Вырванные листы Апокрифа - Deila_ 6 стр.


- Я думаю, последний год развеселил Ноктюрнал за предыдущую сотню и ещё десяток, - буркнул Мерсер. – Не знаю, как тебе, Галл, а мне очень тоскливо сознавать, что я всего лишь кукла в руках кого-то настолько могущественного, что ему скучно даже решать мою судьбу.

- Не думай об этом, - философски посоветовал Дезидений. – Ведь ты сам когда-то выбрал для себя путь проводника её воли, а значит… ладно, хорошо, не будем.

Темнота расползалась по краям, прячась в уголках глаз; дорога из каменных плит вырастала под ногами, сплетаясь причудливыми танцующими узорами. Мерсер внезапно осознал, что Галл здесь – не гость и не вор, а один из хозяев; он примет Забвение легко и с улыбкой. Для него не будет ни вечной пытки, ни мучений расколотой на части души – он здесь по праву, он выполнил контракт с честью, не пытаясь увильнуть от условий.

Ему, Мерсеру Фрею, никогда не прийти в Вечнотень, как в давно забытый и вновь обретённый дом. Как и очень многим Соловьям.

Мерсер зачерпнул рукой полную горсть живого тумана. Ложь. Всё это – ложь, иллюзия. Забвение не может быть домом.

Эй, - позвал он наугад, мысленно обращаясь к вору, который спас ему жизнь во время первого его визита в домен леди Тайн. Море тумана у ног заколебалось, а парой секунд позже тёмный дымок обвился вокруг предплечья.

«Обречён вечно помнить».

- Завёл друзей, м?

Мерсер не ответил. Дымок прочно приклеился к нему, не желая отпускать. Фрей поколебался какое-то время – он собирался поздороваться, а не таскать его с собой – но потом только мысленно вздохнул. Дэйдра с ним.

- Мы пришли, - Галл остановился. Впереди простиралась уже знакомая Мерсеру пустошь, беспорядочно уставленная арками и дверьми. – Чтобы открыть проход, нужно иметь, что открывать, верно?

Мерсер смотрел на каменные резные колонны, украшенные драконьими головами, и не мог поверить.

После всего, что он сделал, после всех предательств, обманов и убийств, Ноктюрнал отпускает его? Просто так?

Он подошёл к арке, приглянувшейся ему, безразлично пропуская прочие; коснулся рукой изогнутых каменных клыков – по коже потёк холод, настоящий холод. Мерсер по-прежнему не чувствовал никаких изменений.

И вдруг понял – и не должен чувствовать.

Потянулся к силе Ключа – так же, как делал сотни раз до этого, и песнь откликнулась ему, зазвучала тихо-тихо, только теперь уже не в Ключе. Дэйдрический артефакт больше не служил ему, но и не был ему нужен.

Теперь источником был он сам.

Мерсер Фрей воскрешал в себе чувство всё получится.

Мерсер Фрей воскрешал свободу.

- Мы оба знаем, что дело не в клятвах и не в чести, - тысячеголосая Ноктюрнал зазвучала в его голове – и одновременно всюду и всегда. – Достойная игра, Мерсер Фрей. Иди и помни – я позволила тебе жить.

Мерсер тяжело сглотнул иронично-звенящий отголосок бессмертного хора дэйдрического голоса. Сила Ключа пела и переливалась, зовя за собой.

Всего лишь пройти через арку.

Оставить за спиной Вечнотень, призраки прошлого, хитросплетения гильдейских интриг и проклятые артефакты. Взять с собой связку отмычек и старые мечи и никогда, никогда больше не возвращаться.

Конечно, моя леди.

- В другой раз, - ухмыльнулся Мерсер, не глядя выбросил назад руку, хватая Галла, и шагнул под арку.

========== Вопросы веры (Нереварин, Кай Косадес, Дагот Ур), Morrowind ==========

Зурин Арктус был умён, нечеловечески умён. Отличный наставник-проповедник, вроде Велота или Вивека, только на имперский манер.

Однажды он сказал очень простую, но невероятно важную вещь.

Событие зафиксировано Свитками и пророчеством, но Событию нужен тот, кто его совершит.

(Спасение гарантировано вам – найдите же того, кто спасёт вас.)

Мельи был охотником – из южан, привыкших к душным болотам близ границ Чернотопья; не одним из лучших, скорее, одним из тех, кому хватало умений кормиться своим ремеслом. Прекрасное время это было; для кагути не имеет значения, кто ты такой, им достаточно твоих стрел.

