- Красота...
Сколько он так стоял - неизвестно. Только, вдруг, он заметил, что небо стало вращаться быстрее, будто кто-то невидимый вращал ручку завода небесной сферы. Луны уже не было, и небо стало темным, как вода в омуте. Яркие звезды засверкали остриями тысячи игл. В вышине туманной дорожкой пробежал Млечный путь. Человек смотрел на небо и понял, что даже когда Земля исчезнет, кто-то все равно будет смотреть вверх. Так было сотни тысяч лет назад, и так будет всегда. Жизнь вечна и неуничтожима, как Вселенная. И еще ему показалось, что небо тоже смотрит на него
А звезды меж тем вращались все быстрее и быстрее. В ушах Семена появился легкий шум, поначалу почти не слышимый, но по мере того, как ускорялось кружение звезд, становившийся все громче. Вскоре он превратился в низкий гул, от которого болела голова и глаза наливались кровью. Небо разогналось в своей пляске и полетело, как карусель. Из-за горизонта вырвались неведомые созвездия. Семен не знал их и в душе его появился легкий страх. Змееносец, Дракон, Южный Крест, Волосы Вероники... От гула боль в голове стала почти невыносимой, а звук все нарастал. Казалось, к нему приближается что-то огромное. Звезды слились в пунктирные линии и продолжали лететь все быстрей. Человек почувствовал, что его голова сейчас лопнет, в глазах зарябили красные точки, и тут из-за горизонта появилась Луна. Она, огромных размеров, вся покрытая кратерами, закрывая собой полнеба, пронеслась вверху. Семен закрыл от невыносимого гула уши руками и упал на колени, казалось, что она сейчас раздавит его. Луна скрылась из глаз, и на небо вышел караван планет. Первым летел оглушительно визжащий раскаленный, как уголь в горне, Меркурий. Человек почувствовал, как его жар опаляет ему лицо, растапливает ледяную корку на голове, и упал лицом на мерзлую землю. Ему казалось, что за шиворот ему вылили расплавленную смолу. Он застонал и заерзал, не зная, куда деться от потока жара, хлынувшего с неба. Он подумал, что сейчас на нем вспыхнет одежда, и даже почувствовал запах тлеющего тряпья, когда жар стал спадать, уносясь вслед за планетой, скрывшейся за краем видимости. Ее визг медленно и немного печально затих вдали. Семен неуверенно поднял голову, горячая одежда коснулась тела, и он, зашипев от боли, выгнулся дугой.
После были еще планеты, а потом из темноты появилась Земля. Семен не знал, что это Земля, он просто увидел красивую планету, укрытую белой пеленой облаков, сквозь которые были видны голубые пятна океанов, желтые пустынь, бурые гор и зеленые лесов и степей. Семен залюбовался ей, как в детстве любовался сияющим церковным алтарем. Ему вдруг стало грустно и в то же время весело. Захотелось плакать и плясать одновременно, бить при этом кулаком о стол и играть на гармони, разорвав рубаху. Планета плыла медленно, неторопливая в своем величии. Она, как красавица, опустившая к земле запорошенные снегом облаков ресницы, плыла, зная о своей красоте, и зная, что всякий, кто с нею встретится, остановится, чтобы полюбоваться ею. Семену вспомнилась Наталья с косою до пояса и лебяжьей походкой. Да и вправду Наталья чем-то была похожа на Землю. Вроде все на виду, простая и понятная, а глаз не оторвешь и под ресницы ее заглянешь. А под ресницами Тайна переливается по жилкам, бежит струйками, где уж тут повернуться спиной да пропустить мимо. Пройдет рядом, как глаза промоет, мир блестеть начинает - солнце, цветы, краски...
Семен затанцевал, засмеялся, как маленький, даже руку протянул 'мол, дотронуться хочу'. И не боится ее ни капельки, хоть и большая она - во все небо, и проплывает так близко, что, кажется, разглядеть можно как деревья в лесах под ветром качаются, как с них шишки да яблоки сыплются, как стаи китов в океанах плавают, бьют по воде огромными хвостами, выбрасывают фонтаны воды прямо в небо, как стаи диких гусей возвращаются под палящим солнцем и холодной луной на суровую родину, где за короткое лето надо успеть вывести птенцов, научить их летать и до снегов улететь в чужие жаркие страны.
