Бойтесь своих желаний. Они сбываются. И в первую очередь – самые глупые.
Глава 11. Польская знать
Шляхтич прилепился ко мне, как моллюск-камнеточец к куску мрамора, на конференции для сотрудников издательского бизнеса. Этот морской финик, по его словам, заприметил меня еще утром, во время приветственного кофе в фойе отеля. Потом весь день держался рядом, особого раздражения не вызывая, но и желания познакомиться поближе – тоже.
А вот вечером, когда официальная часть мероприятия закончилась и начался банкет, клеиться он начал со всей очевидностью. Но он оказался Скорпионом, а их домогательства – это просто вершина иезуитской мысли. То есть ты вроде понимаешь, что он к тебе пристает нагло и пошло, но при этом он обставляет все так, что, если ты дашь ему в морду или по яйцам, он сможет возмутиться и заявить, мол, его слова имели самый невинный смысл, а ты их неверно поняла исключительно в силу собственной испорченности. И ты же еще виноватой останешься.
Меня посещала разумная мысль свалить от него подальше, но реализовать ее мне мешало то, что он уже представился редактором издательства, а мне в период надвигавшегося кризиса и потенциальных сокращений надо было иметь запасной вариант для трудоустройства. И я продолжала его терпеть, по возможности сводя его попытки флиртовать на обсуждение мероприятия, еды и прочие не бередящие его либидо темы.
Сама я не могла воспринимать этого маленького человечка с лысой головой и обильно заросшими рыжими кудряшками руками даже вообще как мужчину, не то что как мужчину, с которым могу заняться сексом. И ладно бы он просто был некрасивым и на голову ниже меня, Шляхтич еще и постоянно мерзко смеялся, отчего из его рта волнами исходило зловоние.
Мне удалось исчезнуть с банкета по-английски, но рано я поздравила себя со счастливым избавлением. В тот же вечер Шляхтич попросился ко мне в друзья во всех соцсетях. Я могла бы дать ему от ворот поворот хотя бы на этом этапе, но корысть сыграла со мной злую шутку. Конечно, я старалась говорить только о перспективах сотрудничества, не переходя на личные темы, но это не могло заставить его не комментировать мои фотографии, не писать мне письма типа «Почему вы не пускаете никого в свое личное пространство, избегая общения с людьми?» и не сыпать витиеватыми комплиментами.
Он недвусмысленно давал понять, что я ему нравлюсь, зазывал в гости – видовая квартира на Ваське, 150 «квадратов», потолки четыре метра – и прочими способами подбивал клинья. Он даже умудрился завести знакомство с моими коллегами и, когда мы с ними ходили куда-то вместе, всегда как бы случайно подсаживался за столик, а потом пытался за меня заплатить. Я не знала, что делать.
Позволить за себя заплатить? Так после этого он получит право считать, что я принимаю его ухаживания и чем-то ему обязана, а остальные решат, что мы с ним пара. Демонстративно самой протягивать официанту деньги и просить его вернуть Шляхтичу уже отданные им купюры, да еще и на глазах общих знакомых? Это выглядит так, будто мы уже любовники, а в данный момент поссорились. Куда ни кинь, всюду клин. Но первый вариант хотя бы со стороны смотрелся более достойно и экономил, к тому же, мои деньги.
В целом я его вполне успешно игнорировала, пока он не заявил, что мама его происходит из древнего польского рода. Может, я и не хотела рожать страшненьких рыжих детей, но определенно была не против стать столбовой шляхтянкой. Красота со временем сходит с лица, как сусальное золото, а титул остается. К тому же, хорошенький ребенок у меня уже был, а Шляхтич мог и не захотеть заводить потомство.
Мне кажется, слова «жена», «супруга», да даже «спутница жизни» – такие мерзкие, пошлые и избитые… Если бы мой муж сказал обо мне какое-то из них, мне стало бы противно. То ли дело говорить о жене в третьем лице «Её сиятельство». Это да. Это я понимаю.
В общем, Шляхтич смог своим генеалогическим древом пробить лед в наших отношениях, и я начала обсуждать с ним перспективы совместной жизни. Увы, после моих вопросов и его ответов она не представлялась мне в радужных красках. Я ожидала, что он захочет сделать меня главным редактором своего издательства, но Шляхтич, напротив, настаивал, чтобы я уволилась с работы и сидела дома.