В первый раз Ввандерфелл встретил его ошеломительно-чарующим запахом свободы, к которому примешивалась затхлая сырость залива. Позже – в Балморе – дождём и протекающей крышей дома Кая Косадеса.

Кай Косадес был пьян и без рубашки, и Мельи, с которого вода стекала на пол, больше всего на свете хотел отдать ему пакет и избавиться от поручения, полученного перед выходом на свободу. Возможно, думал он тогда, этим всё и закончится.

Он не знал одного.

Кай Косадес был пьян и без рубашки, но это не мешало ему искать того, кто спасёт их – и верить, что сможет найти.

— Было множество ложных Нереваринов, — говорит Мельи, наконец расстегнув проклятый хитиновый доспех и прислонив его к стене. Доспех прошёл буквально огонь и воду и теперь только что не разваливается на части – заменённые кожаные ремни всё ещё держат вместе изрубленные куски потемневшего хитина.

— Выброси эту дрянь и купи новую броню, — кратко говорит Косадес, собранный и сосредоточенный, словно воин перед поединком. Мельи кажется, что это если не настоящее лицо имперского агента, то маска, наиболее близко отражающая его суть.

Слишком много было тех, кого Кай Косадес отправил к предкам, чтобы верить в образ пьяного старика.

— Нибани Меса, шаман Уршилаку, сказала мне о пророчествах… и о том, что были те, кто пытался их исполнить.

Мельи ждёт ответа, но Кай только молча листает записи – свои и чужие, все собранные в один переплёт. Всё, что смогли достать информаторы – от хаджитки, прятавшейся в подземельях Вивека, до информатора Зайнсубани – в одной книге. Мельи никогда не удавалось заглянуть туда: Косадес берёг её лучше, чем свои запасы лунного сахара.

При взгляде на Кая, листающего страницы, в разуме Мельи, бывшего охотника, со скрипом встаёт на место ещё одна деталь головоломки.

— Ты знал об этом? – тихо спрашивает он, почти не надеясь услышать, что ошибся. Косадес вскидывает глаза – холодные, как льды Солстхейма или прикосновение призрака.

— Разумеется, знал. Таких, как ты, было много. Больше, чем знает Нибани Меса.

— Почему ты мне не сказал?

— Потому что ты бы испугался. Попытался сбежать, допустил ошибку и погиб раньше времени, — хладнокровно отвечает Кай. Мельи скользит по нему взглядом, вспоминая песчаные бури в пустошах эшлендеров и живых мертвецов в гробнице предков Уршилаку; он думает, смог бы выжить там Кай или нет.

В какой-то момент он понимает, что даже неспособен ощущать злость.

— Ты не худший кандидат, Мельи, — говорит имперец, прежде чем снова сфокусироваться на записях. – Мне нужно время, чтобы просмотреть записи Нибани. Займись своим доспехом. Учитывая, что тебе придётся делать дальше, я бы порекомендовал обзавестись чем-нибудь получше: это может спасти твою жизнь.

Мельи думает, что его жизнь была решена за него с момента взятия под стражу – там, у границы с Аргонией. Он потерял власть над свой судьбой, влияние на неё и право выбора.

Ему кажется, что, даже если он сбежит прочь, затеряется в пыльных бурях эшлендерских земель, наймёт корабль до берегов Истмарка и исчезнет в скайримских снегах, его и там отыщет посыльный Империи, гонец Косадеса, и выдаст новое поручение.

С ночными кошмарами об огне и пепле, разъедающими плоть, Мельи смирился уже давно. Кошмары не прекратятся, пока не исчезнет и память о Шестом Доме. Его, Мельи, преследование не прекратится, пока не исчезнет память о Нереваре и Пророчествах.

Кай смотрит на него очень-очень внимательно, не отводя взгляда, и Ложному Воплощению кажется, что сейчас имперский агент просто вышвырнет его прочь из дома. Мельи торопливо бормочет извинения и уходит, прежде чем терпение Косадеса окончательно иссякает.

Зелья Тьермэйллина, альтмера-Клинка, жглись, словно ядовитые щупальца нетчей. Золотокожий эльф обошёлся снисходительной улыбкой, когда Мельи в первый раз попробовал его эликсиры, исцеляющие болезни: самому Мельи показалось, будто проклятие Азуры ожило вторично, решив окрасить его кожу пеплом не только снаружи, но и изнутри.

