Лишь в лабиринтах религиозного экстаза, где-то там, в тайных и наглухо закрытых сектах эти несчастные глупцы все еще пытаются верить в ослепительное сияние чей-то ухмыляющейся рожи… И везде символ бессмертного превосходства одних людей над другими… И во имя чего…
Во имя того, что никогда не будет и также бесследно растает в темной пропасти Вечной Тайны… Вселенная как женщина тянет всех в свою глубь… Дети играющие многие столетья в прятки с Неведомым, чья Вечная Тайна принижает своей постоянной неуязвимостью…
От бессмертных до нас доносятся лишь обрывки фраз… Едущий сквозь пространства созданный нами по обрывкам фраз авто-мо-биль имеет свое ужасно нахальное достоинство быть тем, чего никогда не было и не будет… Глаза устремленные в небеса падают израненными птичками… Кровь с них омывает корни трав и деревьев, изожженных безрадостным человечеством… Ау, дети, куда вы, вы ведь никогда не вернетесь назад и не спрячетесь обратно под животом своей доброй мамы и не попьете из ее нежных грудей молока…
Мы все здесь прячемся навечно… Мы все бредем по этой неведомой и бесконечной дороге… Пейзаж как холст покрывается земной краской, но краска эта в небе исчезает…
Вечной Тайной делает тебя разум… Разум делает Вселенная… Вселенную Невидимый Создатель… И может поэтому ты промолчишь, когда надо будет кричать, чтобы даже в самую последнюю минуту, в мгновение жизни осмыслить Прожитое… Люди имеют обыкновение сваливать все на Судьбу… И только одни философы имеют мужество бросаться в Пасть Неизвестности, спокойно подглядывая за Неведомым, который всех нас из жалости делает бессмертными… Тайна… Вечная Тайна… И сказать что-то после бессмысленно…
Получается, что даже и в Бессмертии Тайна остается Тайной…
Твое лоно как нежная птица
Очищение
Весь иссохший, с бледно мертвенным цветом кожи, и седой как лунь, дед и был сторожем морга… Я пришел, чтобы взглянуть на нее, на мою погибшую девчонку…
Сторожу вполне хватило 200 рублей… Он тут же побежал за водкой, предварительно закрыв меня одного… Со странным ощущением неподдельного страха, весь одурманененный ощущением ее Смерти, я прошел в анатомический зал… Там лежали в основном уже разделанные трупы… Невероятной толщины тетка, вся разрезанная и зашитая от детородного отверстия и до самого горла глядела мне прямо в глаза как ужас разорвавшейся Вселенной…
Моя любовь лежала нетронутой… Смерть уже слегка придала прекрасной белизне ее тела страшный фиолетовый оттенок… А она ведь и в самом деле была никем не тронута, даже мной, ведь мы только целовались и все… Целовались нежно, проникновенно, а вокруг нас шумели радостно деревья и птицы пели, и солнце светило, и в ее огромных глазах его лучи отражались и плыли обратно из темноты ее загадочных зрачков… Неужели там, на том свете она несчастна от того, что так и не познала мужчины, то есть меня?!… Мертвые говорят с нами одним молчанием…
Опухший и небритый алкоголик лежащий рядом с ней, с моей любовью, уже одним своим видом осквернял ее юное и невинное тело… Я заплакал… Ангел и дьявол лежали рядом и одинаково разлагались, подчеркивая собой ту самую бессмысленность, с какой мы проживаем свои жизни… Вскоре пришел сторож и мы сели у него в кабинете пить водку…
Вообще-то это помещение было трудно назвать кабинетом, скорее всего это был какой-то чулан, куда раньше складывали белье от покойников, а теперь его милостливо отдали сторожу…
Без окон, с тремя стенами и одной дверью, размером 2х2 метра, эта комнатушка все же располагала к вдумчивому проживанию всякого смысла…
И тут же в подтверждение моих мыслей сторож одним махом выпивший полбутылки, вдруг начал цитировать Марка Аврелия…
– Жизнь коротка! – кричал пьяный сторож, тыча указательным пальцем в потолок вместо неба, – а поэтому не прозевай самого драгоценного ее плода, – доброго дела ко благу людей!
– А вы думаете, что люди очень нуждаются в каком-то благе, – горько усмехнулся я, – скорее всего они нуждаются в хорошей порке! Только пороть их, увы, здесь некому!
– Эх, молодой человек, – глубоко вздохнул сторож, наливая себе новый стакан водки, – душа человеческая не добровольно, а силой отвращается от правды, умеренности, справедливости и добра! И чем яснее ты это уразумеешь, тем кротче и терпимее будешь относиться к людям! Это, конечно, сказал не я, до этого Марк Аврелий додумался, но я с ним полностью согласен! А поэтому и твержу его мысли как свои! Ты можешь вполне разумно негодовать, на все человечество за его пороки, на кого угодно за его грехи! Это твое дело! Но скажи мне старику, чем перед тобой виноват я, почему мое соседство тебе так противно?!
Мне стало стыдно и горько, и чтобы не показывать сторожу свои слезы, я опять вышел в анатомический зал, и опять загляделся на нее, на свою прекрасную девчонку… Ее глаза были закрыты, как будто она уснула, уснула для того, чтобы когда-нибудь проснуться, но не здесь, а где-то уже там, за небесной далью, за божественной высью она проснется, чтобы снова жить…
Она все еще лежала рядом с безобразным алкоголиком, и почему-то впервые за все это время я испытал к ним одинаковую жалость, жалость, какую дал мне Господь, и какую в мое сердце своими устами вложил Марк Аврелий вместе с пьяным сторожем…
Вечером я вошел в церковь и купил две свечи, и поставил их у святого распятия, и помолился и за свою любимую и за рядом лежащего с ней алкоголика…
И любовался светом-пламенем свечей и плакал, и плакал, радуясь тому, что я могу так искренно отдавать свою печаль всем жившим прежде до меня и со мной людям…
И было чисто в душе как в небе после дождя… Так Смерть твоя дала мне очищение, чтоб я везде мог чувствовать тебя…
Жаркий полдень, сон из детства
Младенец
Мы познакомились с ней в результате неожиданного и резкого торможения автобуса, в котором ехали… Из-за чего между нами сначала произошло чарующее столкновение, а затем быстрое падение вниз… Я упал на нее как мужчина на женщину, то есть животом на живот, членом на лоно, и я так странно прочувствовал ее, и между нами сразу же что-то произошло… вспыхнуло… и задрожало…
Вообще на свете нет прекраснее зрелища чем мужчина лежащий на женщине…
Она лежала подо мной всего одну минуту, но и этого было достаточно, чтобы я ощутил, что происходит внутри нее… Она дрожала подо мной как пойманная птичка, а ее глаза при этом были округлены до ужаса, говоря мне, что я сошел с ума, хотя я упал на нее не умышленно, а от резкого толчка автобуса… А потом между нами возникла какая-то неловкость… Мы смущенно улыбнулись друг другу под смех и шуточки остальных пассажиров… Кажется, она хотела выйти из автобуса, но боялась, что я могу остаться в нем и уехать, и потеряться навсегда… И самое интересное, что я боялся того же самого… И пусть я уже давно должен был быть на своей работе, я ехал с ней как идиот, думая только об одном, что я скажу ей, когда она выйдет из него…
И еще я считал удары собственного сердца… Мы посылали друг другу в толпе невидимые звуки и сигналы, говорящие об одном, что мы хотели связаться, сблизиться, соединиться, раствориться… Пальцами мы одинаково теребили, трогали железные прутья сидений, ногами меняли положение своих возбужденным взаимным переглядыванием тел… Иногда появлялась смешная мысль, что мы одинаково страдаем мочевыми позывами, но эта мысль быстро исчезла от ее горящего, испепеляющего меня взгляда… Да, мало ли что я думал в тот день…
Да, я был пьян от нахлынувших на меня ощущений, от ее прекрасной и воспламеняющей меня близости… Я плавал в облаке ее небесного возникновения…
Ее звали Стелла и она была ****ь… Она сильно красилась, чтобы побыстрее извлечь деньги из богатых клиентов и еще она постоянно носила с собой 50 пачек презервативов с ароматом клубники, чтобы ей было легче выносить тяготы интимной жизни… В общем, я ошибся, глупо влюбившись в развратную и порочную женщину…
Она коснулась меня своим звериным ароматом возбужденной жарким июльским днем плоти… Я как завороженный разглядывал ее длинные обнаженные ноги… И поэтому, когда она спросила меня, – куда я еду, я еще долго молчал, пытаясь найти необходимые для ответа слова… Наконец, я ей ответил, что не знаю, куда я еду, потому что еду с ней, то есть за ней, в общем, я запутался в глаголах и местоимениях, чему она весело рассмеялась и взяв меня за руку, вышла со мной из автобуса…
Это был пригород, домов здесь не было, а был только небольшой дачный поселок… За автобусной остановкой, мы зашли в густые заросли березовой рощи…
А потом она лукаво улыбнулась и спросила, – есть ли у меня деньги…
А я сказал, – а при чем здесь деньги, если это любовь…
Тогда она засмеялась и сказала, что без денег очень трудно, почти невозможно кого-то полюбить… Я пропустил ее слова мимо ушей, я их совершенно не слышал, очарованный ее красотой… А потом я взял ее за руку и сказал, что в детстве часто ходил с одной девочкой, взяв ее за руку… Она засмеялась и сказала, что она не девочка… Тогда кто же ты? – удивился я… И она еще громче засмеялась…
Я ее не понимал, но был очарован ею до безумия…
Я нарвал ей букет ромашек, но она их почему-то выбросила, сказав, что это ни к чему… Что ей нужны деньги…
– У тебя проблема? – спросил я. – Да, проблема! – ответила она и я дал ей денег… А после этого она сразу же стала раздеваться, прямо в кустах орешника…
– Неужели ты тоже влюбилась в меня?! – Ага, тоже, – засмеялась она.
