В это время кто-то здорово треснул меня по голове. Но прежде чем упасть, успеваю заметить, что на подмогу к нам примчались Горох и его ребята.
Ну и ну!
Когда я подымаюсь, вернее, когда Семка поднимает меня, гороховцы во главе со своим атаманом возвращаются к нам, шумно размахивая руками. "Великолепной семерки" и след простыл.
Разглядев нас с Семкой, Горох и его ребята замирают.
— Вот это фокус! — присвистнул Горох. — Посмотрите, кого мы спасли?! Наших главных врагов!
— Спасибо вам, ребята, — говорит вежливый Семка.
— И на старуху бывает проруха, — развожу я руками.
— А здорово они вас отутюжили. — Горох с улыбкой вглядывается в наши распухшие физиономии. Его дружки насмешливо хихикают.
— Ну, вот что, — я поправляю шапку. — Кончай разговоры, приступим к делу. Давайте драться.
— Айн момент, — поднимает руку Горох. — Вы сейчас не в форме. А мы уже отвели душу. И потом, когда семеро против двоих — это нечестно, правда?
— Нечестно, — говорю я, удивляясь словам Гороха.
— Слушайте, — подает голос Семка, — надо торопиться. А то они удерут.
— Ага, — подхватываю я. — Раз случай свел нас вместе, давайте объединимся и всыплем этим типам как следует.
— У них одна дорога — через Первомайскую на проспект, — говорит Горох.
— А там мы их… — Я сжимаю кулаки.
— Бегом, — крикнул Горох.
Переулками, срезая путь, мы добираемся до Первомайской и у переезда устраиваем засаду. Спрятавшись за забором какого-то домика, ждем противника.
— Неужели прошли? — волнуюсь я.
— Нет, вон они, — шепчет кто-то из ребят.
"Великолепная семерка" чуть ли не бегом приближается к переезду. Они все время оглядываются назад: нет ли погони? Вот они почти рядом.
— Давай, — тихо говорю я. И мы с Семкой привстаем, готовые броситься навстречу семерке.
— Айн момент, — удерживает нас Горох. Он достает из-под пальто веревку, завязывает на ней петлю и, сильно размахнувшись, бросает самодельное лассо под ноги Марату. Марат сразу летит на землю, и Горох за одну ногу подтягивает его к себе. А мы срываемся с места и нападаем на растерявшуюся и совсем не великолепную шестерку.
Через несколько минут трое самых здоровых связаны по рукам и ногам, а четверо умоляют отпустить их домой, потому что они никогда больше драться не будут. И вообще, если бы не Марат, они бы ни за что не напали на таких замечательных ребят, как мы.
— Может, отпустим? — разжалобился Семка.
— Может, снегом покормим? — подмигивает мне Горох.
Все глядят на меня и ждут мудрого решения. Я приосаниваюсь и пару минут размышляю. Не верю я людям, которые сперва дадут тебе по зубам, а потом говорят, что они этого не хотели и вообще они ангелы. Я таким типам ничего не прощаю, ни одного синяка. Кстати, под левым глазом здорово болит. Может, вот этот мне и залепил, который сейчас хнычет и просит отпустить его к мамочке?
Я поглядел на приувядшую семерку, а потом на сугробы снега, которые сегодня завалили всю улицу. И еще раз на семерку, и еще раз на сугробы.
Веселая идея рождается сама собой.
— А что, если "великолепная семерка" тунеядцев потрудится на благо улицы Первомайской? — восклицаю я. — Сейчас мы раздобудем для них лопаты, и пусть мальчики, засучив рукава, с огоньком очистят улицу от снега.
Мое предложение проходит на "ура".
— Труд создал человека, — важно изрекает Горох.
Мы с Семкой отправляемся в ближайшие дома за лопатами, а Горох со своими сторожит тунеядцев.
Мы стучим в двери и говорим:
— Наш пионерский отряд решил очистить вашу улицу от снега. Дайте нам, пожалуйста, лопату.
Жители улицы охотно дают нам деревянные лопаты, а некоторые даже помощь свою предлагают. Но мы благородно отказываемся:
— У нас такие ребята и так любят работу, что мы быстро справимся сами.
Мы вручаем четверым тунеядцам орудия труда. Троих связанных охраняет Горох. Мы же не спускаем глаз с тех, кто работает, а когда надо, покрикиваем, командуем.
Тунеядцы начинают энергично. Их лопаты так и мелькают в воздухе. Вскоре они очищают тротуар перед пятью домами. Но, переусердствовав, Марат и его дружки выдыхаются и начинают еле шевелиться.
— Эй, Горох! — кричу я. — Давай вторую смену.
Горох развязывает троих пленников, они жадно хватают лопаты и начинают с такой силой метать снег, как это делает хорошая машина. Четверо из первой смены, привалившись к забору, отдыхают.
В две смены "великолепная семерка" быстро очищает тротуар. Остается совсем немножко.
— Ладно, хватит, — командую я. — Сматывайтесь.
— И запомните, — показывает могучие кулаки Горох, — кто к нам с мечом придет — от меча и погибнет.
Мы хохочем. Повесив носы, измотанные, но перевоспитанные, тунеядцы идут через переезд к проспекту.
С неочищенной частью тротуара мы справляемся за полчаса.
Домой возвращаемся почти друзьями. Вот ведь как странно бывает: мы с Горохом — почти друзья…
ИЗ ПУСТОГО В ПОРОЖНЕЕ
Уже три дня, как болеет Ира. У нее грипп вместе с ангиной. Ребята целой толпой навестили Иру, и Семка каждый день носится к ней.
А я ни разу не зашел к Ире. Мне как-то неудобно. Потому что вчера я получил новую двойку по математике. И мне первый раз в жизни стыдно, что я получил двойку. Раньше нахватаешь "пар" и гордишься ими, как олимпийскими медалями. А теперь почему-то стыдно. Я представляю, как строго посмотрит на меня Ира, и у меня мурашки начинают по коже стометровки бегать.
Мама сердится:
— Почему ты не навестишь Иру?
— Боюсь заразиться, — отвечаю я. — Ты ведь знаешь, какой грипп заразный. И ангина тоже.
— Никто тебя не заставляет с ней целоваться, — сердится мама.
— Вот еще не хватало — целоваться, — фыркаю я. — Не пойду и все. Ты спроси у нее, не нужно ли ей вызвать "скорую помощь"? — Я открываю дверь и последние слова кричу вдогонку маме, которая торопливо поднимается на четвертый этаж, где живет Ира.
А самое обидное, что двойка у меня какая-то глупая. Вообще двоек умных не бывает. Это понятно. Но моя последняя двойка была уж очень глупая, а от этого — обидная. Потому что сперва она была пятеркой.
Позавчера мы писали контрольную. Вы же знаете, как пишутся контрольные — по вариантам. Ты решаешь одну задачу, а твой сосед — другую.
А я сидел один. Одному, сами понимаете, скучно решать. И я попросил Павла Захаровича пересадить меня к Леньке Александрову. Я сидел на предпоследней парте, у самой двери.
— Здесь дует, Пал Захарыч, а у меня насморк, — я усердно пошмыгал носом.
Павел Захарович пересадил. А что тут такого? Ленька решает один вариант, а я другой. Не спишешь все равно.
Нашему варианту попалась эта самая задача, вы ее, наверно, тысячу раз решали: про бассейн, который одна труба наполняет водой, а в другую, наоборот, вся вода выливается. Мне такая арифметика совсем не нравилась. Однажды я в ответе написал: "Надо сказать завхозу, чтобы он починил вторую трубу". Такое решение мне подсказала мама, когда мы с ней два часа бились над задачей, но так и не смогли ее одолеть. И вот на контрольной — такая же.
Зато Ленькин вариант был гораздо интереснее. Из пункта А в пункт Б выехал поезд. Его скорость пока неизвестна. А навстречу ему вышел пешеход. Скорость пешехода 6 км в час. Когда и где они встретятся, если расстояние от пункта А до пункта Б — 240 км.
Тут можно было пораскинуть мозгами. Надо сперва узнать, когда все это происходило. Если зимой, то вряд ли человек может пройти в час 6 километров. Я представил, как он идет, закрываясь от резкого ветра, как снег метет ему в лицо. Нет, вряд ли за час он пройдет 6 километров. Но, может, он на лыжах? Тогда надо было про это написать. В таком случае, конечно, он может и больше за час пройти.
А если действие в задаче происходит не зимой, а летом, какие тогда лыжи?
Летом, конечно, пешеход пройдет в час 6 километров. Но только с утра, когда прохладно. А потом, когда солнце станет припекать, человек еле-еле поплетется. Я вообразил, как пешеход развалился в тени под деревом и вытирает пот, как он облизывает потрескавшиеся губы: ему, наверное, здорово хочется пить. Тут за час если на 2 километра продвинешься, и то хорошо.
Потом я представил, как вдруг хлынет дождь. И пешеход спрячется от него где-нибудь в будке обходчика. Будет он сидеть, попивать молоко и в окно поглядывать: когда же кончится этот проклятый дождь. Ведь ему, пешеходу, надо торопиться навстречу поезду.
А сам поезд? Если буран начнется, придется ему снизить скорость. А если дожди размоют насыпь, тогда поезду и вообще не двинуться. Я читал в газетах, что на Кавказе после осенних дождей поезда совсем не ходят. Пока вода не схлынет и новые рельсы не поставят. В задаче же не сказано, откуда и куда направляется поезд. Из пункта А в пункт Б. Тут можно любые названия подставить.
Нет, мне очень понравилась задача, которую решал Ленька. Просто прекрасная задача, не то что про эти надоевшие переливания из пустого в порожнее.
И я принялся за Ленькину задачу. Несколько раз я заглядывал в Ленькину тетрадь. Нет, не для того, чтобы списать, что вы, а просто чтобы сверить, так или нет я решаю. Все-таки Ленька отличник.
Мне было даже приятно, что мы выбрали для решения один и тот же путь.
Первым, как всегда, сдал контрольную Ленька Александров. Потом Семка, Галка, Генка и другие ребята. Я сдал только после звонка. А чего хвастаться?
Вчера Павел Захарович раздавал контрольные работы. Он брал тетрадки и говорил, у кого какие отметки. И вот у него в руках моя тетрадь.
— Особо я хочу отметить работу Валерия Коробухина. Очень хорошая работа. Я ее могу поставить рядом с работой Александрова — тот же блеск, та же математическая строгость и чутье. Только у тебя, Коробухин, ошибок грамматических много. Но на первый раз ставлю тебе "отлично". Молодец.
Павел Захарович улыбнулся и погладил подбородок. Это значило, что у него прекрасное настроение и он чем-то очень доволен.
— И вы, ребята, молодцы, что помогаете товарищу.
Я скромно опустил глаза. Все-таки приятно, когда тебя хвалит такой старый и строгий учитель, как Павел Захарович. А он все не унимался.
— Я хочу вам показать, как остроумно Коробухин нашел разницу в скорости поезда и пешехода.
И Павел Захарович начал на доске показывать, как я все это решал. Он постукивал мелком, и лицо у него было таким сияющим, словно я по крайней мере открыл закон всемирного тяготения.
— Павел Захарович! — вскочил Ленька. — А почему он решал про поезд, когда ему надо было решать про бассейн?
— Про бассейн? — Павел Захарович нахмурился.
— Да, — продолжал Ленька. — Он же сидел рядом со мной на контрольной. Вы его сами пересадили.
Учитель положил мел, медленно вытер руки о тряпку.
— Теперь я все понимаю. Зачем ты это сделал, Коробухин? — сказал он, поморщившись. — Ставлю тебе двойку.
— Мне просто понравилась задача про поезд, — воскликнул я. — Мне надоели задачи про бассейн.
Павел Захарович ссутулился и вышел в коридор.
Я показал Леньке кулак.
— Ябеда, получишь.
Ленька покраснел.
— Но это остроумное решение придумал я, а не ты.
— А может, и я тоже? — ехидно спросил я.
— Я тебе не верю, — сказал Ленька. — Воровать чужое остроумное решение нельзя, это не списывание, а плагиат называется.
Я бросился на Леньку с кулаками. Но тут дверь отворилась и Павел Захарович тихо сказал:
— Продолжим урок.
РУКОПОЖАТИЕ ПОД ФОНАРЕМ
Сегодня мне очень одиноко и грустно. Никогда мне не было так одиноко и грустно.
Ира побежала с сестрой в оперный театр. К нам в город приехал известный тенор — толстый, с длинными бакенбардами, какие носили в XIX веке. Ирина сестра сказала:
— В нашем институте все от него без ума. Это же настоящее бельканто.
Ирина сестра с гигантским трудом достала билеты, и они ушли в театр.
Я выхожу на ту самую улицу, где живут Горох и его компания. Я вспоминаю, как мы вместе заставили "великолепную семерку" потрудиться на благо пешеходов, но мне все равно не становится веселее.
Семка и Генка сейчас на занятиях физического кружка. Из нашего класса Степан Александрович только их позвал: пусть сидят, ума-разума набираются.