«Дешёвые зелья – соответствующее качество», — только и сказал тогда, едва улыбаясь уголками губ, Тьермэйллин. – «Они вылечат тебя, или придадут сил, или даруют способность ходить по воздуху… но не ожидай, что это будет приятно».

Таковым было всё, что когда-либо получал от Клинков Мельи, бывший охотник, ныне агент Империи. Всё, что сделал для него Кай Косадес, было определённо полезным. Каждое его задание несло новые знания и новые победы. Мельи не мог не признать, что методы работы Мастера Ночи были эффективны.

Но они были сродни дешёвым эликсирам Тьермэйллина: вначале горло раздирает жгучая смесь, затем в глазах темнеет от резкого магического воздействия, потом ты жалеешь, что не сдох до того, как выпил треклятое зелье.

Какое-то время спустя, конечно, становилось понятно, что эликсир себя оправдал – и Мельи снова приносил золото молчаливому Тьермэйллину.

Первые признаки корпруса начинают проявляться спустя неделю после похода в Илуниби – под кожей поселяется зуд; вначале он почти незаметен, позже усиливается.

Мельи знает – чувствует – что будет дальше; зуд начнёт сводить с ума, обратится в боль, когда тело начнёт меняться. В таком состоянии он едва будет способен трезво мыслить. Заражённого корпрусом нелегко убить, но в его движениях поселится сковывающая медлительность, которая рано или поздно приведёт его прямиком на свидание с предками.

…Если раньше это не сделают ночные кошмары.

— Его голос в моей голове, — говорит Мельи; старается, чтобы это прозвучало отстранённо, но на самом деле он похож на одержимого или одурманенного сахаром. – Я… вижу сны… про Шестой Дом, и они всё ярче, всё больше похожи на настоящий мир. Я боюсь, что однажды не сумею различить ложь.

Кай Косадес изучающе смотрит на него. Во взгляде Клинка не больше сочувствия или вины, чем в стали настоящего лезвия. Мельи подмечает это, хотя из-за корпруса ему всё сложнее сосредотачиваться на чём-то.

— Чувствуешь себя Нереварином? – спрашивает Кай, и Мельи почти готов принять это за насмешку, когда неожиданно-запоздало понимает, что имперец и не думал смеяться.

— Я чувствую себя как никогда смертным, — после долгого молчания отвечает Мельи. На лице Кая по-прежнему не видно и тени улыбки.

— Тебе лучше перестать чувствовать себя смертным, Нереварин.

Мельи глядит на него – тёмно-багровой радужки почти не видно за расширившимися зрачками – и как никогда отчаянно желает, чтобы на этот дом пала кара богов. Неважно, будут ли то Девятеро, Трибунал или сам Дом Забот.

От слабого ощущения невозможности изменить собственную судьбу ему хочется кричать.

— Я не Нереварин. Я Мельи, охотник; ты не сделаешь из охотника героя, — едва заставляет себя выговорить Мельи. С корпрусом всё тяжелее справляться – колючий зуд под кожей с каждым днём всё нарастает, словно дэйдрический палач зашивает внутрь мелкие колючки трамы, а от Илуниби до Балморы нет быстрого пути. Лишнее время теперь будет дорого ему стоить.

Лицо Косадеса остаётся столь же бесстрастным.

— Быстрый Эдди знает немного о лечении корпруса. Вернее, о том, кто может вылечить корпрус, — седой Клинок отворачивается к тумбочке, на которой стоит плоская тарелка с лунным сахаром. Мельи отводит взгляд – Кай никогда не помогал ему лично, но и не принимался за сахар, когда ему нужна была помощь.

Ему всё равно, что с тобой произойдёт, шепчет голос в его голове, до безумия похожий на тот, что взращивал его ночные кошмары и пророчил славу Шестого Дома. Мельи на мгновение зажмуривается – сильно, почти до боли – и невероятным усилием заставляет голос замолчать.

(Заставляет себя не слушать.)

— Я бы дал тебе немного скуумы – лучше скуумовый дурман, чем безумие корпруса – но, боюсь, тогда ты точно не сможешь договориться с перевозчиками, — продолжает Косадес, всё так же стоя спиной к нему. – Тебе нужен Дивайт Фир, Тельванни-отшельник, невероятно старый и точно такой, как все данмеры и Тельванни. Отправляйся в Садрит Мору и спроси о нём. Если понадобится, скажи, что ищешь Корпрусариум… впрочем, не думаю, что к тому времени тебе всё ещё будет нужно это уточнять.

