Застольное
Бьёт веселье через край
Окаянного сиротства.
Подожди, не умирай,
Это нынче слишком просто
В нашем городе, больном
Бесприютными ночами.
Лучше хлебом и вином
Утоли свои печали,
Оставаясь до утра
Не в себе (совсем немного).
Пусть гнилая конура,
Пусть настырная зазноба
(Слава богу, не твоя,
И глаза бы не смотрели!),
Пусть старинные друзья
В самом деле постарели;
Да и ты уже не тот
(Кто пахал – тот рысью вряд ли);
Ну и ладно. Все тип-топ.
Здесь крамольные порядки
В моде сутки напролёт.
Хочешь – плачь, а хочешь – смейся;
Участковому поклеп
Коммунальное семейство
В устной форме возведёт
(Только правду, как ни странно).
В общем, грязь свинью найдёт,
Значит, поздно или рано,
Умываючись хулой
(Нешто, дурень, ждал награды?),
Неприкаянный и злой
(Чем богаты, тем и рады),
Ты покинешь склочный мир.
Нам единственно бывает
Белый свет ужасно мил,
Если сразу наливают.
«Царство вечных вещей…»
Царство вечных вещей.
Мир бетонных пещер.
Лабиринта стандарт.
В тесноте пустота.
Околел Минотавр
Неизвестно когда.
Средь житейских морей
Ариадне стареть,
Проклинать берега,
Где афинский плейбой,
Обещая любовь,
Ей наставил рога.
Будни острова Крит:
Тараканов морить
Да соседей гонять.
От гнилого вина
Два родимых пятна —
Суета и брехня —
Только пуще цветут.
И всегда тут как тут
Олимпийская рать,
И не бог, так герой,
Все одно – домострой,
Где ж других понабрать?
Рассуждать не берусь.
Здесь со всеми Прокруст
Позабавился всласть.
Лишь старик Диоген
На короткой ноге
С предержащими власть.
Век живи, век учись.
И постель, и харчи
За ошейник раба.
Дёрнешь цепь – не порвать.
Сам такую ковал.
Ах ты, дура-губа.
«Волчья тропа с понедельника до субботы…»
Волчья тропа с понедельника до субботы,
То есть до вечера пятницы. Путь с работы
Необязательно к дому и вспять с рассветом.
Краткие передышки на отпуск летом
(Если удачный график) плюс двое суток
Еженедельно. Не потерять рассудок —
Значит, сойти с ума (что по Свифту – благо),
Да и сорваться в штопор, с эпохой слада
Не находя. А впрочем, сие опасно,
Ибо у тел человеческих нет запаса
Прочности, достаточного для встречи
Даже с землёю вспаханной. Недалече
Встреча такая, когда не имеешь стажа
Чокнутого (в высшей степени) пилотажа
Вне общепринятых времени и пространства.
В лучшем итоге – траурное убранство
И некролог – от силы абзац петитом.
Людям нормальным якшаться с подобным типом
Обременительно (проще сказать – противно).
Маленьких радостей светская паутина,
Память шельмуя, покончит с фальшивой болью.
Но в гамаке не согрешить любовью
(Дело пытая или потехи ради!)
Вряд ли возможно. Сколь ни трещали пряди,
Сети целее новых. Народу – валом…
Жизнь, ведь ты не казалась мне карнавалом!
Так ли я глуп? Воистину мудрый возглас!
Вот он – его величество средний возраст
В тесном камзоле кухонной истерии.
Рухнуть бы в самые недра периферии
(Глубже теперешних), дабы леса, озёра,
Звери и птицы, коим не знать позора
Собственной слабости, ветра фальцет истошный,
Ярость буржуйки и котелок с картошкой
Мне помогли очнуться и вспомнить, кто я.
Время швыряет камни в ведро пустое
(Нет бы песок гонять и гонять в стекляшке).
Старятся и ломаются неваляшки,
Прежде удар державшие будьте-нате.
И принадлежность к местной служилой знати
Отягощает мерзостью очень скоро,
Голос употребивших на благо хора,
Сольное позабывших своё звучанье.
Волей-неволей скатываясь в молчанье,
И капитал сохраняешь и кстати чрево
В полном ажуре. Шляясь порой налево,
Правофланговые тонут в стакане мутном.
Знать бы, с чего это лезет на стенку утром
Солнечный зайчик, не опасаясь серым
Вновь показаться гражданам окоселым.
«Граждане, рысью!»
Граждане, рысью!
Похоть взнуздав корыстью!
Жми до упора!
Всякая пятка – шпора!
Выйди, историк!
Свечку держать не стоит.
Нынче избыток
Заживо позабытых.
Вот нищеброды,
Все – наивысшей пробы!
Этих задрали
Волки лесной морали.
Знать, у приматов,
Даже совсем лохматых,
Определённо —
Шкуре не быть дублёной.
Деньги на бочку!
Я паренёк рабочий,
Где-то за тридцать
(Можем договориться).
Лишь с похмелюги
Не доставайте… Люди!
Кружечку пива!
Зелень – тоска – крапива
Тоже наркотик.
Прежде носивший кортик,
Клянчит на шило,
Дескать, совсем паршиво
Тянется лямка!
Нет бы: с утра гулянка;
Брезгуя ланчем,
В сетку пулять воланчик
С барышней томной…
Таинство бадминтона —
Светская прелесть.
Ладно, мамзель, согрелись —
Не согрешили.
Следует мыслить шире,
Вне трафарета!
Где же моя карета?
Не докричаться…
Шпарит по шпалам Чацкий.