В воздухе звучала музыка Земли. В ней был шум волн и звон капели, свист ветров и рев ураганов, пение соловьев и крики морских гигантов. Это была музыка жизни, могучая и в то же время нежная и тонкая, как сентябрьская паутина. Она серебрилась ледяными кристаллами и шуршала песком, перекатывалась камнепадом и мягко ступала рысьим шагом. Что-то человеку казалось в этой музыке знакомым, что-то он слышал впервые, и потому вслушивался в нее, как в голос бабушки в детстве, когда она рассказывала сказки о далеких землях и великих подвигах героев былых времен, от которых остались только эти сказки. Сердце его замирало и перескакивало с удара на удар, как девчонка перескакивает с камня на камень, перебираясь через быструю речку.
Долго он любовался Землею, приплясывая от увиденного и услышанного. Засмотрелся так, что не заметил, как высокая гора, стоящая среди заснеженных хребтов на окраине великой страны, подошла вплотную и ударила его ледяной вершиной. Свет померк в его глазах, он слетел с холма и больше уже никогда не пришел в себя.
Над ним с погребальными песнями прошли Уран, Сатурн, Юпитер, Марс, Венера, Нептун, Плутон. Они пели низкими голосами, как когда-то пели над могилами героев, в чьих силах было менять вращение небосвода и пути планет, перешагивать горы и переступать океаны. Но это был всего лишь маленький человек, рванувшийся из своей земной скорлупы и погибший. Зачем он был им нужен? Почему опечалил их своей смертью?
На земле у холма пошел снег, и планеты стало хуже видно. Правда, смотреть на них было уже некому - все люди спали, а Семен лежал у подножия холма. Снежинки маленькими звездочками падали на его открытое лицо и забывали таять.
Лиса из-под снега выкопал Мухомор. Сейчас он был похож на обломок толстого дерева, вырванного с корнями. На этих корнях, с налипшим на них снегом и землей, он и передвигался. Со ствола местами отпала кора, обнажив гладкую темную древесину - тело лешачка. В верхней части ствола были две глубокие трещины, из темноты которых светились зеленые огоньки глаз. Чуть ниже торчал сучок, служивший носом и очень напоминавший при этом клюв.
Мухомор тихо подошел к лисовой лежке и стал, осторожно поводя корневищами, разгребать снег. Сначала он работал самыми толстыми корнями, потом, когда подобрался близко к спящему, стал копать корешками потоньше, и когда совсем откопал Лиса, начал осторожно обмахивать его тонкими, как нити, корневыми волосками. Через некоторое время тот лежал совершенно очищенный от снега, как будто никогда в жизни туда и не зарывался. Мухомор залюбовался делом своих корней.
- М-м, хорошо, - довольно пробурчал он себе под нос, словно только что сам слепил Лиса.
Вдруг сзади него с елки обрушился водопад снега и он, неуклюже переваливаясь, обернулся посмотреть, в чем дело - как и все лесные жители, он был ужасно любопытный. Снег с тихим шуршанием понесся вниз, поднимая облака серебряной пыли, и с тихим уханьем упал на землю. Мухомор одобрительно поскрипел и повернулся обратно. Лиса в раскопанной лешим яме уже не было.
- Ох, желудь, - скрипнул он и испуганно завертелся.
От Лиса можно было ждать какой угодно пакости, и он не хотел попадать впросак. Он оглядывался по сторонам, непонимающе шевеля корнями, когда на него откуда-то сверху скатился хохочущий бес. Он ухватил лешачка за нос и заверещал стаей синиц, сидя на его голове.
- Скрип - скрип, - запричитал Мухомор, качаясь под тяжестью Лиса, а он сплясал что-то на нем и, заливаясь смехом, слетел в сугроб.
- У-у, древоточец, - пригрозил лешачок бесу корнем. - Чуть не сломал...
- Смотри, с тебя аж кора от страха посыпалась, - показывал на него пальцем из сугроба тот. Потом фыркнул, отряхнулся от снега и спросил. - Ищешь что, сухостой, али так просто заблудился.
- Э-э, короед, только скалиться и умеешь. Пойдем на озеро, проруби рубить. А то весной и рыбки не поешь. Все берега в мертвечине будут.
- Проруби... Сучком её твоим долбить будем, ум деревянный?
- Зачем сучком? Ты камень найди.
- Ну, вот еще, буду я сейчас под снегом камни искать. Да и если и найду, их сейчас все равно от земли не оторвешь - примерзло все.
- Тогда ты топор у людей скради.
- Ха-ха, а сам чего не скрадешь, клест ленивый?