Мельи решает не ждать прощального напутствия – всё равно бесполезно; с трудом поднимается, подхватывает трофейный Костегрыз и шагает к двери, но Кай всё равно окликает его:

— Не пожалей двадцати дрейков, купи у магов или у Тьермэйллина какую-нибудь дрянь, что заставит тебя проспать без снов большую часть дороги от Хла Оуд до Садрит Моры. Моряки обычно менее терпеливы, чем сухопутные перевозчики, и поэтому я советую тебе не кричать там о своём корпрусе или ночных кошмарах. Я не стану вылавливать из Внутреннего Моря даже Воплощение Святого Неревара.

Что говорил Дивайт Фир, тельваннийский маг, Мельи почти не помнил. Слова выползали изо рта Фира невидимыми скрибами и разбегались по сторонам; Мельи не мог догнать их всех и собрать воедино.

Он улавливал общий смысл – гном, ботинки, не убивай, принеси, выпей. Кивал, отвечал что-то столь же невразумительное, порой сбиваясь из-за растущего где-то внутри шёпота. Мёртвый Дагот Гарес, пепельный упырь Дагот Гарес оживал внутри разума Мельи: его голос нашёптывал молитвы Даготу, его голос воплощал сомнения и страхи. Мельи заставлял себя вспоминать до мельчайших подробностей, как щёлкнула тетива Костегрыза, подарив стреле скорость и магию, и как эта стрела проткнула голову жреца: он мёртв, повторял себе Мельи, он мёртв. Голос – лишь наваждение корпруса.

Он не помнил, как едва удержал в руках чашу с лекарством, не помнил вкуса эликсира – эликсира, который мог бы цениться больше, чем всё золото некоторых лордов Хлаалу. Просто голос Дагота Гареса растаял бессильной тенью, оставшись не больше чем воспоминанием, и наступила т-и-ш-и-н-а, прекрасная, словно божественный дар.

Мельи опустил чашу и только спустя несколько секунд осознал, что прошёл испытание, которое казалось невыполнимым.

— Если это не предрешённость судьбы, то что тогда? – спрашивает Мельи у Кая; Клинок хмурится по привычке, но тут же беззлобно усмехается, как усмехаются мастера, глядя на неумелых учеников.

Ветер на южной дороге переменчив; Косадес щурится – то ли от ярких лучей солнца, неторопливо скатывающегося по небу к стороне западного берега, то ли от мелкой пыли.

— Ты думаешь, что судьба ведёт тебя?

Мельи пожимает плечами.

— Я охотник, а не герой. Я должен был умереть уже сотни раз. Если не судьба, тогда что?

— О, я отдал бы половину богатств Тамриэля за то, чтобы ты был прав, но, к сожалению, судьба ещё не готова няньчиться с нами. Даже судьба героя. Но то, что ты исцелился от корпруса, даёт нам возможность верить.

— Верить можно всегда, — непонимающе морщится Мельи. Кай неохотно бросает на него взгляд и мгновенно отводит глаза – навстречу бьют солнечные лучи. Морровиндское солнце, струящееся остатками света, всё же слишком яркое для того, кто провёл последний месяц (месяц ли?..) в полутёмной комнате за изучением записей.

— Ты не знаешь всего одной детали. Нибани Меса тоже не знает её, хотя может догадываться. Служители Храма или Трибунала будут молчать даже под пытками. Есть способ стать богом, очень простой и безотказный. Тебе предстоит им воспользоваться.

В обычный день Мельи счёл бы, что голосом Кая говорит лунный сахар. Но сегодня – так сказал сам Кай, сказал совершенно спокойно и невозмутимо – был их последний разговор. Косадеса вызывали в Сиродил, и он не знал, сможет ли вернуться, чтобы проверить достижения своего агента.

Мельи не знает, правда ли это, или Кай всего лишь избавился от объяснений самым простым и удобным способом, но в одном он уверен. Их сегодняшний разговор будет последним.

Кай не стал бы отдавать ему последние распоряжения, когда мысли дурманит кошачий наркотик.

— Ты мне не веришь, — спокойно констатирует Кай. – Потому что если бы был такой способ, все бы стали богами. Или, по крайней мере, у Империи был бы свой, ручной Тайбер Септим, который бы наводил порядок где потребуется. И вся эта возня с Воплощениями была бы попросту не нужна.

Назад Дальше