К тому времени я уже успела понять, что он мелочен и прижимист, ревнив и склонен за глаза поливать грязью всех знакомых, и сильно пожалела о своем обещании за него выйти. Хорошо хоть за три месяца ухаживаний мне удалось ни разу с ним не переспать. А сам он чего только не изобретал, чтобы оказаться со мной в одной постели! Естественно, каждый день спрашивал, когда же я к нему перееду, но я все строила из себя девицу строгих правил. Тогда он предложил поехать вместе в Париж.
В Париж, конечно, мне очень хотелось. Но я понимала, что одно дело отбрыкиваться от него в людных местах, и совсем другое – в гостиничном номере. Он, конечно, «готов» был оплатить отдельные номера, но я-то понимала, что на месте окажется, что номер один, а кровать в нем двуспальная.
В последний момент я «вспомнила», что у меня истекает срок действия загранпаспорта, и Шляхтич укатил один. И слал мне ежедневно с чужбины письма, как он по мне скучает.
Я, оставшись одна, проанализировала ситуацию. Так, если я за него выйду, отнекиваться от выполнения супружеских обязанностей у меня не получится. А если я не буду работать, то еще и окажусь полностью зависимой от него материально, и он тут же примется меня тиранить. И зачем мне такая совместная жизнь? В общем, я решила порвать с ним, но не знала, как это сделать, чтобы не остаться врагами. И вдруг меня осенило.
Из Парижа Шляхтич написал мне:
– Страшно по тебе скучаю! С нетерпением жду, когда же начнется наша совместная жизнь!
– Мы тоже ждем, – загадочно ответила я.
– Кто «мы»? – явно напрягся Шляхтич.
– Я и мой сын Сережа. Ему шесть лет, я очень хочу вас познакомить. Кстати, а в какой комнате он будет жить?
Ответа я не получила. Шляхтич исчез к чертям собачим. Воссоединился, так сказать, с семьей.
Глава 12. Слава Богу, пятница!
Помню, однажды на уроке домоводства одна моя противная одноклассница заявила, что ее бабушка как-то отказалась от работы на заводе по изготовлению валенок, так как много валенок ей не нужно, а больше там украсть нечего. Руководствуясь этой философией жизни не на одну зарплату, девица устроилась на консервный завод.
Видимо, это вполне естественное человеческое желание – получить от работы не только удовольствие от самореализации и зарплату, но и какие-то дополнительные блага. Вот и Альберт Эйнштейн, работая клерком в патентном бюро, не раз присваивал себе чужие изобретения, как я – орешки и конфеты. Впрочем, мне хозяева домов всегда предлагали угощаться, так что воровством это вряд ли может считаться.
Несмотря на свое неприглядное поведение, в Принстоне Эйнштейн – уважаемая персона и туристический бренд. Тут запросто можно купить одежду или сумку с его знаменитым языкастым портретом или формулой «Е равно эм цэ квадрат», посмотреть на его бюст, на дом, где он жил, и на университет, в котором преподавал.
Вот именно по территории университета я и решила сегодня прогуляться после работы, так как заканчивала в три часа дня и предпочитала провести время до вечера в Принстоне, а потом вернуться домой на автобусе.
По пятницам у меня был всего один дом, где жила чудесная сербская семья – мама, папа, две дочурки и сын. Это был мой любимый дом и любимые хозяева. Лара, которая была немного старше меня, всегда очень приветливо ко мне относилась и даже оставляла полноценный домашний обед – суп, салат и второе. А если в доме был праздник, меня всегда ждал большой кусок торта, причем действительно нормального торта европейского образца, а не мерзопакостного американского пирога.
Детки – трехлетний мальчик и девочки пяти и восьми лет – были такими смышлеными, милыми и ласковыми, что я, глядя на них, очень жалела, что не наблюдала, как рос мой сын.
Папу я видела редко, но в такие минуты испытывала благоговение перед его родительским талантом: он разговаривал с детьми, даже с самым младшим, как со взрослыми, безо всякого сюсюканья или наставлений, объясняя им, почему что-то надо делать, а что-то не стоит. Он не отмахивался от их вопросов, а обстоятельно на них отвечал, если знал ответ, и обещал ответить после консультации с интернетом, если не знал. И в такие минуты я остро понимала, что детям очень нужен отец. У моего же сына возможных отцов было двое, а реального – ни одного.
