27. Поездка к сыну.
Памяти Арнольда Анатольевича посвящается.
Арнольд поплевал на пальцы, коротким и точным движением хватанул задвижку, открывая дверцу железной печи-буржуйки, свесился в довольно неудобной позе со стула и принялся подкладывать поленья в стреляющее искрами пламя. Последним чурбачком прикрыл дверцу и, не выпрямляясь, положил деревяшку на пол. Упёрся в неё палцами и побарабанил, словно играя на трубе, пропев при этом.
- Прум-пу-пу пу-пум!
- Очередной шедевр сочиняешь, Анатольич?
Он не ответил, что-то ещё ритмично промычал, кивая в такт головой, а потом весь заискрился весельем и сообщил.
- В воскресенье к сыну ездил. Он здесь, недалеко, в учебке служит.
Я понял, что это только предисловие и молча кивнул, приготовившись слушать.
- Приезжаю, значит, захожу на КПП. А там уже сидят всякие папы-мамы с чадами и без. Ну, я дежурному сказал, чтобы Димку вызвали, сел в уголочке и жду.
Рядом мамаша сидит вся в слезах. Возле неё юный защитник земли русской пирожок какой-то жуёт и рассказывает, что кормят плохо, спать дают мало, гоняют много.... А сам, и в самом деле, худой, бледный. К другим родителям ещё никто не пришёл и они сидят и слушают эти причитания. Настроение у всех, прямо сказать, паршивое.
Открывается дверь, заходит ещё один солдатик жалкого вида. И снова, но другой мамаше: бьют. гоняют, измываются. Тут уже и у меня настроение начинает пропадать. Вот, думаю, не повезло Дмитрию. Попал в такое гадкое место. Сижу сам не свой, речь успокоительную готовлю. Распахивается дверь и влетает Димка. Не поверишь, плечи - во, рожа - во! Весь лоснится. Румяный. Все даже притихли.
Я его тоже спрашиваю насчёт кормёжки, сна и прочего солдатского удовольствия. А он в ответ совсем не то отвечает, что те маменькины сыночки говорили. Кормят, говорит, отлично, гоняют очень мало. Если так и дальше будут гонять, то он вместо многоборья на конкурсе толстяков будет участвовать.
- Как насчёт битья, - интересуюсь.
- Ещё чего, - обижается Димка, - Хотел бы я посмотреть на того, кому своего здоровья не жалко.
И тут только я обращаю внимание, что все родители уже не обращают внимания на своих сыночков-то, а внимательно нас слушают. А мама, сидевшая рядом, возьми и спроси.
- А сколько Вы уже прослужили?
- Столько же, сколько и Ваш сын, - Дмитрий отвечает, - Мы с ним в одном взводе.
Тут я уже себя неудобно в этой компании почувствовал. Толкнул я Димку в бок и вышли с ним на улицу. Как оказалось - вовремя. Дмитрия на его армейские новости понесло. За несколько минут я узнал, что на кроссе он первым был, на стрельбах отличился, увольнение заработал....
Вот. думаю, если бы те родители и это услышали, то совсем бы порасстраивались. А сейчас, спустя некоторое время, стал я обдумывать эту интересную ситуацию. По-моему, мы все сами виноваты, что наши сыновья в армии в неподходящих условиях оказываются. Я имею в виду родителей.
- И себя тоже? - интересуюсь я.
- Нет. К счастью, мне хватило ума, а, может быть, простого везения и интуиции, чтобы не наделать общепринятых ошибок в воспитании моих детей. Но в своём больнинстве родители, как заядлые спортсмены, участвуюя в какой-то нескончаемой гонке за рублём, должностями, благами и ещё чёрт знает чем, совсем забывают, что никто кроме них самих не будет готовить пацанов не только к службе в армии, но и к жизни вообще. Ты обрати внимание: на дачу обязательно с детьми, а на спортивную секцию, если ребёнок на неё ходит, то делает это самостоятельно. И довольно часто пацан просто перестаёт заниматься. А, если бы папаша, с сыном или мать с дочерью вместе ходили заниматься, то у нас в стране не было бы проблемы со всякого рода дистрофиками, которые оказываются в армии и для которых самая обычная дисциплина и распорядок представляются системой, в которой "бьют и гоняют".
- Твои бы слова, да богу в уши, - иронизирую я, хотя и понимаю, что ирония в данном случае неуместна.
1991 год.
28. Служба в запасе.
Сборам "дикой" мотострелковой краснокутской дивизии посвящается.(подражание великим поэтам)
И, вот. нам сделали тревогу.
Сейчас того не описать,
Как собирались все в дорогу
Россию-матушку спасать.
Не сбились в кучу люди, кони,
Поскольку не было коней.
Лишь мат носился в общем стоне
Толпы, бродившей среди пней.
- Ребята! Шапку не видали?
Но мат в ответ. Повсюду мат.
Другие валенки искали,
А кто нашёл, был очень рад.
Палатку дружно собирали.
Вдруг стало тихо. Ни гу-гу.
Потом, как жеребцы заржали
Когда связиста увидали:
Весь в проводах лежал в снегу.
Пронёсся слух среди народа,
Что повезут войска сейчас
Туда, где в тёплую погоду,
И сам Макар телят не пас...
В конце учений смотр строя
Провёл заезжий генерал.
Обросших, грязный негероев
Толпой свиней, в сердцах, назвал.
И шагу сделать не пришлось,
Как был наш командир взбешён.
Когда из строя донеслось,
Что сам свинья в лампасах он.....
1980-1990 годы.
29. Как на войне.
"В соответствии с Законом О Всеобщей.... приказываю явиться" читал я повестку. Далее было написано про то, что надо иметь кружку, ложку... В конце списка ручкой было приписано: тёплое нижнее бельё. Это меня изрядно озадачило. Нижнего белья тёплого у меня не было. Перестав дружить с Китаем, наша родина оставила нас без замечательных китайских кальсон с начёсом. Гарнитур назывался "Дружба". Мне вдруг захотелось дружбы. Правда. у меня была зимняя тельняшка. Это было не хуже китайской "Дружбы", но на нижнюю часть ничего лучше шерстяного спортивного костюма не придумывалось.
Зато у меня был комплект лётного обмундирования. Это было получше китайского барахла. Его-то я и надел. Погода к тому располагала. За окном был январь. Снегу в этот год навалило до... почти до пояса. Морозы по ночам подбирались к отметке минус тридцать по Цельсию. Днём, правда, отпускало до двадцати.
Возле военкомата шла посадка в автобусы. Видно было, что народу призывают много. Из динамиков неслись бравурные марши. Любимая родина, если захочет тебя убить, на музыку не поскупится. Пьянь, пардон, воины запаса расползались по автобусам. Причём сами. И лишь только потому, что там было теплее, чем на улице и можно было продолжить возлияния. Те, кто потрезвее рассаживались на передних сиденьях, а на задних шло опустошение посуды. Оттуда же доносилась перебранка, хохот и, время от времени, кто-то из принявших на душу, проползал по проходу поучить водителя или пристать к кому-нибудь. Большую часть пути всё обходилось более или менее мирно, но с приближением к месту назначения, выкушавшие огненной воды вели себя всё более агрессивно.
Слегка стали распускать руки. Трезвые держали коллективную оборону лучше. Где дипломатией, где уговорами, но конфликты сглаживались. По крайней мере, в нашем автобусе. Приехали и выгрузились на переодевание. То, что я видел раньше было детским садом. Здесь, в Красном Куте (это деревня такая) был университет. Пьяными были не только призывающиеся, но и офицеры пункта и солдаты. Все куда-то брели, чего-то несли, кого-то искали. Походив в этом бардаке с пол-часа я понял, что мне переодеваться смысла никакого нет. Лётная форма мне была не только к лицу, но ещё и к телу. На всякий случай я приторочил на куртку полагающися мне погоны и пошёл искать куда прислониться. На выходе спохватился и вернулся для того, чтобы взять шинель. Нашёл нужный размер, чтобы надевать прямо на лётный комплект. Надел. Полы шинели доставали до пола. Железный Феликс, блин! Встал в позу, потом приподнял руку "верной дорогой идёте, товарищи" и замер. Мимо прошли два шатающихся партизана. Офигев от увиденного стали трезвее. Я же, скатав шинель под мышку, вышел на мороз.
По дороге попался пьяный дедок в военном полушубке. Столкнувшись со мной, он потерял равновесие и упал бы, если бы я не схватил его за воротник.
- Послушай, батя, где...?
- Как вы смеете, - заверещал дедуня, - Я - подполковник!
- Погоны надень, - посоветовал я, отпуская.
Дедок забежал в одну из палаток и, в самом деле, вышел оттуда с подполковничьими погонами.
«Чудны дела твои, господи, не ведаешь что творишь», подумалось мне. Но я тут же забыл про это, увидев совершенно трезвого офицера, поговорив с которым я отправился в нужном направлении для организации защиты родины. Многие трезвенники уже были там и деловито разбирались с будущими командирами, привыкая к новым должностям на ближайший месяц.
- Ёлки-палки! - воскликнул майор, получивший меня под своё управление, - Ещё один трезвый! Никто не поверит! Будешь у меня командиром взвода связи. На тебе документы твоего взвода. Кстати, почему не по форме одет?
- Зато по погоде, - парирую я, забирая пачку бумажек.
В моём взводе все держались на ногах, хотя трезвыми их назвать язык не поворачивался. Все ростом повыше меня. Интересно, думаю, сколько времени мне понадобится, чтобы они меня слушаться начали? Но выжидать не пришлось. Поддатые воины быстро смекнули, что лучше будет, если кто-то командовать ими будет.
- Старшой! - дыхнул на меня перегаром один из моих подчинённых, - Ты, главное, руководи. А мы тебя не подведём.
- Младшой я, - поправил я его и разбил взвод на три группы: одна ставит палатки, другая идёт на кухню налаживать контакты, а третья отправляется вместе с майором на склад за аппаратурой связи. Сам тоже пошёл на склад.
- Распишись в получении, - майор протянул мне кучу бланков и ручку.
- Я не материально-ответственное лицо, товарищ майор. Прийдётся подписывать Вам.
- Ты где служил такой умный?
- В десанте.
Комбат махнул рукой и углубился в чтение длинных списков. Я подошёл к своим.
- Так, товарищи солдаты. Слушай приказ! Телефоны протянуть только к комбату в палатку, на кухню и вещь-склад. Провода надёжно притоптать на дорогах и больше ничего не делать. Остальных будем подключать к связи только по возможности.
- Начальник! Всё будет пучком!
Мужики схватили с грузовика несколько катушек, телефонов и бегом отправились на поле, где располагался наш батальон.
- Куда они так рванули? - поднял голову майор.
- Связь тянуть, командир, Вы же хотите иметь управление батальоном?
- Класс!! - и майор опять углубился в изучение полученного имущества.
Выдвинувшись к своим палаткам, я обнаружил повеселевший взвод с загадочными физиономиями. Похоже, что приняли ещё. На мороз не глядят. В печурках уже гудел огонь и в палатке можно было присесть на набитый сеном топчан.
- Командир! Каша с тушёнкой. Только что с кухни, - мужик чуть ли не в двое старше меня суетился, накладывая мне в миску кашу, не переставая говорить при этом. Ложка сама-собой оказалась в моей руке. А дядька продолжал:
- Они нам сразу вне очереди навалили, когда увидели, что мы им телефон ставим. Чего ещё надо делать?
Я отрицательно помотал головой, потому что рот был набит кашей. Прожевал и проглотил, а затем, понизив голос сказал.
- Не вздумайте закончить то, что я уже сказал до темноты. Должно и на завтра остаться. Главное - не торопиться.
- Бу сделано!
Перезнакомившись со своим личным составом и найдя тех, кто хоть чего-то помнит о связи, я отправил всех лишних с глаз долой и пошёл в палатку к майору. Тот сидел довольный, напившись горячего чая и сняв бушлат, и смотрел на связиста, который прикручивал провода к телефону.
- Через сколько времени будет связь со всем батальоном?
- Думаю, что дня через два, товарищ майор.
- А-а-а-а... с другими батальонами? С полком?
- За неделю управимся.
- Мне нужна связь сегодня к полуночи!
Я вздохнул и картинно показал, правда издалека, согнутые ладони.
- Товарищ майор! Мне тоже приходится пилить дрова двуручной пилой с личным составом. Вы должны понять: или тепло в палатках, или связь.
Комбат оглянулся на раскалённую буржуйку, по-видимому, представляя, как она будет выглядеть без дров. Почесал свисающий чуб и снова обратился ко мне.
- И какие будут предложения?
- Нужна мотопила.
- Но на войне не может быть мотопилы!
- Значит, на войне не будет связи.
- Без ножа режешь, товарищ младший лейтенант!
- Ничего страшного, товарищ майор, это будут наши первые потери.
- Класс! - снова вставил комбат привычное ему слово и стал натягивать бушлат,- А если я сегодня привезу мотопилу?
- Тогда и связь будет. Но деньги вперёд.
Майор застегнулся на все пуговицы и деланно-картинно вскинул к виску ладонь
- Разрешите идти за мотопилой, товарищ младший лейтенант?
- Идите, товарищ майор, - и я отбил предплечьем кулак комбата уже вошедший, было, мне в солнечное сплетение.
- Думаю, что мы сработаемся. Тебя как зовут?
Вернувшись во взводную палатку я объяснил народу ситуацию и отправил часть свободных солдат протянуть провода к расположениям всех рот и к соседнему батальону. Особое внимание обратил на то, что все линии должны быть замаскированы, как на войне. С дневальным мы развернули в рабочее положение походный телефонный коммутатор и я со спокойной совестью пошёл к остальным пилить дрова.
Часа через три, уже в потёмках, возле палатки остановился ГаЗ-66 комбата. Он вытянул из кузова мотопилу и запасную цепь. Мои воины застонали от охватившего их удовольствия. Тут же быстро нашёлся желающий быть ответственным за этот нежный инструмент. Я объяснил ему, что, если увижу, что кто-то другой таскает пилу, то отправлю его в стрелковую роту и дело закипело с пол-оборота.
Майор удивлённый быстрым и точным руководством вставил свои три копейки.
- Приказываю закончить связь к двенадцати часам завтрашнего дня!
- Есть, товарищ майор!
В десять часов вечера, после позднего ужина я позвонил в палатку комбата.
- Товарищ майор, Ваше задание выполнено! Связь в батальоне установлена, с соседним батальоном - тоже. Связь с полком установить не представляется возможным из-за того, что соседний батальон не развернул свою телефонную сеть.
- Класс! - донеслось из телефонной трубки.
Наутро меня окликнул от своей палатки майор, когда я разминал затёкшие после лежания на топчане суставы.
- Оказывается, товарищ командир взвода связи, Вам звание не утверждено. И по нашим документам Вы - всё ещё сержант. Поэтому, назначаю Вас заместителем командира взвода связи. Представляю Вам вашего командира.
Я посмотрел на нового шефа, который был тоже намного старше меня. Лёгкое похмелье скрашивало его интеллигентное лицо.