Год Мудака - Бурносов Юрий Николаевич 6 стр.

— Жида бы в школе не стали учить, — резонно сказал сын. — Всех жидов повыкинули давно.

— Вот эту книжку и учи. А физика — хер с ней. Если что, я с учителем переговорю, чтоб не приставал, — пообещал Фрязин и положил книжку, но не удержался, прочел еще чуть-чуть:

— Вопрос: почему негры изобрели джаз? Известно ведь, что музыкой они считают только свою обезьянью стукотню: всякий реп, хип-хоп, реп энд би. Наверное, в начале прошлого века им не разрешали стучать, — негры были угнетенными, им можно было исполнять только разрешенную музыку. А поскольку исполнять её они ленились и не умели, у них получился джаз. И петь они не умели, — блюз получился. Когда же политкорректность и постмодернизм победили, получился стук, реп и хип-хоп.

— Это мы уже прошли, про хип-хоп, — сказал сын.

— Умный все ж мужик, даже если и скрытый жид, — сказал Фрязин и пошел опускать письмо в ящик.

Семейство Фрязиных числом четыре человека жило на улице Хасавюртовских Соглашений в нормальном двенадцатиэтажном доме на шестом этаже. Когда-то в этой четырехкомнатной квартире жили, естественно, мудаки, но потом ее выделили Фрязину, как сотруднику ВОПРАГ. Мудаки, что обитали тут ранее, теперь ютились в подвале и по идее должны быть довольны судьбой — им даже доверили уборку двора и окрестностей, а также подъездов, где часто срали и ссали. Мудаки исправно следили, чтобы не было нассано или насрано; если какой гражданин уже делал это, мудаки прогнать не смели и терпеливо дожидались, пока гражданин досрет, чтобы за ним тут же убрать, а иногда даже бегали искать бумажку. Вот и сейчас кто-то из мудаков — Фрязин их вечно путал — топтался на лестничной клетке.

— Здравствуйте, уважаемый гражданин Фрязин! Доброго вам здоровьичка! Как жена, детки?! — тут же залопотал мудак, сгибаясь в поклоне. Фрязин вспомнил не столь давний разговор с Лагутиным, который хвастался, что у них мудаки, мол, шибко учтивые. У нас тоже мудаки нехуевые, подумал Фрязин, умилился и дал мудаку сигарету. Тот заблагодарил, стал спрашивать, не помочь ли чем, не отнести ли письма, чтобы гражданин Фрязин не бил ноги зря.

— Воздухом охота подышать, — отказался от помощи Фрязин.

На улице, как водится, было тихо и благостно. Еще несколько лет назад, в домудацкий период, страшно было выйти. С Фрязина два раза шапку норковую сняли, один раз ондатровую, да один раз зарплату отобрали, он тогда слесарем работал по ремонту холодильных установок. Хорошо, не зарезали. А сейчас — хоть в полночь, хоть в три ночи, кругом закон и порядок, фонари вон светят… И никто их не побьет, потому как своевременно провели борьбу — тех, кто лампочки бьет, на этих фонарях тут же и вешали.

Ящик висел за углом, и Фрязин пошел туда, срезав угол через детскую площадку. И снова нахлынули воспоминания: вон под тем грибком обыкновенно раньше наркоманы кололись, в домике еблись пьяные подростки, в песочнице бомж спал. А сейчас — прямо, блядь, заглядение. Хоть сам с совком туда садись да куличики лепи. Вот же умные головы Мэр Великой Столицы да Сами-Знаете-Кто. Все ж жизнь пошла — не чета прежней!

С такими мыслями Фрязин опустил письмо в прорезь ящика, предварительно подумав, не написал ли чего крамольного. Цензура, конечно, нынче не та, что еще год назад даже, тогда каждое письмо вскрывали, а сейчас вроде только через два на третье. Может, не надо было писать, что Машка блядью работает? Так нет, оно теперь не блядь, оно теперь боец трудового женского фронта. Проституцию легализовали, и правильно, то ее хуй носил бог весть где, мать, бывало, вся плачет часов до трех, а то до утра, то и думай: или черные выебли да убили, или маньяк напал да на части порезал. А теперь все как у людей, всегда можно позвонить, спросить, куда поехала, с кем, на сколько, как дела идут… Заработок опять же — дай бог. Вон соседская Зинка в школе учительшей, так завидует, курва. А из учительш в бляди… в бойцы трудового женского фронта нельзя — не положено. Так что пускай завидует.

Не, правильно написал. Пусть бабка за внучку порадуется.

Фрязин возвращался назад, когда из полутьмы грибка выступила мрачная фигура.

— Гражданин Фрязин? — спросила она.

— Я, — Фрязин остановился и сделал шаг назад.

— Переговорить бы…

— О чем это? — Фрязин пожалел, что пистолета не взял. Надо же, только ведь подумал, как все хорошо да спокойно… Или это служба внутреннего контроля?

— Да вы не волнуйтесь, — сказала фигура и вышла дальше на свет. Фрязин узнал мудака Морозова и внутренне расслабился. Потом подумал и опять напрягся — какого еще хуя мудаку тут надо?

— Давайте вот сядем на лавочку, я вас надолго не задержу, — сказал мудак, доставая из кармана какие-то дорогие сигареты и протягивая Фрязину. — Садитесь, садитесь… Будет интересно.

Утро следующего дня у Фрязина началось совершенно по-дурацки, как не надо бы начинаться хорошему человеческому утру.

Во-первых, началось оно по-дурацки, потому что Фрязина лишили нового напарника — об этом мимоходом сказал дежурный. Мол, не жди. Объяснять, пизда, не стал.

Во-вторых, он начался по-дурацки, потому что отделение сплошь кишело дураками.

Дураки сидели на диванах, подоконниках, курили на крыльце, что-то делали в туалете и даже за стойкой дежурного тоже сидело два дурака.

— Что за хуйня? — отрешенно спросил еще не отошедший от вчерашней беседы с мудаком Морозовым Фрязин.

Лагутин пожал плечами:

— Сейчас в актовом зале соберут, скажут… Какой-то хуй приехал из управления, будет лекцию читать.

Мимо прошел дурак, оживленно лопоча сам с собой и помогая руками. Лагутин брезгливо посмотрел на него и предположил:

— Может, их теперь велено… того?

— Мочить, что ли?

— Ну да. Вон, в сортире аж семеро набились… Что они там делают, а? Дрочат небось?

— Нет, мочить как-то неверно. Вряд ли, — усомнился Фрязин. — А откуда они вообще взялись?

— А с утра привезли. На автобусах. Уж не знаю, где и насобирали.

— Гав! Гав! — крикнул дурак, пробегая мимо. За ним гнался еще один и отчего-то плакал, кричал:

— Бляяядь! Бляяядь!!

— В актовый зал! Все в актовый зал! — закричал кто-то.

Набились, сели. На трибуну влез усатый мужик из управления и сказал:

— Здравствуйте, товарищи. Вы, наверное, думаете все: что это нагнали слабоумных граждан? Объясняю: слабоумные граждане более не придурки, а ваши прямые коллеги.

Зал молчал, переваривая.

— Не поняли? Объясняю. Что сделал в свое время Адольф Гитлер? Адольф Гитлер велел уничтожить всех уродов, дураков и жидов.

— Правильно велел! — сказал кто-то в задних рядах.

Захихикали.

— Может, и правильно, — не смутился мужик из управления, — но нам с Адольфом Гитлером не по пути. Великая Россия суть демократическое государство. Вот примерчик только один: раньше гражданин при задержании мог потребовать адвоката, так?

— Так, — сказал в первом ряду выскочка Демин.

— Вот. А буквально через дня два выходит новая директива: гражданин может потребовать адвоката накануне задержания. Правда, не более чем за три дня.

— А как же гражданин будет за три дня знать про свое задержание?

— А хуй его знает, — разумно сказал мужик из управления. — Но демократия налицо. Тем не менее мы отвлеклись. Итак, вы думаете — зачем слабоумные граждане? Объясняю: чтобы всякие мудацкие рыла не сравнивали нашу Великую Россиию с гитлеровской Германией, принято решение: для отличия от человеконенавистнической политики Гитлера слабоумных граждан двинуть в рост. Вот на Западе всякие мудаки кичатся тем, что слабоумные граждане у них клеят коробочки, вьют веревочки и подстригают газончики. Правильно, вроде со стороны красиво. Но это своего рода шовинизм! А если слабоумный гражданин желает работать на иной работе? На его пути встают непреодолимые препоны. Поэтому принято решение: направить слабоумных граждан на работу в органы. С текущего момента каждому оперативному уполномоченному придается один слабоумный гражданин в качестве напарника. Со всеми вытекающими последствиями.