Меня поражало, что в доме с тремя детьми ничего не заляпано, на светлом диване нет пятен от шоколада и прилипших жвачек, а на обеденном столе – пролитых напитков, как это обычно бывает у американцев. Единственное, чем наличие детей в этом доме осложняло уборку, так это игрушки, растасканные по всем трем этажам. Я их все собирала и складывала в специально отведенной под игрушки комнате.
Убирать здесь было легко, времени было достаточно, и мне не приходилось спешить и все время опасливо смотреть на часы, выверяя время на каждую комнату, как в других домах. Я даже могла, прибрав половину дома, выкроить час, чтобы спокойно пообедать и почитать книжку.
Снаружи дом выглядел как каменный замок, а внутри был вполне обычным: большая кухня, примыкающая к ней столовая, гостиная с кожаными диванами, игровая, библиотека, кабинет, комната для занятий и спальни. В подвале была еще одна кухня, тренажерный зал, игровая и гостиная с выходом во двор, где стояла печь для барбекю. Везде мебель в классическом стиле, преимущественно белая, и много встроенных шкафов для одежды и обуви.
От большинства американских домов этот отличался разве что продуманностью, аккуратностью и легким сербским колоритом. Если бы на кухне не стояла посуда с национальным орнаментом, не висели прихватки в виде девушек в традиционной сербской одежде, а в детской не лежали книги со сказками на сербском языке, то этот дом выглядел бы вполне обычно для обеспеченных американцев.
Но вот атмосфера тут была другая. Это был один из немногих домов без вечно спертого воздуха и так любимых американцами ионизаторов, очистителей и освежителей воздуха. Тут знали, для чего нужны окна, и догадывались периодически проветривать дом вместо того, чтоб тратить сотни долларов на бесполезные приборы, обогащая «Магазин на диване».
Везде висели и стояли фотографии, по которым можно было отследить все вехи отношений Лары и ее мужа. По фото было ясно, что встречаться они начали еще во время учебы в медицинском университете, поженились через несколько лет после выпуска, а вот детей начали заводить только после 30 лет.
Если Лара возвращалась домой раньше, чем я заканчивала уборку, то мы обычно болтали о том о сем. В первую встречу она спросила меня, как мне Америка, и я честно ответила, что я не в особом восторге ни от страны, ни от ее обитателей.
– Американцы глупенькие, правда? – спросила она, и по ее тону было заметно, что она нашла во мне родную душу.
– Да, кругозор у них с игольное ушко. Зато с каким восторгом они реагируют, когда узнают, что на Южном полюсе живут пингвины, а не страусы!
Однако сегодня я так никого из хозяев и не встретила, поэтому сразу после уборки, умывшись и переодевшись, отправилась гулять по городу.
Принстон был прекрасен, и особенно чудесна была территория университета. Снег только подчеркивал величие этих готических зданий, приводивших меня в мистический трепет. Я гуляла по кампусу и завидовала студентам, живущим в таких красивых каменных зданиях с арочными окнами.
Через два часа я замерзла и зашла погреться в магазин для студентов. Чего тут только не было! Самые разнообразные деликатесы, готовая еда на любой вкус, холодильники, чайники, одежда, игрушки, лекарства, не говоря уж о богатом ассортименте канцтоваров. Я сразу вспомнила магазинчик при своей общаге, где можно было купить разве что десяток яиц, туалетную бумагу из вторсырья и колбасу с высоким содержанием манки.
Чуть не прослезившись от этих дефицитных воспоминаний, я решила хоть сейчас себя порадовать чем-то получше манной колбасы, и купила упаковку палочек сыра проволоне, обернутых пармской ветчиной, и равиоли с тремя сортами сыра. Заплатив за все двадцатку, я отправилась к остановке.
Не успела я вдоволь налюбоваться на скульптуру читателя, как подъехал автобус.
– До куда вы, мисс? – спросил водитель, когда я шагнула на подножку.
– Я еду в Юинг, хоть мне этого и не хочется.
