Лев Васильевич Успенский
КУПИП
или необыкновенные, неправдоподобные, невероятные, невозможные, но поучительные приключения, профессора В. О. Бабера, капитана П. Ф. Койкина, Николая Андреевича Устрицына, мамы и многих других во время, их путешествия по земному шару
Часть первая
Глава I. Да здравствует мнемоника!
В редакции наконец стало тихо. Вечернее солнце косо заглядывало в окна. Стояла поздняя ленинградская осень.
— Уф! Дождались! — сказал редактор автору. — Все ушли… Вот теперь-то мы с вами и поработаем. Да-с, по-ра-ботаем, мой друг! Знаете что? Вы снимите трубку с телефона, чтобы не помешали. Пора, голубчик, пора! Надо сейчас же сесть и спешно придумать тему для романа. Для этакого… такого… Ну, вы сами понимаете. Чтобы были, знаете, приключения. Чтобы все одно за другое так и цеплялось. Чтобы никак нельзя было узнать, что случится на следующей странице. Понимаете? Садитесь… Я уже чувствую нечто такое… этакое… в голове… Какую-то идею, что ли. Мысль! Снимите, голубчик, я вас прошу, трубку, ведь если мне помешают — пиши пропало! Ребята останутся без романа. Это будет ужасно!
Автор встал, чтобы выполнить приказ, но не успел. Долгий, внушительный звонок рассыпался по комнате.
— Семьдесят тысяч проклятий! Все кончено! — закричал редактор, с отчаянием падая в кресло. — Кончено! Романа уже нет! Роман погиб! Опросите, кто там?
— Алло! — сказал сердито автор телефонному аппарату. — Я вас слушаю.
— Очень хорошо, дорогой мой! — вдруг совершенно неожиданно ответил ему из трубки приятный басистый голос. — Очень хорошо… Отлично! Превосходно!! Замечательно!!! Однако я не советую вам начинать разговоры по телефону с «алло». Что значит «алло»? «Алло» — слово английское. Оно означает — «ату его! куси! усь-усь! хватай!» Вот что оно значит. Так английские охотники науськивали некогда своих собак на зверя. Почему же вы кричите мне «куси»? Мне это непонятно! Да, непонятно. Что?
Автор растерялся.
— Простите… Я не знал… — забормотал он.
— Пожалуйста, пожалуйста, — добродушно пророкотала трубка… — Я только так, попутно… Всегда лучше, если понимаешь то, что говоришь… Но это так, к слову. Я очень занят. Очень! Я тороплюсь. Ваш номер — шесть шесть сорок четыре шесть восемь? Прекрасно! Тогда скажите мне, пожалуйста, и ваш адрес. Я крайне спешу. Заеду к вам через пять минут. Надо навести одну весьма важную справку. Сугубо важную. Глубоко важную. Предельно важную. До свиданья!
Испуганный автор торопливо пробормотал адрес.
— Какой-то… чудак! — прикрыв трубку ладонью, шепнул он редактору. — Ни с того ни с сего ругается. Говорит — «ату его!» Приедет через пять минут!
— Да кто он, кто? — крикнул редактор, делая несчастные глаза. — Спросите — кто?
— Позвольте! Эй, алло, алло, простите!.. А кто это говорит? — заторопился автор.
— Это говорит Бабер. Да, Ба-бер! Профессор Бабер. Я выезжаю!
— Говорит Бабер! — с благоговением вымолвил автор. — Профессор Бабер. И он — выезжает.
— Говорит Бабер?.. — повторил невыразительным голосом редактор. — И выезжает? Сюда? Очень приятно! Хотел бы я только знать — кто это такой: Бабер?
Редактор сидел убитый и сердито пил чай с лимоном.
— Кончено, — бормотал он. — Все погибло. Не могу собрать мыслей! Была какая-то гениальная идея и исчезла. В голове — каша. Ребята будут сидеть без романа. А все из-за этого вашего Бабера… Хотел бы я знать, кто он такой.
— Представления не имею. Накричал, нашумел. Запрещает говорить «алло». Такой… бородатый. Я испугался, — виновато ответил автор.
— Бородатый? Почему вы думаете, что он бородатый? Вы его видели? Знаете? Может быть, вы нарочно сговорились с ним?