Я почти не сопротивлялся, к тому же я сам хотел этого… Я овладел ей как сказкой, я проник в нее как в Вечность, и даже потом от счастья уснул, но она быстро разбудила меня и сказала, что ей надо уже уезжать… А у автобуса она протянула мне руку на прощанье… – А разве я с тобой не еду?! – удивился я.
– Нет, не едешь!
– А, как же наша Любовь?! – спросил я, но она опять засмеялась…
Она смеялась так страшно и дико, что у меня от горя стали вытекать из глаз крупные слезы, а я глотал их, как дурак, но ничего не мог с собой поделать, а когда она уехала, сел на лавку на остановке и обхватил руками голову и яростно ее сжимал до тех пор, пока у меня из носа не потекла кровь… Вот тогда я встал и впервые почувствовал себя человеком… Чистым, свободным, как родившийся только что младенец…
Жаркий полдень, сон из детства 2
Азбука любви
В безумной горячке бесстыдной страсти и ненасытного желания мы прокувыркались с любимой четверть часа… Потом целый час лежали и ничего не делали… В общем, мы устали проникать друг в друга и теперь осмысливали произошедшее…
Еще через час моя рука сама собой потянулась к пульту телевизора, но любимая ударила меня по руке и я всхлипнул… Как мужчину меня ничего долго не волновало, зато какая-то неизвестная науке сила все время тянула меня сублимировать в Вечность… Наконец милая сжалилась надо мной и дала мне повертеть кубик Рубика… Часа два я вертел кубик Рубика, а моя ненаглядная осмысливала и переживала всю фантастику пережитого ею в оргазме…
Получалось так, что дав друг другу все необходимое, мы уже были не нужны друг другу…
Эта мысль так неожиданно поразила меня, что я глубоко-преглубоко вздохнул, и даже расчувствовавшись тихо проплакал незаметно для нее, кажется, полчаса, ну, а потом, снова и снова погружался в нее…
Как молодым и не слишком изношенным жизнью людям, нам постоянно надо было сношаться, сношаться, переворачиваться, и снова трахаться и трахаться…
Мы поглощались и поглощались собою до конца, хотя истинного конца в этом не было…
Почему-то нас всегда мучила потребность доказать, что мы необходимы друг другу…
Однако необходимость такого доказывания лишала нас остроты чувств, и, прежде всего самого интимного восприятия…
И мы снова и снова лежали обездвиженные друг другом, и совсем ничего не понимали, ни что происходит с нами, ни где мы находимся… Вот так и начиналась наша безрассудная Азбука Любви, восхитительная закладка наших звериных инстинктов, где первой буквой этой Азбуки устремлялась в меня она, а второй – в нее я…
И поскольку нас постоянно тянуло сложиться в какое-нибудь умопомрачительное звучание, и, воспарив в небе от ощущения в себе стабильно производимых и трахающихся с любовью зверьков, и растущих в них от этого божественных крылышек, мы, уже озвучив себя до самой точки, и почувствовав, что в этой точке нас никогда уже после не будет, мы, ошалев и озверев в этой звериной азбуке этой звериной Любви, растянув свои ощущения до бесконечности, и еще чуть-чуть полетав для разнообразия в небе, которого тоже после не будет, мы все-таки взорвались таким сладким и таким восхитительно чувственным восприятием, какого действительно никогда уже не будет, ибо страх Смерти дал возможность вылиться Любви в самое заоблачное состояние, которого и поныне нет и никогда не будет ни для тех, кто случайно, ни для тех, кто по необходимости, ибо необходимость сношаться была, есть и будет…