В кружке занимаются старшеклассники. Но Степан Александрович говорит, что из Семки и Генки будет толк. Побольше бы таких ребят в школе, говорит еще Степан Александрович, а не разных там лоботрясов. И после этих слов он выразительно смотрит на меня.
Ну и ладно, думаю я. Я же не виноват, что у меня нет призвания, что меня не тянет к физике, как Семку и Генку.
Ира мечтает стать химиком, как и ее сестра, маленькая, но важная, в очках. А меня ни к чему не тянет. Сегодня мне нравится физика, завтра алгебра, послезавтра география. Но надолго меня ничто не привязывает.
Я повернул на углу и пошел назад по той же улице. Прислонившись к фонарю, меня ждал Горох. Он засунул руки в карманы, губы оттопыривала улыбочка.
— Что ты бродишь всю ночь одиноко? — засмеялся Горох. — Что ты девушкам спать не даешь?
Я огляделся по сторонам.
— Не трусь, — захохотал Горох.
— Я не трушу, — спокойно ответил я.
— Давай поговорим, — предложил Горох. — Ловко вы тогда с этими ракетами подстроили. Мы здорово сдрейфили.
У меня в голове все время вертелась мысль: чего он от меня хочет? Мы никогда с ним не дружили и, наверное, не будем дружить. Горох был на два года старше меня, учился в восьмом классе. Конечно, он и его ребята нам с Семкой по-настоящему помогли. Если б не они, Марат со своими дружками основательно намял бы нам бока. Но какой Горох человек, я так и не знал. Мне казалось, что в любую минуту он может опять стать нашим врагом.
— Я из окна тебя заметил, — улыбался Горох. — Смотрю, человек ходит один, скучает, дай, думаю, развеселю его.
Я молчал. Я смотрел на него и молчал. Он тоже затих.
— Валерка, — вдруг сказал он, — ты видел когда-нибудь ледоход?
— Видел, — нехотя ответил я. — В кино.
— В кино я и слона видел, — презрительно фыркнул Горох. — А настоящий ледоход, когда льдины одна на другую лезут и такой шум и треск стоит…
— Нет, не видел, — сказал я.
Горох меня сегодня удивлял. Я никогда не думал, что он может восторженно о чем-нибудь говорить.
— Так поехали посмотрим. Завтра утром, — наседал на меня Горох.
— Мне же в школу, — нерешительно протянул я.
— Один день и пропустить можно, — не отставал Горох. — Ну? Ну, решайся.
Я покачал головой.
— Нет, не могу. Пока.
— Не думал, что ты такой маменькин сыночек, — крикнул мне вдогонку Горох.
— Ладно, поговори, — не оборачиваясь, проворчал я.
Ночью мне снилось, как плыли по реке льдины, как они лезли одна на другую, и такой шум и треск раздавался, что я проснулся. За окном надрывался бульдозер. Он разравнивал площадку — напротив нас собирались строить новый дом.
В классе плясали солнечные зайчики, и все ребята глядели в окна. А на переменах классы пустели — даже зубрилы выбегали во двор.
Вокруг Иры на каждой переменке собирались девчонки:
— А что дальше?
— Ему так долго хлопали, забросали всего цветами…
— Этого толстого, с бакенбардами? — мимоходом спросил я.
— И совсем он не толстый, — обиделась Ира. — Откуда ты это взял?
— Ладно, — отмахнулись от меня девчонки. — Что он еще спел?
Я направился к Семке.
— А какие у тебя впечатления?
— Ты знаешь, — Семка радостно завертел головой. Иногда мне казалось, что в порыве восторга он может повернуть голову на 360 градусов. — Ты знаешь, звонок, который звенит в нашей школе, сделали сами ребята. Звонок соединен с часами, и как только время подходит к переменке или уроку, раздается — дзинь! И все автоматически. Ему уже десять лет, этому звонку, а он еще ни разу не ломался.
— Очень интересно, — зевнул я. — И сегодня ты туда?
— Ага, — сказал Семка.
Я повернулся и пошел в класс.
Семка догнал меня.
— Может, и тебе записаться в кружок?
— Нет. Степан Александрович не пустит. Да я и сам не хочу.
Вечером я снова был на Гороховой улице. Прошел один раз мимо фонаря, второй раз. Горох не появлялся. Глянул на окна его квартиры — светятся. Может, Горох дома?