— Нет, что вы, что вы! — замахал руками автор. — Никогда не видел! Но по голосу кажется, что непременно бородатый… Он меня напугал. Заорал на меня. Говорит: «алло» значит по-английски «усь-усь!» Как глупо!
Редактор пытливо посмотрел на автора. Но в этот миг в дверь постучали.
— А! Профессор Бабер! — вскричали два голоса сразу, потому что в дверях показалась добродушная, но и внушительная, бобрового цвета, профессорская борода.
Профессор Бабер (и автор и редактор сразу почувствовали, что это был не кто иной, как он) вошел в комнату. Несколько секунд он щурился и всматривался в сидящих. Косой луч солнца, падавший из окна, слепил его. «Гм… Небольшого роста! — подумал редактор. — Небольшого роста, но плотный».
«Палка в руке, — подумал автор. — Приятное лицо! Какой широкий лоб. Шляпа мягкая. Настоящий ученый… Добряк, я думаю».
Профессор Бабер поднял руки к глазам и снял очки. Но под этими очками сейчас же блеснула другая пара стекол. Сунув первую в карман, профессор снова поднял руку и порывисто закинул вторые очки на лоб. Однако под ними оказались третьи. Тогда он с досадой опустил эти третьи на кончик носа, пронзительно взглянул поверх них и прямо подошел к редактору.
— Привет! — очень добродушно, но и строго произнес приятный рокочущий бас. — Привет. По-русски — добрый вечер. По-немецки — гутен абенд. По-французски — бон суар. По-английски — гуд ивнинг. Но это все равно… Я тороплюсь. Спешу. Мне некогда. Я говорил с вами пять минут назад. Незамедлительно нужна справка: в какой день какого месяца здесь в Ленинградской области длина тени, падающей от предметов в полдень, абсолютно равна длине самого предмета. Точная справка. Я могу подождать (он взглянул на часы) минут семь. Но не больше. Да, не больше. Иначе — все погибло!
И он сел в кресло так энергично, что пружины издали нежный мелодический звон.
— Я умираю… — жалобно сказал редактор. — Что это?.. За что? Почему именно меня…
— Простите… п… п… ростите… п… п… рофессор… — испуганно залепетал автор. — Но почему вы думаете, что мы… Вы, вероятно, просто не туда попали.
— Не туда? Как это не туда? Что значит: не туда? Я же у вас спрашивал ваш номер. Мне нужен телефон шесть шесть сорок четыре шесть восемь. Это — астрономическое общество…
— Нет, нет, нет! Тысячу раз нет! — облегченно вздохнул редактор. — Вы ошиблись! Это наш телефон. Это — редакция детских журналов… «Костер», «Чиж»… Никакой астрономии. Вы все перепутали, все!
Но тут профессор Бабер вдруг выпрямился и выставил бороду вперед.
— Я не мог перепутать номера телефонов, юноши! Слышите? — строго отчеканил он. — Не-мо-гу. По-французски — же не пе па. По-немецки — их кая нихт. По-ораветлански… Да, не могу. Ибо я запоминаю эти номера, руководствуясь правилами безошибочной науки. Она носит название «мнемоника», молодой человек. От греческого слова «мнема», молодой человек. Это значит — «память», молодой человек. Возьмите ваши легкомысленные слова обратно.
— Мне… моника? — ужаснулся редактор. — Это еще что такое?
— Он не знает, что такое мнемоника, — вдруг окончательно возмутился Бабер. — Не знает, а говорит? Да где же вы учились молодой человек? Стыдитесь! Мнемоника — это наука о запоминании. Мне приходится иметь дело с миллионами телефонов. Да, с телефонами миллионов. И я должен их запоминать. А чтоб запомнить цифры, мнемоника учит нас подбирать к ним слова. Стихи. Фразы. Поговорки. И я подобрал фразу к вашему номеру и номеру телефона астрономического общества. Прекрасную фразу. Отличную. Превосходную!
Шесть-шесть-сорок-четыре-шесть-восемь! Два шеста — две сороки — шест и осень! Некрасов!
Запомните эту фразу, молодые люди, а потом попробуйте забыть номер вашего телефона. Ну-ка, попробуйте! А? Что же вы не забываете? Что же вы не путаете? Видите? Разве я мог забыть ваш телефон?
Редактор вдруг встрепенулся.
