, а ему нужно заглянуть поглубже в самые Пыштины глаза. И он садится на корточки.
— Пышта! Скажи мне прямо: неужели ты ничего не понимаешь?
— Я понимаю, — говорит Пышта.
— Вот и я думаю, отлично понимаешь. Просто мозги у тебя набекрень. И это мне надоело. Я тебе мозги вправлю.
— А уши? — быстро спросил Пышта.
— Не нужны мне твои уши. Пошли обратно!
Как — обратно? Почему? Автобус почти рядом! В него влезает Майка. В руках у неё свёрток.
— Там пирожки! — с надеждой говорит Пышта. — И, может, жареные!
— Никаких пирожков! — обрывает Фёдор. — Будем ходить и думать, пока ты не поймёшь, что сказал нам тот человек! Думай!
— Про чего думать? Про бороду, что ли?.. — жалобно спрашивает Пышта.
— А-а-о-о… — Фёдор в отчаянии рычит, как лев. — Неужели тебе в голову не взошло, что он говорил о самом главном в жизни?
Пыште действительно это в голову «не взошло».
— Да пойми! Он увидал: мой младший брат, расталкивая всех, лезет вперёд. Лишь бы себе получше, а другие хоть погибай! Он решил: значит, я ничему доброму тебя не научил, потому ты и растёшь такой себялюб, пуп земли!
— Я не пуп! — возмутился Пышта. — Он такого не говорил, он про бороду…
— Он сказал: «Походить на революционеров только бородой — этому грош цена. Делами надо походить!» Понял? Ну, думай!
Пышта очень старается думать. Но, как назло, воробьи подрались под ногами. Потом промчался мотороллер — красный, с серебряной фарой, — тут уж ни один человек не смог бы думать. Из-за забора выскочил мяч, Фёдор наподдал его ногой, и мяч улетел обратно. Думать было просто невозможно.
— Не получается, — пожаловался Пышта.
— Ничего. Получится.
Сели на брёвна возле сарая. За дощатой стеной похрюкивал поросёнок. Поглядеть бы — розовый или с пятнышками? И вернуться бы. Что у Майки в свёртке? Скорей бы уж Фёдор кончал вправлять мозги. Поговорит-поговорит да и простит. Скорей бы уж прощал.
И вдруг Фёдор сказал:
— Ты сейчас воображаешь, что я тебе повыговариваю да и прощу? И ты останешься таким же Центропупом? Не воображай! Не прощу!
Пышта испугался. Как так не простит? И что ж тогда?
— Потому не прощу, что отлично соображаешь. Но всё в свою пользу. И потому растёшь плохим человеком. Можешь расти хорошим, а растёшь плохим! Возомнил, что ты самый ценный, самый главный, Центропуп, а вокруг тебя все люди вертятся, как планеты вокруг Солнца. И всё человечество только для того существует, чтоб доставлять тебе удовольствия.
Чтобы кормить тебя мороженым.