Мухомор замялся и продолжил.
- Потому, что ты, Лис, быстрый, а я умный. Я придумал, а тебе за топором бежать.
- Ум в дереве не растет, шишка пустая, - Лис постучал по стволу, увернулся от корня, пытавшегося схватить его, отбежал в сторону и оттуда крикнул:
- Ладно, опенок, принесу тебе топор. Только ты, смотри, не уходи. Я зайцем - туда и обратно.
- Жду-жду, орех разгрызенный, - проскрипел ему вслед Мухомор.
Взбивая рыхлый снег, Лис пронесся через лес и поля и остановился на краю деревни. В слабом сероватом свете утра он оглядел ее, потянул носом. Из деревни пахло дымом, большими и малыми домашними животными, сеном. Он свистнул овсянкой и затрусил к одиноко стоящему домику бабки Матрены. По пути ему встретились сани, в которых сидел отчаянно зевавший мальчишка, закутавшийся в большой не по росту тулуп, и совершенно забывший про лошадь. Пользуясь случаем, она шла еле-еле, досматривая свои лошадиные сны о лете, сочной траве, прохладной воде прудов и теплых ночных ветрах.
- Поспешай, - крикнул Лис, слепил снежок и запустил им мальцу в лицо.
Тот ошалел от неожиданности и, так и не проснувшись и не отерев с лица снег, завопил на всю деревню:
- Гей, колотушка!
Лошадь недоуменно оглянулась на него и немного прибавила шаг.
Бабка Матрена жила одна. Раньше у нее была семья, потом мужа убили на войне, каких всегда много случалось, а дети вышли замуж, женились и разлетелись по окрестным деревням. Правда, мать не забывали, с огородом ей помогали управляться, картошку привозили, хлеба, мяса. Была бабка толста и ленива. Здоровья в ней было хоть отбавляй, потому что тратила она его только на сплетни да прогулки от соседки до соседки. Вставала поздно, иной раз могла и до обеда проспать. Глазки у нее были маленькие, колючие, как репьи. При случае же любила пожаловаться на ломоту в костях и старость, о чем соседи потом за глаза говорили:
- Ломота у нее, как же. Бегает, как конь.
Что правда, то правда, в поисках свежей новости могла она сходить на другой конец села, а это три версты. Есть она любила подолгу, как бы нехотя, и, выглядывая при этом в окно - не идет ли кто, не пропустить бы чего. Из хозяйства у нее были одни куры, штук пятнадцать, не более. Жили они в маленьком деревянном сарайчике с покосившейся дверью и заложенным доской оконцем, чтоб хорьки не лазили.
Лис подошел к двери сараюшки рядом с курятником, где он рассчитывал найти топор, постучал по замку пальцем, тот упал. Бес угукнул и проскользнул в открывшуюся дверь. Хотя он прекрасно видел в темноте, ему все же пришлось довольно долго повозиться, прежде чем он нашел в сундуке топор. Закрывая сундук, он уронил корыто и с воплями выскочил наружу. Потом, чтобы согреться, он несколько раз обежал дом. Пробегая мимо курятника, услышал недовольное ворчание кур и петухов внутри и остановился. Бес прислонился к двери курятника и прогудел внутрь:
- Птицы?
Те ответили осторожным кудахтаньем.
- Птицы, гулять хотите?
Куры радостно загалдели.
-Угу. Ну, пошли.
Он прошмыгнул внутрь и тут же вышел обратно с двумя курами под мышкой. Огляделся, хихикнул сам с собой и понес их в избу. Скоро по избе бродили все обитатели курятника. Они расселись на столе, сундуке, безмятежно спящей Матрене, клевали что-то на полу и стенах, чистились. Старуха посапывала во сне и не просыпалась. Лис, залезши под стол, стал оттуда дразнить петухов. Они пока немного побаивались и вели себя нерешительно. Наконец один из них - самый молодой и наглый, громко захлопал крыльями и закукарекал. Бабка дернулась от неожиданности, медленно села на кровати, протерла глаза и остолбенела. Где-то далеко в деревне на крик ее петуха откликнулся другой, потом чуть ближе еще один, и, наконец, по всей деревне прокатилась волна петушиного кукареканья. Словно присоединяясь к этой побудке, бабка Матрена закричала так, что куры разлетелись от нее во все стороны, а наглый петух спрятался в чулане. Глаза старухи округлились, как два яблока, а в раскрытый рот могла пролететь одна из ее кур. С трудом передвигая ноги от смеха, бес выбрался на улицу, подобрал оставленный у запертого курятника топор и двинулся к лесу, где его дожидался Мухомор.