— Как, как? — хлопотливо привскочил он. — Как? Шест? Почему — шест? Ах, постойте, я понимаю: «шест» это — «шесть»! А две сороки? Сорока — сорок? 44 — две сороки? Скажите на милость! А ведь это действительно удобно. Т-с-с! Постойте. Как же это будет? Например, сто-семьдесят-семь-пять-девять… А? Что же выходит? Ага!.. Стоп, Семен Семеныч! Пятнистая девочка? Так, что ли? Вот это здорово! Действительно никак не опутаешь. Вот только одно — зачем вы прибавили «Некрасов», профессор? Разве эти стишки — из Некрасова?
Не успел он выговорить этих слов, как в комнате раздался громкий щелчок. Профессор Бабер что было силы ударил себя ладонью по лбу.
— Старая шляпа, — проговорил он и добродушно, по-стариковски засмеялся. — Старый глупец. По-немецки — дер альте нарр. По-французски — ле вье фу. По-турецки — бир эски ве акылсыз адам. Мнемоника! Она тут ни при чем. Это я сам спутал. Без всякой мнемоники. Я все запомнил. Но я забыл главное, забыл, зачем придумал Некрасова. А это страшно важно. Ведь надо было звонить на Некрасовскую станцию. А я звонил просто на букву Б.
Так состоялось знакомство редакции и профессора многих довольно трудных наук — Владимира Оскаровича Бабера.
Владимира Оскаровича не сразу выпустили из редакции.
— Простите, профессор, — так и ходил вокруг него редактор. — Одну секунду. Мы позвоним по телефону куда надо и выясним все, что вам нужно… Ну, там насчет этих теней от предметов и всякой тому подобной че… чертовски интересной материи, хочу я сказать. Да, да! Но зачем вам нужна эта тень? Что за поиски тени?
Профессор Бабер глубоко задумался. Наконец он поднял голову.
— Гм… Ха-хм! Видите ли, дорогие и достопочтенные мои друзья… Да — друзья! По-французски — ме камрад. По-немецки — майне фрейнде. По-турецки — аркадашларым! Видите ли, я являюсь председателем Купипа. Да — Купипа. Ребячьего Комитета Удивительных Путешествий и Приключений. О! Купип!.. И вот у нас в Купипе наклевывается новая экспедиция. Очень интересная. Сугубо. Крайне. Весьма.
Группа лиц, в возрасте от семи до семидесяти семи лет обнаружила документ… странный документ… удивительный документ! Таинственную бумагу. Ее тайна должна быть разгадана. Непременно. Обязательно. Во что бы то ни стало. Я не сомневаюсь — эта тайна увлечет нас очень далеко. Крайне далеко. Но куда?
Чтобы решить куда, надо разгадать непонятные письмена. Чтобы разгадать их, необходимо выяснить, откуда взялся документ. А выяснить это немыслимо, если не принять в расчет числа, когда он был найден…
— Ну-ну, — сказали в голос и редактор и автор.
Профессор поднял очки номер два на лоб, а на нос спустил очки номер три. Затем он вздохнул.
— Лица, обнаружившие бумагу, как это ни грустно, забыли, когда это случилось… Они молоды и легкомысленны… Летом, говорят они, летом! А? Какова точность?! Летом! Но когда? Первого июля или седьмого августа? Двадцать девятого мая или пятнадцатого июня? По счастью, одно из этих лиц, достопочтенный Николай Андреевич Устрицын, мой друг, мой добрый друг, наш секретарь, запомнил важнейший факт. В тот день, когда великое открытие было сделано, он случайно измерил сантиметром свою тень, точно в полдень. В ней оказалось ровно столько сантиметров, как и в нем самом. Это страшно важно. Это дает ключ в руки. Я могу узнать, когда это было, потому что я знаю, где это было. Вы понимаете меня? — обратился он к автору.
Автор робко покачал головой.
— Не совсем, — проговорил он. — Нет, не совсем. Простите, профессор, а что же это за документ?
— А! — повторил профессор Бабер. — Я все понял. Все. Наука интересует вас мало. Но зато вы упрямо хотите знать, что это за документ. Гм… гм?.. Видите ли… Если бы ваш журнал был журналом взрослым, я бы прямо сказал «не могу — это тайна». Но ваш журнал, насколько я понимаю, — ребячий журнал. Это меняет дело. Купип также ребячье общество. Гм? Пожалуй, я могу…
Профессор Бабер открыл толстый коричневой кожи портфель, вынул оттуда старый бумажник и извлек из него маленькую, затрепанную и замусленную бумажонку. Затем он опустил со лба очки номер один, покрыл их очками номер два, поднял на лоб очки номер три и, аккуратно разгладив складочки, развернул бумажонку на столе. Редактор и автор нагнулись к ней, и громкие восклицания сейчас же огласили комнату.
Глава II. Таинственная бутылка
Николай Андреевич Устрицын визжал.
Он визжал так громко, что большие темносиние стрекозы, дрожа крыльями, останавливались над ним в горячем воздухе. Видимо, они сомневались, стоит ли им лететь дальше. Сидя на корточках посреди песчаной отмели, Николай Андреевич выгнул спину, прикрыл глаза, заткнул уши пальцами, чтобы самому было уж не так противно, и — визжал, насколько хватало сил.
Ручей в этом месте впадал в реку. Река, большая и ленивая, разлившись среди темнозеленых кустов, делала спокойный изгиб вправо, и там, в дымчатой жаркой дали, переходила в мерцающий как плавленое олово простор моря.
По морю бродили и перебегали ослепительные острые искорки. Совсем далеко тянулся, расплываясь, коричневый дымовой хвост. Хвост был, а самого парохода не было, — совсем как в учебнике географии 4 класса.
Ближе во мгле маячил небольшой светлый парус. А в реке, в тихой бухточке, под ветками прибрежных лоз, покачиваясь и подняв вверх узкое горлышко рыльцем, плыла небольшая темнозеленая бутылка.
Поэтому-то Устрицын и визжал.
— Ай! — взывал он. — Скорее! Сюда! Робинзон! Пятница! Бутылка в виду! Бутылка под ве-е-е-тром! Я ее упущу-у-у! Ай-ай! И чудовище уполза-а-ет!
Чудовище действительно уползало. Оно медленно перебирало лапами, выволакивая тяжелое тело на песок. Зелено-черный панцырь его обсыхал пятнами. Выпуклые глаза смотрели тусклым и зловещим взглядом. Сердце Устрицына разрывалось.
— Самый страшный гавиал уползает! — чуть не плача кричал он. — Идите скорее! Тут плавает таинственная бутылка… Аллигатор уползает! Вы слышите?
— Хватай его и кидай обратно! — донесся из-за кустов мужественный голос «Робинзона».
— Ну да… У него — клешни… я боюсь!
— У аллигаторов не бывает клешней, это — во-первых! У них челюсти, способные перекусить годовалого козленка. Толкни его сандалией, во-вторых!
Кусты зашатались, раздвинулись. «Робинзон» и «Пятница» мощными скачками ринулись на отмель. В руках у «Робинзона» была драга, круглая драга, ячейки которой были залеплены чем-то белым; утром сквозь нее протирали дома творог на сырники. «Пятница» размахивала мушкетом. Перевитые зеленой ленточкой белые косицы ее подпрыгивали на каждом шагу.
— Эх, ты! — загремел «Робинзон», одним ударом ноги сбрасывая гавиала в окруженную песчаным валом заводь. — Полюбуйся, «Пятница»! Этот несчастный попугай не способен даже сторожить дичь, когда мы уходим. Его придется застрелить, я думаю…
— Я всегда говорить то же самое, хозяин… — покорно сказала «Пятница» и тряхнула косичками.
Но «Попугай Поль» негодующе запищал:
— Я вам дам — застрелить! — возмутился он. — Меня комары ели-ели! Пока вы там ничего не поймали, вон смотрите, какую я таинственную бутылку нашел. Вон плывет!..
Тут глаза «Робинзона» вспыхнули мрачным огнем торжества. Он тоже увидел бутылку.
— Ура! — рявкнул он, — Люська!.. Вернее: «Пятница»! Смотри: бутылка за бортом, настоящая бутылка. Вот так Устрицын! Чур! — я тогда не Робинзон! Чур! — я тогда Джон Мангльс! А ты — леди Елена, ладно?..
— А я — Роберт, я Роберт, да? — взвизгнул Устрицын. — Лева, слышишь? Я тогда — Роберт. Чур! Чур! Я больше ни за что не буду попугаем! Вот что!
Так в погожий летний день 19… года экипаж шхуны «Дуглас», находясь под 60° сев. широты и 28° 15′ восточной долготы вторично обнаружил в море плавающую бутылку.