Самое время
К дедушке на деревню:
Поиздержался…
Пленники дилижанса
Вышибли зайца,
Дабы родным казался
Блеф зазеркалья:
Тявкают по-шакальи
Звёзды экрана.
Каждый имеет право
Круглые сутки.
Модные предрассудки.
Брачные планы.
И под сироп рекламы
Известь известий.
Ставшие грузом 200
Не помешают
(Благо страна большая)
Стаям вороньим,
Якобы посторонним,
После обеда
Торжествовать победу.
«Вновь ни выдоха, ни вдоха…»
Вновь ни выдоха, ни вдоха
Просто так.
По рукам пошла эпоха
За пятак,
Ну, а я, с пеленок
Радостный пострел,
Выбиваясь из силёнок,
Постарел,
От сомнительных новаций
Пришлых лет
Продолжая зарываться
В интеллект,
Впрочем, брезгуя
Подсчетами ай-кью;
А житуху (ох, нетрезвую!)
Свою
Не по правилам,
Диктуемым извне,
Перекраивал.
О стати и длине
Думать поздно было.
Правду говоря,
Так штормило! —
Не держали якоря.
Мне бы к берегу скорее,
Но куда?!
Маяки дотла сгорели
Со стыда,
И смотрители, изъяв
Тоску из глаз,
Оскоромились в боях
За средний класс,
Мол, нишкни,
С чего бы это о святом?
Вышивая дни
Кладбищенским крестом,
Наступало мне на горло
Бытиё…
Всё прогоркло:
И ухмылки, и нытьё,
И карьерные
Срамные кренделя.
Лишь, наверное,
Родимая земля
Охладила
Лихоманку-круговерть.
Невредимым,
На расстеленную твердь
Лёг я – руки пораскинул —
Средь полей!
И любуясь в небе клином
Журавлей,
Обминал цветы и травы
День-деньской.
Говорят, я с виду бравый,
Городской,
Для плаката «Угоди
Хоть под трамвай!» —
Знай фасон блюди
И впредь преуспевай!
Только с виду…
Сей оптический изъян
(Не в обиду
Посторонним и друзьям) —
Тень открытого забрала
Детских снов.
Но отнюдь не помирала,
Вновь и вновь
Разъедая теневую благодать,
Вера в то, что ни в какую
Не продать, —
Не купить ни в коем случае,
(Шалишь!)
Наши вотчины дремучие.
Париж,
Очевидно, стоил мессы
Королю.
Внук крестьянский, местный,
Я уж потерплю,
Не марая в бухгалтерии
Чело,
Коль в империи
Родиться повезло,
Где со временем истлею
Просто так…
Оттого едва ль сомлею
За пятак.
Фрагмент биографии
Хлещет снег. Немудрено,
Что в глазах черным-черно.
Средь надсадной белизны
Стали б ангелы грязны,
Кабы жили на земле.
В чумовой слепящей мгле
Никому не нужен грим.
Всё равно шальной Гольфстрим
Слижет маску без труда.
Втайне тлея от стыда
(Вроде, совесть начеку),
Поплетусь ломать башку
В геометриях забот.
Вот уж сорок первый год
Аз присутствую в миру
(Где продамся, где совру,
Извернувшись половчей),
Стихоплёт и книгочей,
И едва ли мушкетёр
(Лишь язык порой остёр),
Порываюсь, как могу,
Заколачивать деньгу,
Да выходит толку пшик.
Может, впрямь я лыком шит?
Иль себя впустую сжёг,
К той, что рубль бережёт,
Подрядившись на поклон?
Нет бы – к барышне с веслом!
Сам же, помнится, ваял!
Оказалось: материал
Далеко не пластилин.
Нынче комом всякий блин,
Но свалять снеговика
Не поднимется рука,
А тем паче обе-две.
Тараканы в голове
Копошатся день-деньской.
Блоку снившийся покой
Мне и ночью не грозит.
Круглосуточный транзит
До последнего прости,
Сквозь надежду расплести
Корни выбитых зубов.
В перспективе (видит Бог!)
Рай собеса и клюка.
За помятые бока
Поощрениев не жду.
Нешто в будущем году?
Впрочем, ладно, поглядим,
Из числа сорок один
Извлекая, что война
Очень скоро начина…
Пунктир
Осень. Ни ночи, ни дня.
Ни убежать, ни вернуться.
Даже кукушка в часах,
Сколько мне жить, не ответит.
Кухонный мой монастырь,
Пасынок русского поля.
Да и варшавское гетто
Где-то поблизости строят.
Самый обычный театр,
Виселица в прихожей.
Странно, когда на кресте
Крылья мечтают расправить.
Цепкая поступь свободы
Именно здесь ощутима:
Шаг (на четыре звена)
В ритме кандальной цепи.
Вдруг оказавшийся нищим,
Ветер затравленно стонет
И набивает карманы
Памятью павшей листвы.
Сотни изношенных лиц,
Стёртые в пальцах монет.
Сходство особых примет
В полном отсутствии оных.
Вечные стужа и тьма.
Не разбирая дороги,
Просят огня батальоны.
Не о чем больше просить.
Свой средь своих и чужих.
Шапка (вестимо) по Сеньке.
Не задымит, не займётся;
Да и поджечь не посмеют.
Вновь тишина поперхнулась
Крошками чёрствого сердца.
Более крепким соседям
Не возбраняется спать.
Слушай! И не говори,
Будто не слышал. Иначе,
Вслед за утраченным слухом,
О языке позабудь.
Подлая штука – печать.
Вечная мель трафарета.
Прописью, прописью, брат;
Зыбкий, неведомый путь.
Только избитый капелью,
Соображать начинаешь,
Как над тобой посмеялась
Вскрывшая вены зима.