И я почти бегом бросился к странному зимовью. Но подойдя к избушке, понял, что она пуста… Войдя в неё, я увидел на столе огарок свечи и эвенкийский национальный нож. Стало ясно, что пропавшие в избушке ночевали. И недавно. Примерно три дня назад, когда я отправился на их поиск. Я внимательно осмотрел помещение: приличный запас дров говорил, что люди намерены были в зимовье вернуться. Но почему-то не вернулись.
«Что им помешало? И вообще, где они? Почему на столе остался охотничий нож Лихачёва? Вопросы, одни вопросы!»
На дворе стало смеркаться. И я, ещё раз осмотрев жильё, растопил на ночь буржуйку. Забравшись на лабаз, отыскал в углу его бутылку с соляркой.
— Теперь у нас с тобой будет свет, — посмотрел я на Стрелку, зажигая керосинку. — Давай будем готовить ужин.
Я быстро снял с глухаря вместе с перьями шкуру. И нарубив его на куски, залил ручьевой водой.
— Всё, осталось посолить и на печь, — сказал я собаке. — Через час будет готово! — Тут на полке есть ещё и крупа… Интересно, сколько ей лет? И почему до неё не добрались мыши, — дотянулся я до тугого мешочка. — Может, заварить кашу? Как ты думаешь? — спросил я Стрелку.
Было видно, что идея с кашей собаке понравилась. И через час у нас был потрясающий ужин!
— Этого монстра-глухаря нам хватит дня на два, — подкладывал я лакомые кусочки собаке. — За такое время ребят мы найдём. А если задержимся, то добудем кого-нибудь ещё. С нашими способностями мы всё смогём!
Мой план был прост: сделать из избушки базу для поисков. Обшарить вокруг неё всю местность.
«Если никого найти мне не удастся, привести сюда людей. Прежде всего, родственников Коли Лихачёва, эвенков».
С такими мыслями, погасив лампу и забравшись на топчан, я крепко уснул. Было далеко за полночь, когда всполошилась Стрелка. Она соскочила со своего места и с лаем кинулась к двери. За дверью в ответ раздалось рычание какой-то собаки! Открыв дверь, я запустил в избушку уставшего и измученного кобеля эвенка.
— Хедька! — позвал я его. — А где твой хозяин?
«Оказывается, у ребят было не две, а три собаки! Это дело меняет,
— Хедьку я знал, кобель был не хуже моей Стрелки, медведей не боялся. — Значит, дело не в шатуне».
— Я здесь, Гера, здесь, — раздался из темноты голос Лихачёва. — Как хорошо что ты пришёл! Стряслась беда! — перешагнул порог избушки эвенок.
— Давай, Коля, сюда к столу и рассказывай, — зажёг я керосинку. — Ты же весь мокрый, скидывай с себя всё и садись!
— Я потерял Юрия Петровича! — как маленький заплакал охотник.
— Два дня ищу и не могу его найти! — рухнул, не раздеваясь на лавку эвенок. — Как сквозь землю провалился вместе с собаками!
От слов Лихачёва я опешил: чтобы эвенк-охотник и следопыт не нашёл следы пропавшего человека? Это было слишком!
— Давай по порядку, — стаскивая с Николая промокшую одежду, успокоил я его. — И не рыдай. Может, вместе Сурова мы и найдём? Где-нибудь ногу себе вывихнул и сидит у костра. И собаки с ним, а ты в панику.
— Я почему-то думаю, что Юрия Петровича нет в живых, — вздохнул охотник. — Иначе бы он подал знак выстрелами.
— Как это произошло? — спросил я эвенка.
— Три дня назад мы ночевали в этой избушке, — начал свой рассказ пришедший.
— За каким Дьяволом вы сюда припёрлись? — перебил я его.
— Эти места захотел посмотреть Юрий Петрович.
— Но ведь это ты ему рассказал, что за гарью дичи видимо-невидимо? — начал я свой допрос.
— Я, — согласился эвенк. — Наверное, я во всём и виноват?! — повесил он свою мокрую взлохмаченную голову.
— Ты что его, Юрия Петровича, зажарил и сожрал, да ещё и вместе с собаками? — подступил я к растерявшемуся рассказчику.
— Да нет! Ты говоришь какие-то страшные вещи! — взглянул на меня испуганными глазами охотник.
— Тогда себя не вини. Давай, как всё было.
— Отсюда километрах в двадцати собаки, вернее мой Хедька, остановил старого лося. Мы оба — и я, и Юрий Петрович в него стреляли, — опять приступил к своему повествованию эвенок. — Раненый зверь добежал до озера и упал на его берегу. Когда мы бежали за лосём, то сбросили на землю свои рюкзаки… Я стал разделывать добытого зверя, а Юрий Петрович пошёл за рюкзаками. За ним побежали и его собаки.
— А чем ты лося разделывал? Ты же свой нож забыл в избушке? — показал я на лежащий на столе охотничий нож эвенка.
— Юрий Петрович мне отдал свой.
— Ну, а дальше что? — спросил я.
— Твой друг, Гера, исчез!
— Как исчез?
— Просто исчез и всё. До рюкзаков он не дошёл. Они остались на месте.
— А далеко ему было до них идти?
— Шагов двести, не больше! Завтра пойдём — я тебе всё покажу.
От слов эвенка в душе что-то сжалось. Я понимал, что охотник говорит правду.
«Таёжные люди врать не умеют. Но то, что он рассказал, было выше моего понимания. Просто так исчез человек! Такого не бывает!»
— Да! — почесал я затылок. — Ну и страсти тут у вас были! А зачем лося-то шваркнули? Кто его на такое расстояние таскать будет? «Чулукана» нанять хотели?
От слов «чулукан» по-эвенкийски — дикий лесной человек — моего Николая буквально затрясло. Бледный, вытаращенными глазами он смотрел на меня, и мне стало ясно, что эвенк крайне перепуган.
— Ты чего трясёшься? Хоть я и охотовед, но за браконьерство штрафовать тебя не буду. Или ты чулукана так боишься? Они что здесь живут? Давай успокаивайся, садись, ешь и пей чай, — поставил я перед гостем кастрюлю с глухорятиной. — А потом спать! Как говорят, утро вечера мудренее. Завтра пойдём искать пропавшего. Может, и сами заодно пропадём, — успокоил я ещё не пришедшего в себя эвенка.
Проснулись мы, когда совсем рассвело. Решено было перед длительным походом хорошенько выспаться. Более всего в отдыхе нуждался Николай. Оказывается, он две ночи не сомкнул глаз. Всё никак не мог понять, куда мог подеваться его спутник с собаками? Взглянув в окно, я увидел, что наконец-то показалось Солнце! Период непогоды прошёл, и на душе стало немного веселее. Перепрыгнув через спящих собак, я вышел из зимовья и, набрав пригоршнями снег, стал им умываться. Вокруг бело! Снежинки на травинках, хвое и на поверхности снежного покрывала в лучах солнца искрились всеми цветами радуги! Я взглянул на бескрайнее холодное синее небо — ни облачка!
— Потому и приморозило, — рассуждал я.
Но вдруг мои радужные мысли нарушил какой-то посторонний звук. Я быстро обернулся и замер — в двух шагах от меня стоял огромный медведь! Светло-бурой масти, около полутора метров в холке, лобастый, но, по всей видимости, молодой. На его морде было написано любопытство и удивление. Своими пронзительными маленькими глазками, то и дело поворачивая голову, он рассматривал меня как что-то диковинное, чего он ещё не видел. У меня возникло ощущение, что медведю очень хочется подойти и это страшное двуногое понюхать. Но из деликатности на такой шаг он пока ещё не решился.
— Коля, открой дверь, выпусти собак, — тихо сказал я, не делая резких движений.
Услышав мой голос, зверь на шаг отступил. И любопытство на его морде сменилось выражением осторожности.
— Коля, выпусти собак! — сказал я громче.
— Сейчас! — раздался заспанный голос за дверью зимовья.
Но лайки, почуяв неладное, не дожидаясь эвенка, сами распахнули дверь лапами и тут же сходу вцепились в опешившего лохматого визитёра. Похоже, молодой Михайло Потапыч в своём диком бору никогда не встречал не только людей, но и этих небольших, но таких злобных бестий. Я взглянул на медведя и не поверил своим глазам: под рычание и лай собак огромный зверь взлетел в воздух, левитируя, сделал поворот на 180° и, упав на землю, пулей, что есть силы, бросился бежать от окончательно осатаневших неведомых ему кусающих тварей. Всё это произошло за какие-то две-три секунды!
— Что тут у нас такое? — услышал я рядом с собой голос эвенка.
Он стоял с мало кал иберкой в одних трусах и босиком, в позе попавшего в засаду снайпера.
— Ты в кого собрался стрелять? — расхохотался я, глядя на его живописный вид.
— Так ведь собаки? Они так лают только на амикана… — крутя головой во все стороны, отозвался Коля.
— Этот амикан сейчас от нас за тридевять земель! И потом, ты что всерьёз решил его завалить из тозовки? Не мог взять мой двенадцатый? Ладно медведь оказался покладистый и собаки добрые, иначе была бы у зверюги из нас обоих знатная закуска! — подтолкнул я голого эвенка к входу в избушку.
— Не хватало, чтобы ты ещё заболел! Давай одевайся, поклюём и пойдём. Времени у нас в обрез! До вечера надо успеть добраться до места, где ты потерял Сурова. Поиск начнём оттуда.
Николай не возражал. Он по-быстрому облачился в свой охотничий наряд, пододвинул к себе миску и молча стал есть.
— Ну вот, кажется, и «заморил червячка», — сказал я, подымаясь из-за стола. — Давай заканчивай и вперёд! Чаи будем распивать на месте.
— У тебя там не червячок, а целая змея, — покосился на мою пустую чашку эвенк.
Слова охотника, несмотря на внутреннюю тревогу, меня рассмешили.
— С тобой не соскучишься, Коля. От одного твоего вида медведь дал такого дёру, что придётся теперь идти без собак.
— Они нас догонят. Никуда не денутся, — пробурчал охотник, накидывая на плечи потку.
До тех мест, где Николай потерял Юрия Петровича, мы добрались без приключений. Собаки нас догнали по следу на полпути. По мелкому снегу идти было легко и приятно. Пересекая ягельники, мы набрали для себя немного брусники, выкопали из-под снега несколько мёрзлых белых грибов и, придя на бивак эвенка, тут же стали готовить ужин. Николай нарезал ломтиками лосиное мясо, отогрел его на огне разведённого костра и стал нанизывать на берёзовые шампуры. Я, наблюдая за его суетой, протянул ему нарезанные грибы и наказал будущий шашлык посолить.
— Оленью еду ешь, — взглянул на белые грибы эвенок. — Я такое не кушаю.
— Ты ешь вот такое, — показал я ему на накрытую снятой шкурой груду лосиного мяса. — И мне на вопрос так и не ответил: зачем добыли зверя? Неужели намеревались вдвоём зажевать такую тушу? И запора не побоялись!
— От лосятины запора не бывает, скорее понос, — отвернулся охотник.
— Какая разница? — продолжал наступать я на него. — Ты вот у меня в животе змею обнаружил, а у самого в пузяке крокодил! Здесь килограммов триста, не меньше, — показал я на сложенное мясо.
— Однако, будет больше, чем три центнера…
— Вот видишь! — перебил я охотника. — У кого аппетит: у меня или у тебя? Я вот и грибами наесться могу. А тебе лося подавай, да поздоровее! Наверняка затея добыть зверя была твоя, а не Петровича?
— Моя, — согласно кивнул охотник.
— Я не пойму, зачем?
— Домой хотел отправить, на стойбище…
— Как? — изумился я. — Здесь вертолёт нужен!
— У меня тут недалеко берестянка. Пока речка не замёрзла и мясо можно отвести, и глухарей пол-лодки на ярах настрелять…
— Ах, вот оно что! Тогда всё понятно. Только вот какое дело — про добытого вами лося никому ни слова. Ты ведь знаешь, какие у нас законы. И я его не видел. Просто потерялся человек, а как значения не имеет… Иначе тебя оштрафуют, а Юрию Петровичу прилепят ярлык браконьера. Договорились?
— А с мясом что делать? — спросил эвенк.
— Как что? Вместе дотащим его до твоей лодки. Ты отправишься по воде, а я пешком по борам. Вот и всё. Привезёшь свою добычу своим. Сколько тебе придётся пройти заломов?
— Пять.
— Ничего себе! Пять раз будешь разгружать и снова загружать свою лодку! Если окажусь рядом, то помогу.
— Ты уйдешь вперёд, Гера, речка на одном месте крутит… Пока я доберусь, ты уже будешь пить чай у себя в Центральном. Но всё равно спасибо тебе, что ты отдал мне лося! — с благодарностью посмотрел на меня охотник.
— За что? — опешил я. — За что ты меня благодаришь? Не я же его добыл?! И потом, если бы я его и застрелил, то всё равно отдал бы его тебе. Он мне не нужен.
— Ты совсем другой, — задумчиво проговорил эвенк, глядя на свет пламени. — Все, кто до тебя у нас работал, что бы мы для себя ни добыли, у нас забирали. Говорили, что если мы им добровольно не отдадим, то на нас будет составлен протокол. И нас будут штрафовать, а то и посадят в тюрьму. Тюрьма для эвенка хуже смерти, — вздохнул молодой тунгус.
— Неужели всё, что ты сейчас мне сказал, правда? — спросил я его.
— А зачем мне врать? Ты ведь знаешь, Гера, нашего участкового Клешнёва?
— Как не знать? В одном посёлке живём.
— Он с нас и со староверов дань берёт, — грустно усмехнулся рассказчик.
— Какую ещё дань?! Ты говоришь какие-то странные вещи! — подал я готовый шашлык Николаю. — Ну-ка расскажи поподробнее?
— Только ты никому, что от меня сейчас узнаешь, не рассказывай. Особенно участковому. Иначе он меня посадит.
— Как так посадит?! Да у него и прав-то таких нет! Ты что несёшь? Почему ты его так боишься?
— Его все эвенки боятся. И чудиновские староверы тоже.
— Ты мне про дань расскажи, — напомнил я ему.
— Дань мы ему платим за то, что он знает, какие у кого ружья.
— Но ведь вы охотники, и у вас должно быть оружие. Без него в тайге никак, — недоумевал я.
— С гладкоствольными всё в порядке. К ним Клешнёв не цепляется. Беда от того, что он знает о наших винтовках. Вот она тозовка промхозовская. Её выдают только на охотничий сезон, — показал на свою малокалиберку эвенк. — Но у меня есть ещё и своя. За неё мне и приходится платить.
— И сколько с тебя берёт наш участковый? — посмотрел я на Лихачёва, поворачивая над углями шомпол с лосятиной.
— Три хвоста в год, — грустно улыбнулся охотник.
— И сколько же у него таких, как ты?
— Со староверами человек тридцать.
— И с каждого в год по три соболя! Неплохо у него получается, у участкового: около сотни одних только соболей! Плюс ещё мясо!
— За мясом тоже часто наведывается. Ходит, высматривает, что мы едим. Ему ведь не докажешь, что олень домашний. Говорит, бьёте дикарей. Значит, браконьеры… Забирает мясо и уезжает.
— Но вы же на самом деле добываете диких?
— Конечно, — согласился охотник. — Одними домашними нам не выжить. Оленей у нас осталось совсем мало. Раньше было несколько тысяч, — вздохнул он.
— И куда же делись ваши олени? — спросил я Николая.
— В тридцатые годы забрали в колхоз, а потом — война! Мужиков всех на фронт. А что могут бабы? Тогда и потеряли последних оленей. Да и мужики с войны не вернулись…
Я смотрел на погрустневшего эвенка и думал.
«Вот она судьба этого маленького народа. Сначала приложило руку государство, а сейчас, когда вроде бы всё наладилось, на их труде жируют такие вот Клешнёвы. И сколько подобных ему по заброшенным сибирским таёжным посёлкам? Берут дань, вымогают, пользуясь своей властью, последнее. Может, и правы американцы, что создали для своих индейцев резервации? По крайней мере, у них там самоуправление, которое не позволяет шириться таким вот Клешнёвым, — подумал я, доставая из своего рюкзака буханку чёрствого хлеба. — Хотя, возможно, это тоже не выход».
Я смотрел на молодого эвенка и понимал, что жить в вечном страхе, как он, долго невозможно.
— Ты объясни мне, зачем твой отец откочевал с вершины речки на озеро Турэ? Сюда до вас сам чёрт бы не добрался? И дичи здесь… Сам видишь сколько.
Но на мой вопрос Николай не ответил. Он сидел, съёжившись у костра, ел лосятину и молчал.
— Ты что и сам не знаешь? — опять спросил я его.
— Так надо было… — сказал охотник нехотя. — Вообще-то эти места наши. Отсюда недалеко и я родился…
— Ваши места, а вы отсюда ушли? — не понял я его. — Что-то до меня не доходит.
— Я же тебе сказал, — посмотрел на меня эвенк. — Так надо было! Больше я тебе ничего не скажу, не имею права. Если хочешь узнать, спроси моего отца, а лучше его мать, бабушку Нюру.
— Я что-то не припомню такой? — удивился я.
— Бабушка Нюра Тугундина живёт не с нами. Её чум стоит на Чурбиге, — повернулся ко мне эвенк. — После того, как погиб её муж, мой дедушка, она предпочитает жить одна.