Глава 13. Дети, кухня, церковь
В выходные поляки, разодетые в пух и прах, идут в костел. В нашем городке это для них, можно сказать, главное светское мероприятие. Надо отметить, храмов тут больше, чем магазинов, и некоторые даже работают в три смены: по утрам служат мессы для корейских католиков, днем – для мексиканских, а по вечерам – для польских. Если Лас-Вегас – город грехов, то Юинг, похоже, город замаливания грехов.
У русскоязычного населения нашего городка то ли грехов было меньше, чем у поляков, то ли мы просто не рефлексировали по этому поводу, но в выходные ходили не в церковь, а в прачечную, по магазинам и в гости. Примерно такие же планы были у меня и на сегодня, только гости у меня были виртуальными.
В субботу с утра, не завтракая и не умываясь, я устроилась на пустой еще кухне и позвонила родителям. Вся моя семья уже была в сборе по ту сторону экрана.
– Привет, мам! Как неделя прошла? – спросил Сережа неожиданно хриплым голосом.
За пять дней, что я его не видела, он, кажется, еще больше вырос. Так, а это что, усы?! А ведь только в понедельник он расспрашивал, как какает белочка… Мой сын вырос, а я это пропустила.
– В трудах и заботах. Проверяла, понимают ли американские собаки по-русски, стирала туалетную воду с подлинника Пикассо, тратила деньги изобретателя на итальянские деликатесы.
– У тебя такая интересная жизнь, мам!
– И не говори! Сама себе завидую, когда от запаха хлора не задыхаюсь и спину распрямить могу.
Проболтав со мной полчаса о школьных делах и нехотя озвучив, какой подарок ему нужен на 13-летие, сын пошел играть в стрелялки с другом из соседнего подъезда. А я подумала, что с такими усами он скоро начнет ходить по подругам.
– Повезло мне, сын такой взрослый уже, а все ласковый, как теленок, – умиленно сказала я.
– Конечно! Раз в неделю можно быть паинькой перед мамой, которая где-то там далеко живет и подарки обещает. А нам с дедом хамит!
Папа в подтверждение ее слов укоризненно покачал головой.
– Мам, у ребенка переходный возраст, это пройдет.
– Что, как пройдет, так его и заберешь? – съязвил папа.
– Нет, сначала пусть во флоте послужит, – не растерялась я.
В конце концов, я уже одиннадцать лет хочу его забрать, но мама всегда находит причины оставить Сережу при себе.
– И еще я хочу тебе сказать… У Сережи это… постель мокрая по утрам, – пробормотала мама, потупив глаза.
– Мам, что ты мнешься? Если писается, то к урологу своди, а если кончает во сне, так это в его возрасте нормально.
Так, нужно срочно забирать ребенка от родителей. Помню я, как мне в подростковые годы мама подсовывала журнальчики со статьями о том, что онанизм – это грех, а если девушка мастурбирует, ее организм перестает вырабатывать флюиды, привлекающие мужчин. Надо Сережку забрать, пока добрая бабуля ему не напела, что от любви к себе у него пиписька отвалится.
Ничего, вернусь из Штатов с деньгами, продам машину и свою однушку, и куплю нам с сыном двухкомнатные апартаменты.
– Мама, я завтра в магазин съезжу, Сереже смартфон куплю и одежду вам всем, к его дню рождения посылка дойдет. Еще тебе тысячу долларов переводом отправлю, положи их в банк под проценты, это нам с Сережей на будущую квартиру. И еще. Папа, купи ему, пожалуйста, бритву. Неприлично же в школу с таким волосатым лицом ходить!
Прачечная располагалась напротив нашего дома и была ничем не примечательной: ряды стиральных машин и сушилок, автомат для размена долларовых купюр на четвертаки (совать только носом Вашингтона вперед), да мексиканские мамаши в леопардовых леггинсах, читающие свежий «Космополитен», пока их выводок бегает по проходу. Поставив белье стираться, я сходила в местный мультифункциональный магазин, где продавали польские лекарства, книги, косметику и бело-красные флаги со всклокоченным петухом, принимали посылки и осуществляли денежные переводы. Я отправила маме деньги, а заодно пополнила счет сотового и купила картонную коробку.