В деревне потом неделю только и было разговоров, что о бабкиных курах.
- Погреться они пришли, - смеялась вся деревне. - Красота бабке, и ходить за сплетнями никуда не надо, все сами к ней идут.
Мухомор встретил беса ехидной улыбкой.
- Ты, хвост хорьковый, куда за топором бегал, уж не за море?
- За море, за море, заморыш.
- А в голове у тебя что?
- А в голове у меня умок.
- Нет, в волосьях на голове у тебя что?
Лис воткнул в волосы длинное перо из петушиного хвоста, которое он нашел в курятнике.
- А это, пенечек, птички Симург перышко.
- Таких птичек не бывает, а перо на петушиное похоже, - торжествующе проскрипел деревянный леший.
- Нет, милок сучковатый, это петух на Симурга похож, только у него нос подлиней и глаза как звезды.
- Ну, значит он только перьями не вышел. Принес топор-то, ус жучиный?
Лис показал топор, подбросил его высоко в небо и побежал ловить. По дороге стряхнул снег с трех деревьев, но топор поймал.
-Ох, и ловок же, бес, - пробормотал Мухомор и, не торопясь, поплелся за ним, тяжело переступая через поваленные, занесенные снегом деревья.
Озеро походило сейчас на обычную лесную поляну. Трудно было догадаться, что внизу прячутся несколько метров воды, русалки, водоросли и рыбы. Лис выскочил на лед, снега было немного - по щиколотку, и заплясал, вертя топором в воздухе.
- Где рубить будем?
- На глубине, - вышел из-за деревьев леший.
Лис махал топором, пока не утомился. Осколки льда летели во все стороны, покалывали лицо. Он зажмурил глаза, чтоб в них не попало, а Мухомор отошел подальше - хоть и деревянный да все равно лучше отойти. Бес устал, опустился на корточки, выгреб из ямы ледяное крошево, передал топор лешему. Яма была уже в две ладони глубиной и четыре шириной.
- А я не могу, - вдруг сказал тот. - Мне топор держать нечем.
Показал Лису свои корешки.
- У-у-у, - закружился на месте бес. - Ах, ты, щепка гнилая, недорубок каверзный, пыль короедная. Значит, я один работать буду?
- Ну, ты же видишь, чем мне работать?
- Клювом долби, как глухарь.
Мухомор виновато шевелил корнями и молчал. Лис крякнул селезнем и продолжил работу. Время от времени он поднимал голову и мычал на лешего:
- У-у, работничек...
Лис совсем умаялся, пока дорубился до воды. Она заплескалась на дне, поднимая ледяную крошку. Он выгреб осколки и обрубил у ямы края. Прорубь получилась большая, темная озерная вода тяжело задышала в ней. Некоторое время в этой непроглядной темноте ничего не было видно, потом у поверхности замелькали похожие на потускневшее серебро рыбы, они теснились спинами у открытой воды, жадно хватая ртами морозный воздух. От их толкотни во все стороны летели брызги, на морозе казавшиеся поначалу почти теплыми, и сразу превращавшиеся в ледяные шарики.
- Ух вы, - Лис сунул руку в самую рыбью гущу. Те кинулись было врассыпную, но тут же их ряды снова сомкнулись и они оживленно продолжили свою веселую возню. Бес попытался ловить их, но это было не так просто. Рыба скользкая, только под жабры и ухватишь. Конечно, Лису было совсем нетрудно наловить сколько угодно, но ему хотелось порезвиться, и он, делая неловкие движения, хватал руками воду, приговаривая:
- Ушла. И эта ушла. Ох, скользкая какая, - дурачился он, потом сделал вид, будто оступился, и плюхнулся в прорубь, подняв столбы брызг, и теперь уж точно отогнав всю рыбу от чистой воды. Он завизжал от удовольствия и нырнул под лед. Вынырнул он уже с двумя карасями в руках и одним ротаном в зубах, выбросил их на снег, сказал Мухомору: 'Постереги', - и нырнул снова. Из-под воды, одна за одной, стали вылетать рыбы и мягко шлепаться в белый пух снега, который тут же облеплял их, как саваном. Усеяв так весь лед вокруг проруби, Лис появился из-под льда и, лукаво улыбаясь, глянул на лешего: