— Сквозь землю! — вдруг закричала Зинка. — Я знаю где цемент! Ну как я сразу не догадалась… У нас же сзади бани устроен под землей большой отстойник. Его еще военные забетонировали для фильтровки сточных вод. По санитарным нормам так необходимо. Он там припрятан, больше негде… Вот я дура!!
Мы ринулись за баню и, действительно, под старым трактором увидели в земле большой люк, закрытый рубероидом. Витька отогнал трактор в сторону, мы отодвинули металлическую крышку и нашим глазам предстало удивительное зрелище: двенадцать тонн прекрасного цемента были покрыты тонкой розовой пенкой. Нежной пенкой от тех самых кролей, которых Витька постирал в машинке. Под двухметровым слоем мокрого цемента навеки с миром упокоилось двести ящиков прочной итальянской плитки и пятьдесят мешков качественного клея. Я пальцем постучал по серой поверхности цемента:
— Прекрасный саркофаг, друзья. Бетонный куб весом в тридцать тонн. Ты, Витя, безумный гений. Осталось лишь тебя слепить из гипса с дохлым кроликом на руках и гладильной доской подмышкой. Изготовить в масштабе четыре к одному, укрепить на этом постаменте и потомство получит замечательный памятник человеческому долбоэпизму. А наши правнуки, обнаружив через тыщщу лет под этим кубом полированую плитку с изящной позолотой будут долго ломать голову над тем, какая же страшная катастрофа здесь произошла… Нужно лишь подождать двадцать восемь дней, пока бетон не наберет прочность.
Витька улыбнулся и развел руками. Йончи плюнул в землю.
— Да ладно Вам, — засмеялась Зинка и утерла слезы, — мой папа такой веселый человек! Он любит юмор и оценит эту шутку. К тому же завтра — Первое Апреля.
С этими словами она вынула у Йончика из за уха острый карандаш и нацарапала прямо на цементе:
С Первым Апреля, папочка!
Твоя Зинуля.
Домой мы возвращались на машине: Вениамин оценил витькины усилия по спасению мертвых кроликов и в благодарность отдал ему армейскую "буханку". Правда, узнав, что при спасении кролей появился побочный эффект в виде саркофага из цемента, хотел машину отобрать назад. Но Зинка помешала. На совесть папе придавила, вспомнила тухлые яйца… короче, обошлось. Витя был счастлив:
— Во поперло, пацаны. Машина — зверь! — целовал он руль, — Я теперь похоронный бизнес развинчу по полной. Ритуальные услуги- это Вам не свадьбы с мордобоем. Клиенты спокойные, не нервничают. Капусту не жмут… Все росвиговские жмурики мои будут…, Ты это, шеф, если кого на кладбище пристроить надо, теперь ко мне обращайся — сделаю скидку. Тебя, вообще, могу бесплатно похорони…
— Спасибо, Витя. — я произнес, листая "Перевод Смыслов", который дал мне Ролик, — как помру, обязательно обращусь, ибо "…Мирская жизнь — всего лишь игра и потеха, а Последняя обитель — это настоящяя жизнь. "
— Сильно написано, — Витя стал серьезным, — надо бы почитать.
— Почитай, почитай. — отозвался Ролик, — Может еще получится вернуть тебя в цивилизованое общество. Недаром мусульмане считают лучшим из людей того, кто желает пролить свет Господа внутрь себя… Только руки сначала помой, засранец. Такими пальцами к Книге прикасаться грех.
Ролик ехал с нами. Брови и ресницы еще не выросли и потому он походил на воинствующего фанатика в обгорелой бандане. Роланда нам вернули после долгого выяснения странных обстоятельств его проникновения за нейтральную полосу. Сначала румынские власти связались с украинским командованием, видимо, в надежде совершить выгодный обмен или получить выкуп. Но украинцы, не долго думая, посоветовали румынам Ролика расстрелять по-тихому и тело прикопать на берегу Турунчука. Мол, у нас и так проблем полно, выборы на носу, министр в отпуске, а тут еще шпионы какие то… Тогда, почуяв недоброе, Ролик заговорил. И заговорил по-немецки. Связались с германским посольством и, идентифицировав личность "разведчика", Ролика отпустили. Немецкий подданый, как никак. Теперь он колыхался рядом со мной на диване, который Витька привинтил к полу УАЗа и набирал на планшете текст:
"Камрад Беркем! Сегодня я прошел очередной этап выживания в сложных условиях. Местность пересеченная, с водными преградами. Умеренная климатическая зона. Рядом море. Территория идеально подходит для устройства тренировочного лагеря. С местными структурами контакт налажен. Набирай группу курсантов и готовь к отправке. Вас примет на базе камрад Вениамин. С уважением, Роланд."
Но "камрад Вениамин" после нашего отъезда несколько пересмотрел свои взгляды на концепцию выживания в Одессе. Он выкопал в лесу все свои заначки с гречневой крупой и теперь, лежа на диване у камина, жрал сладкие финики с курагой и смаковал красное закарпатское вино, привезенное ему в подарок. Накрывшись теплым пледом, он размышлял об открытии интернет-магазина по продаже противогазов, армейской обуви и камуфлированного белья. "Неплохо бы еще столкнуть этим "сюрвивайлам" оцинкованые тазы и пять мешков хозяйственного мыла…А весла куда?… эх, жалко лодка сгнила… продам в нагрузку к сапогам и флягам. Полевые ранцы и санитарные сумки столкну выживальщикам через "Ганзу". Если трафаретом набить "G151", разлетятся как горячие пирожки на ярмарке… Там еще две бухты телефонного кабеля завалялось и костюмы химзащиты… Отвезу на Седьмой километр. Надо же когда то расчистить этот чертов чердак!" — думал Веник. Джокервиль так и не сложился — вместо бункера молдавские работяги отлили Вениамину прекрасный бассейн с террасой. С просторной террасы открывался великолепный вид на Черное море. А как Вы думали? Надо же где то купаться его внукам? Касательно внуков сомнений у Веника не было — Йонас, по приезду на Закарпатье, моментально женился на Зинке и вскоре у них родился маленький кучерявый мальчик. Он появился на свет, был счастлив и не знал, что мир катится в бездну, близится Армагеддон и дорожает водка. Он просто жил и улыбался нам своим слюнявым ртом.
© Copyright: Валдис Йодли, 2012
Свидетельство о публикации № 21204041855
Секрет уникального клева
Мы ехали на ночную рыбалку. Ночную рыбалку на сома. Мы — это Йончи, я, Витек и Роланд. Блистала золотом роскошная осень, прозрачное небо уносилось стремительно вверх и к лицу прилипали паутинки. Было тепло. На сома мы собрались по двум веским причинам. Во первых, Роланд скучал и хотел поесть настоящей рыбьей ухи. Во вторых — Йончи был изумительный рыболов. Профессионал.
— Это ему по наследству передалось, — объяснял я Роланду пока мы тряслись в витькином катафалке. Витька нехотя согласился нас сопровождать да и то, лишь потому что любил горячую уху. Остальное Витя не любил. Ни рыбалку, ни реку, ни снасти. И тому была своя причина… — По наследству передалось. — продолжал я, — так же как и фамилия. Ты как думаешь, Ролик, почему у Витьки с Йончиком фамилия — Рыбалко?
— Почему? — заинтересованно спрашивал Роланд, — Что то потомственное?
— Угадал, Ролик! — я потрепал его по плечу. — И не "что то", а офигенно-конкретно "потомственное". Ты ведь помнишь, еще в школе Витюхина мамаша вечно рыбой на рынке торговала?
— Ну да, — Ролик поморщился, — от него вечно рыбьим жиром воняло. И шелуха из карманов сыпалась…
— Так вот, рыбу добывал витькин отец, Филип Михалыч. И что поразительно, добывал всегда много и регулярно. Все окрестные рыбаки с ума сходили когда он под вечер шел домой с полной сумкой свежей рыбы. Было определенно ясно, что Михалыч владеет какой то древней рыболовной тайной, но выявить ее было невозможно. Рыбаки бились в истерике. Следили за каждым его шагом, копировали снасти, пробовали опарышей на вкус — ничего не помогало… Витькин батя повесит на балкон дохлую курицу, опарышей в песок собирает, завтра пол района уже увешено дохлыми курицами. Повесит Михалыч утку — на всех балконах дохлые утки висят. Личинки падали в песок килограммами, вонь стояла на все Росвигово, искались лучшие снасти, на блесна резались серебрянные портсигары — ан нет! У Филип Михалыча судак берет, а остальные с пустыми руками. Ровно в шесть вечера — мешок рыбы, а утром маман уже на базаре. Катастрофа. И главное, никто не мог расколоть батин секрет… Оказывается, — сказал я таинственно и Ролик вытащил блокнот, собираясь что то там чиркать, — Собака была зарыта в трех котах. Да-да, Ролик, у семьи Рыбалко было на службе три кота. Коты были не породистые, дворовые, с простыми именами — Гриша, Коля и Толян. С фантазией у витькиного бати было не богато, поэтому он нарек животных именами коллег по цеху. Так вот, при надлежащем уходе и соответственном питании эти коты плодоносили прекрасными глистами. Причем, самых лучших глистов давал косоглазый Григорий. Глисты у него были упругие, сиреневые с красными прожилками. Жерех на них брал как сумасшедший. — Я глотнул пива, а Роланд почесал себе плечи, — Ну, не только жерех. Все брало, мирена, карп, лещ… Так брало, что Филип Михалыч пару раз чуть не сломал свою бамбуковую удочку. Другую удочку он не признавал и ловил удочкой, доставшейся ему в наследство от Мих Борисыча, витькиного деда. А чтобы его не раскусили конкуренты-рыбаки, витин батя изготовил себе баночку с двойным дном. Сверху были обычные опарыши, а снизу, под дном, те самые волшебные глисты. Он брал незаметно мизинцем одного, раскусывал пополам и, если кто то рядом за ним наблюдал, вторую половинку проглатывал. Для конспирации. Хоронил тайну в себе, так сказать. Охреневшие рыбаки бесились от ярости, и в припадке ломали японские спиннинги — у них на те же опарыши рыба не берет, а Фильке прет одна за другой… Ну, там еще мамина заслуга была, она для насыщенного колорита кормила котов свеклой и капала каждому в рот перед сном немного яблочного уксуса. Тогда глисты выходили вовремя, были подвижные и с кислинкой. Видимо, рыба это ценила. И что интересно, срать эти коты любили только в витькины кеды. Убежден, что из манил тонкий аромат немытых школьных ног. Только Витьке купили белые кеды — Гриша там уже наживку сбросил. Кеды вынесли на балкон, купили новые. Витька их спрятал на шкаф, но бесполезно — туда насрали Коля и Толян. Опять тряпичные контейнеры для сбора полезных паразитов вынесли на балкон. Третьими кедами Витька уже не рисковал, держал в холодильнике. Однако, потеря обуви была не самым трагичным эпизодом в витиной судьбе. В его обязанности входил своевременный сбор наживки из кошачьего кала. Каждый день, прийдя со школы, он выходил на балкон и ждал кошачьей дефекации. Затем, после кошачьих потуг, умело выковыривал предварительно пожеваной спичкой, извивающиеся драгоценности и складывал их в специальную консервную банку… Вот почему, Роланд, Витька стал котофобом, потерял нюх и невзлюбил животных… А свою неприязнь Витька выплескивал своеобразно. Так как физического насилия над питомцами не допускала маман, то Витька отрывался над котами иначе. Вечером, когда отец приносил рыбу, Витюха садился потрошить ее на балконе. Садился сам, без лишних просьб. Ибо это был его звездный час. Гриша, Коля и Толян ходили судорожной походкой вокруг злорадно улыбающегося Виктора, терлись о его ноги, нюхали рыбьи потроха, лизали рыбью чешую и всем своим видом говорили: — Витенька, дорогой, ну кинь хоть одну рыбью голову. Мы больше не будем срать в твои кеды… Витя ничего не кидал, отпихивал котов ногой и коты мерзко мявчали на весь микрорайон. И продолжали срать в кеды. Так продолжалось бы долго, если б в один несчастный день Григорий не пропал. Он в очередной раз ходил кругами вокруг Витьки, у которого руки были по локоть в вонючей рыбьей требухе, страстно умолял на своем кошачьем языке кинуть ему рыбий хвост и вдруг, в какой то момент, похоже, потерял рассудок: схватил зубами, тварь косоглазая, самую красивую рыбеху и сиганул с ней со второго этажа в кусты сирени. Коля и Толян попробовали было поддержать попытку переворота, схватили по мирене, но Витька ловко поймал обоих бунтовщиков за хвосты уже в воздухе. Так и принес мятежников с рыбой в зубах на кухню маман. Котов простили, но Гриша не вернулся. К тому же, от пережитого стресса у оставшихся доноров пропали бесценные глисты. Семья Рыбалко была в панике: продавать на рынке было нечего, батя запил, коты разбежались. Маман потеряла торговый лоток. Филип Михалыч пробовал было вырастить наживку в себе, но от алкоголя глисты были вялые и мелкие, быстро дохли и рыба не брала. Так умерла уникальная тайна и с ней великий семейный бизнес…
— Зато у меня появились новые кеды, — сказал Витя и выплюнул спичку в окно катафалка.
Мы уже съехали с трассы и заезжали через дамбу в лес. А доброньский лес, я Вам скажу, это те еще джунгли — лианы, заросли и грязи по колено. Пройти можно только на телеге или на хорошей резине. Такой, как у нашего катафалка. И, как бы в подтверждение моих слов, сразу у реки мы наткнулись на джип, доверху заляпаный грязью. Он надежно сидел на пузе и рядом на четвереньках ползали два перепачканых субъекта.
— Мужики, подтяните, — радостно пополз к нашей машине один. — со вчерашнего дня выбираемся.
— Я че, похож на мать Терезу? — Витька глянул на себя в зеркало заднего вида и, свесившись в окно, добавил, — График у меня плотный, пацаны… Занят я!
— Полный бак топлива. — сказал первый.
— И ящик пива. — обреченно добавил второй.
— О, бля! — Витька резко выскочил наружу, — так хули ерепениться, я всегда за помощь на дороге. Че там у вас?… Рулевые тяги вырвало… Вот она, современная техника… Ну че, пацаны, выгружайтесь, — обратился он к нам, — тут до речки рукой подать. У меня срочный бизнес. И не расслабляйтесь, вернусь, чтоб уха была уже готова.
Витька стал ковыряться под джипом, а мы повыкидывали вещи на серый песок. Кромка воды была совсем близко, поэтому Йончи сразу стал раскладывать снасти. До захода солнца он еще надеялся поймать на воблера пару щук. Я же взял лопату и собрался копать медведок. Не знаю как у Вас, но на Латорице ночные сомы хорошо идут на медведку. Роланд был оставлен на базе сторожить вещи, а чтобы он не скучал Йончи ткнул ему в руки небольшую удочку с малюсеньким крючком.
— Будешь уклеек ловить, — Йончи бросил в воду пару горстей приманки. — тут за час можно их ведро надергать.
— Мы, Ролик, пойдем по берегу, — обратился я к немецкому повару, — а ты тут постой на бережку. Мы через час-полтора вернемся. Только борщевик не трогай — от него можешь сильные ожоги получить. И синие ягодки не глотай — отравишься. А если прикоснешся к зеленой лягушке с тремя красными точками на спине — сразу беги к аптечке и коли адреналин в сердце. Иначе — кранты. Укусит шершень — жало отсоси, а если черная ящерица с желтыми…
— Короче, Роландо, не трогай ничего, а то подохнешь. И опарышей не ешь, — отозвался из под джипа Витек, — эт те не Германия, … Карпаты, йоханый карась…
Я с Йончиком разделся догола и стал намазывать себя сверху донизу липкой синей грязью из реки. Это старый надежный способ местных аборигенов спасти себя от солнечных ожогов и комаров. Роланд наблюдал за нами квадратными от ужаса глазами.
— Намажешься? — протянул я ему кусок вонючей грязи.
— Данке шон…, — отшатнулся от меня Ролик так, если б я протянул ему рюмку с цианистым калием.
Мы с Йонасом натянули на серые тела трусы и пошли вниз вдоль реки. Оглянувшись, я увидел как Ролик снял с крючка первую рыбешку и бережно отпустил ее назад в воду. "Счастливый человек"- решил я и направился к дамбе копать медведок.
Тем временем Ролик неплохо освоился: он приловчился подсекать мелких уклеек и выдернул из воды их уже с десяток. Хотя, хер знает, может это была одна и та же рыбка, которую он пускал в воду. Правда, один раз Ролик зацепился крючком за тоненькую тростинку, торчавшую в двух шагах от берега. Подергал леску. Леска не отцеплялась и крючок залез еще глубже. Дернул еще. Бесполезно. Рвать снасти Роланду не позволяло тонкое строение души: как же рыбачить то дальше? Тогда он полностью обнажился, вокруг не было ни души, и медленно ступил в воду. Сделав первый шаг, он сразу погрузился по колено в вонючую грязь. Из воды побежали мелкие пузырьки. Запахло резко сероводородом. Стало щекотно ногам и он засмеялся. Выдернул ногу и шагнул еще — до крючка оставалось рукой подать, однако ноги по самые яйца увязли в густой жиже. Роланд попробовал было дернуться, но зря — тягучая суспензия держала крепко и при каждом лишнем движении затягивала глубже. Воды было по грудь. Вдруг Роланду стало очень скучно и неинтересно. Рядом проплыла некрупная змея. Почему то захотелось в Германию к Зинке и Ролик истошно, во весь голос, завопил… Когда угасло эхо его опять обняла тишина. Лишь на дереве стрекотала зеленая лягушка с тремя красными точками на спине. Вода в реке медленно прибывала, похоже в горах прошел дождь. Ролик не шевелился. На голову села перламутровая стрекоза и Роланд медленно впал в транс…
Часа через два, с медведками шуршащими в пеналах, я встретился с Йонасом под старым вязом. С пояса у Йончика свисала огромная щука. Нужно было торопиться до заката расставить закидушки на сома и мы поспешили к базе. Вернувшись назад я оторопел: в воде стоял пунцовый Ролик. Морда его обгорела от солнца, а спина была в огромных пятнах от комариных укусов. Вода доходила до подбородка и, если бы не лежащая на берегу удочка, то Ролик мог бы стать фрагментом эпического настенного панно " Белорусские партизаны выбираются из немецкого кольца". Глаза его были полузакрыты, а на устах застыла блаженная улыбка… Крестьяне, приехавшие на повозке за речным песком имели счастье созерцать фантастическую картину: два синих существа извлекали из воды третье, пятнисто-красное, из задницы которого торчала крупная устрица, а с члена свисало несколько жирных пиявок. В довершение всего, щуку, оставленную в кустах на время спасения Ролика, разодрали в клочья сельские псы, а спиннинг скомуниздили подростки… Так что, пацаны, если бы не ящик пива, привезенный Витькой в полночь, рыбалку можно было бы назвать не очень удачной…
Ровно год спустя я с Йончиком и Витькой трясся в катафалке вдоль дамбы. Мы ехали "в ночную" на сома.
— А что, Витюха? — спросил я подсобника, — не приехал этим летом твой школьный друг Роланд? Обиделся, что ли на нас?
— Да ты че, шеф! — воскликнул Витя, — Ролик до сих пор в восторге … Ему эта рыбалка резко на пользу пошла. Прикинь, вернулся домой и открыл рыбный ресторан на Рейне. Бабло ему поперло не по-детски… И, что интересно, перед этим он сразу усыновил трех котов. Назвал только по дурному: Веймар, Эргардт и Артур… Гы-ы-ы, Артур, бля… а хули, немцы, они такие долбойопы… Не мог просто Гришей назвать?
(фрагмент)
© Copyright: Валдис Йодли, 2012
Свидетельство о публикации № 21204041848
Патефон и Джек-потрошитель
Между прочим, Нива очень даже класный аппарат. Моя первая машина. Правда, звукоизоляция ни к черту… даже воробьиное чириканье в салоне слышно. Я себе старушенцию такую взял за три штуки долларов, пригнал домой, договорился с ментами на учет поставить без очереди. Но по пути дьявол меня занес к мужикам в столярку покупкой похвастаться. Поставил обновку перед эстакадой, движок не глушу, демонстрирую всю мощь отечественного автопрома, пацаны на досках штабелированых сидят, смотрят. Димыч подошел и колеса ногами пинает:
— Ниче так колымага, для восемьдесят восьмого года некислое состояние, — снизу заглянул, — только карданы поменяй, а то вибрирует очень. Ну и сцепление с раздаткой надо бы новое — это воняет уже, а раздатка клинит. Лонжероны подгнили, рулевые тяги погнулись, салон перекидать и печку настроить, летом салон греть не камильфо, а так — супер агрегат!
Ходим, щупаем "марусю" мою, как вдруг красненькая машинка закатывает, хер знает какая, я в моделях не силен, и вылазит из нее Оксана в розовом платьечке. Она у нас танцшколу имеет, балерина местная, приехала цвет морилки на двери выбирать. Васька ей каталог вытащил, цвета показывает, та смотрит, головой кивает, а пацаны на досках сидят и строение мышц на ногах балеринских изучают. Из тенечка за этой картиной Джек-потрошитель наблюдает — псина наша сторожевая. Его Михалыч пару лет назад в локомотивном депо подобрал полудохлого, выкормил, так он теперь у дровяного склада на цепи сидит, цыганей отпугивает. На цепи, потому как непривязаный он без Михалыча весьма опасен становится, уже всю округу зашугал — напротив колбасный склад, так только Михалыч бутылку водки откупорит, Джек сразу чешет на склад — палку колбасы сдернет с перекладины и Михалычу в зубах несет, мол, спасибо Михалыч, что спас меня от железнодорожных садистов. А кладовщику надоело колбасу терять, так он от погранцов трех овчарок притащил, злые такие, зубья величиной с палец, какая то голландская порода редкая. Ну, Джек в очередной раз за закусью пошел, тут эти голландцы как накинутся на него… хули делов, Джеки-чан двоих сразу положил, а одну изнасиловал, видать, сука была. Взял палку сервелата и к Михалычу. Кладовщик рыдает над тушками перекушеными, бля, сам виноват — не хер было импортных собак натравливать на деревенскую псину.