Зал встревоженно зашумел.

— А оружие? Оружие им дадут?

— В качестве оружия пока принято решение выдать электрошокеры.

— А зарплата?

— Зарплата обычная.

— А за рулем им же нельзя…

— За рулем будете сами. Если вопросов больше нету, берите по первому попавшемуся слаобумному гражданину, оформляйте и — вперед.

Фрязин вышел из актового зала в полной растерянности. Под фикусом сидел дурак и смотрел на него преданными глазами. С виду был смирный, слюни не текли. Почему-то Фрязин особенно боялся, когда слюни текут.

— Как звать? — спросил дурака Фрязин, сев на корточки.

— Гы, — улыбнулся дурак. — Володя.

— Стало быть, Володя, будешь моим напарником, — обреченно сказал Фрязин.

— Гы, — сказал Володя и пустил обильные пузыристые слюни.

Глава 7

Журнал попался интересный.

Жуя бутерброд с колбасой «самашкинской мелкорубленной», Кукин устроился на стуле и раскрыл «Итого» жирными колбасными пальцами примерно на середине.

Министр Сетевой Культуры, демократично именовавшийся Семой Лебедевым, вещал о том, как растет и развивается рунет. Основной заботой Семы было не допустить выхода из рунета в какой-либо другой нет, а также не пускать в рунет лазутчиков из разных других нетов. Интервью с министром остроумно называлось «На net и суда нет». Использование латиницы подчеркивало демократический характер издания — и за меньшие нарушения его легко могли бы закрыть, как закрыли всякие другие. Вернее, закрылись они сами — как сказали в новостях, из-за угрызений совести вследствие проявлений космополитизма.

Сема Лебедев был, наверно, еврей. Вернее, не еврей, а непонятно кто — на таких постах трудились люди, имевшие в паспорте специальную печатку «Жидом не считать». Только с Кукиным таких работало трое.

Кукин листнул дальше, жуя.

В колонке опровергалась новость о присуждении Нобелевской премии по литературе писателю-фантасту А. Позоричу, который уехал в Америку в период обострения антимудацких настроений. Когда Кантемировская дивизия с триумфом вошла в Харьков, Позорич переоделся в женское платье и покинул город. С собой он якобы вывез скандальный роман «Вольдемар, президент», который затем издал у Галлимара в Париже, за что и получил — опять же якобы — Нобелевскую премию.

«Итого» утверждал, что премию гнусному писателю не дали, роман никто не издавал и вообще его в природе не существует, а Нобелевку на самом деле опять дали Министру Великой Русской Литературы Микитину, и опять за книгу «Русские идут» — уже четвертый раз. Для более убедительного описания вручения тут же была присобачена мутная фотография министра во фраке на некоей трибуне, а также написано, что весь нобелевский комитет плакал от счастья.

Большая часть журнала была посвящена голубым. Репортаж об открытии нового гей-клуба в Мурманске, маневры специального десантного полка «Голубые молнии», выход киберсупербестселлера «Алмазный мой конец» — завершающей книги «алмазной» декалогии легендарного Дурцева.

Книгам вообще уделялось много места. Целая серия трудов Министра Лебедева — «Как сделать вебсайт», «Как не делать вебсайт», «Стоит ли делать вебсайт», «Как заказать мне вебсайт». Новый Квакунин — «Заговор сионских подлецов»… Эту надо бы купить, Кукин любил цикл про сыщика Пендюрина, а с тех пор, как автор объединил в одну компанию сыщика, монахиню Евстафию и черного бульдога, книжки пошли совсем уж нарасхват — такое эта троица вытворяла… В секс-шопах даже набор появился: резиновый сыщик, резиновая Евстафия, резиновый бульдог. Хочешь, составляй композиции, сверяясь с текстом, хочешь, сам пользуйся.

От таких мыслей у Кукина встал было хуй, но тут зазвонил телефон и хуй упал. Кукин, жуя, взял трубку и обнаружил, что звонят не ему, но прекрасно слышно, чего говорят люди.

— Привет, Петрович!

— Здорово!

— Новость слыхал?

— А шо?

— Дураков в милицию набрали, в ВОПРАГ! По улице иду, а навстречу дурак в форме! Весь в соплях! Честь мне отдал!

— Во! А к чему бы такое?

— Суть правильное решение. Антимудацкая политика, милый мой. Мудак теперь видит что?

— Хуй что он видит.

— Мудак видит, что он хуже даже дурака! То есть слабоумного гражданина. Может, мудак профессор и доктор наук, а слабоумный гражданин его всегда может пиздануть промеж глаз, и все дела. Потому что — гражданин! Потому что не читал всяких там, блядь, маратов гельманов!

— До чего же мудрый человек Сами-Знаете-Кто!

— Да уж! Да уж!

В трубке запикало, а Кукин остался в недоумении, жуя. Вот же как работает связь.

С самого утра он хворал головой и блевал после вчерашнего перепоя, потом поспал малость и очнулся бодрым и голодным. Кстати обнаружилась колбаса, какие-то консервы без этикетки — малопонятная серая кашица, с равным успехом мясная как и рыбная, но съедобная, потому Кукин ел-ел и не мог остановиться.

Он бы и дальше ел, листая журнал, но тут ввалилась Лолка, держа под мышкой большой художественный альбом. В бархате, с кистями.

— Это еще что? — спросил Кукин, жуя.

— Видишь же — альбом.

— Я вижу. Что за художник?

— Никас Сарафанов. Модный. Пиздажист. Писать о нем буду, вот, взяла для вдохновения.

— Кто-кто? — привстал Кукин, жуя.

— Пиздажист. Пёзды рисует. Сейчас модно — не портреты рисовать, а пёзды. Представь, приходят гости, а на стене пизда в рамке. Портрет сразу можно угадать чей, а тут — интрига: хозяйка ли дома, дочка ли ее, а может, бабушка… Аля Богачева, говорят, заказала аж восемь своих и еще пять — других эстрадных звезд. Деньги к нему рекой текут.

— Ты ему свою закажи, — посоветовал Кукин, жуя. — Пока не обросла по новой.

— Дурак, — не обиделась Лолка.

— Слабоумный гражданин, — поправил Кукин, жуя. — Дураков у нас теперь нет. И в сказках Иван-дурак теперь будет Иван-слабоумный гражданин. «Обманули слабоумного гражданина на четыре кулака». Хотя можно сказать и «Обманули мудака на четыре кулака», наверное, это идеологически выдержано.

— Опомнился, — хмыкнула Лолка. — Ивана-дурака сто лет как отменили. Непатриотично. Иван должен быть умный. В сказках теперь Абрам-дурак.

— В русских народных? — не поверил Кукин, жуя.

— В них.

— До чего же умный человек Сами-Знаете-Кто, — сказал Кукин, жуя. — Альбом покажи.

— У тебя руки жирные.

— Ничего не жирные, я двумя пальцами держу.

Пёзды оказались все на одно лицо. Конечно, были там рыжие, черные, бритые, с вдетыми колечками, одна даже с бородавкой. Но по сути пизда всегда пизда, пиздой и останется… Знакомых среди них Кукин, жуя, не обнаружил.

— А про мужиков такого нет? — спросил он, жуя.

— Ну подумай сам, — рассудительно сказала Лолка, что-то делая в волосах. — У баб оно все практически без разницы. Ну есть у кого поглубже там или еще как… А снаружи — одна малина. А у вас? У одного кривой, у другого маленький, у третьего одно яйцо больше другого… Конечно, никто позировать не сядет.

— Разумно…

— Ты скажи лучше, чего не на работе?

— Напился вчера. Отгул взял.

— А откуда про дураков знаешь?

— Про слабоумных граждан, — опять поправил Кукин, жуя. — В телефоне подслушал. Так что ты по телефону что попало не тренди.

Дурак Володя говорить по-русски не разумел. Сидел в машине, открывал и закрывал бардачок. Нашел блестящие наручники, обрадовался.

— Карашки, — сказал он, сияя. — Карашки и пытоси.

— Чего это он? — не понял Лагутин, с интересом наблюдавший за дурацкими эволюциями.