Вернув мяч на улицу, Гарри ненадолго забыл о Мэдисонах, как и всегда, впрочем. Он всех ребят со своего квартала знал, а также и то, что не у всех у них дела благополучно в семьях обстояли: кто-то из знакомых курил травку, у кого-то родители темными делишками занимались, при этом стараясь не перегибать сильно рамки. Наличие соседа-полицейского, знаете ли, сдерживало в некоей узде. И что интересно, Коломбо даже не пытались подкупить — слишком хорошо знали его честную и неподкупную натуру, так же, как и постоянство к некоторым вещам. Ну, а сам Коломбо охотно прикрывал глаза на мелкие шалости-проделки некоторых соседей, прекрасно понимая, что весь мир под контролем не удержишь.
Наконец-то вечер. Потемнело небо и зажглись фонари, в домах задвинуты шторы и зажжен свет, замерли в гаражах честные трудяги — автомобили. И собрались на кухне все домочадцы, а сегодня даже папа дома! Гарри весело смеется, глядя, как отец, увлеченный новым делом, покрикивает на Пса:
— Убей! — показывая при этом на себя. Потом, указывая на дверь, строго командует: — Целуй!
Бассет смущенно моргая, кротко и обожающе, смотрел на хозяина, откровенно не понимая, чего от него хотят… За столом во время ужина лейтенант рассказал причину своего странного поведения. Оказывается, в его новом деле раскрывается крайне необычное преступление, орудием убийства которого послужили два прекрасно дрессированных добермана, которые по специальному закодированному хозяином приказу загрызли человека. Команда «Фас» была замаскирована под невинную фразу «Розовый бутон», которую неосторожно произнесла сама жертва, искусно спровоцированная убийцей. Лейтенанту пришлось защищать собак, благо, что знакомая дрессировщица объяснила, что доберманы на самом деле нормальные собаки, а не испорченные дурным владельцем механизмы для убийства. И она же сумела переориентировать доберманов Лорел и Харди так, что они сами помогли доказать убийство, облизав лицо полицейского по той самой смертельной команде — розовый бутон! Таким образом Коломбо спас собак от усыпления и арестовал преступника.
Теперь, находясь дома, в кругу семьи, он мило дурачился, играя в дрессировщика, пытаясь воспитывать своего бассета. Гарри и Мирабель, развеселившись, начали сами изображать собачек, звонко тявкая на папу и требуя внимания вместо меланхоличного и ленивого Пса, Фрэнк вскоре хохотал, сидя на ковре и обнимая расшалившихся детей. Гарри, прижатый к груди, блаженно затих, слушая, как сильно бьется и стихает, успокаиваясь, папино сердце. Вздохнув, тихо шепнул:
— Папа, я тоже буду полицейским, ладно?
— Ладно, — улыбнулся отец и лукаво спросил: — А не передумаешь? Сам же сказал, что Энди скукоте учится.
— Я был не прав, папа, — Гарри тоже улыбнулся. — Я точно стану полицейским. Стану сильным и храбрым, как ты, и буду защищать людей.
— Ну хорошо, хорошо… — вздохнул Коломбо, зарываясь лицом в макушку. — Хорошо, сынок. Уверен, ты будешь отличным полицейским. И наша династия никогда не прервется, и много-много лет спустя по Лос-Анджелесу будет ходить всё тот же лейтенант Коломбо. Ты только должность капитана не бери, она сидячая, вот тогда ты будешь скучать за бумажной, скучной и пыльной работой.
Гарри засмеялся, отлично понимая отцовский юмор. Мирабель, зажатая под мышкой с другой стороны, запрокинула голову и звонко сообщила:
— А я буду витинаром, папочка!
— Ты ж моя прелесть! — умилился отец, целуя дочку в кудрявую макушку.
На этой милой ноте закончился вечер. Члены большой и дружной семьи разошлись по комнатам и постелям. Затихарилась под одеялом с запретной книжкой и фонариком Майя, украдкой и урывками читая дешевый женский романчик, попой чуя, что ей рано читать данную литературу, но очень уж хочется узнать, как и чем продолжатся отношения Селены и Маркуса, что такое истома, и почему она тает от поцелуев… Как видите, мысли девятилетней девочки понятно чем забиты, и для неё это сейчас самое святое.
Тринадцатилетний тощий и прыщавый Сэм корпел над разобранным радио, пытаясь припаять какую-то крошечную детальку, поглядывая в раскрытый журнал по радиотехнике, где была подробная инструкция того, как в домашних условиях и из подручных средств можно соорудить домашнюю радиостанцию. Сна у него ни в одном глазу — сон подождет, надо успеть, завтра тренировка по баскетболу…
Крепко и честно спал Патрик, набегавшийся на той самой тренировке и уставший вусмерть. Сон Гарри был неспокоен, разгоряченное за целый день беготни тело зудело и чесалось от бесчисленных укусов калифорнийских комаров, вечного бича всех мальчишек и девчонок, любящих проводить всё свободное время на улицах.
В какой-то миг сон углубился и сменил скорость, и Гарри приснился конь. Тонконогий, длинногривый, он несся по бескрайной прерии, подобно шлейфу за ним реяла густая грива на крутой гибкой шее. Какой масти конь, Гарри не мог понять — сон был бесцветный, но отчего-то казалось, что он вороной. Звуков во сне не было, но мальчика разбудило ржание. Скачущий конь вдруг прянул на него и звонко, оглушительно заржал ему прямо в лицо. Так внезапно, что Гарри рывком сел в постели, моментально просыпаясь, и с удивлением ощущая в ушах отголоски стихающего эха конского гогота.
Как странно… такое чувство, словно конь наяву проскакал-проржал мимо него прямо здесь, в его спальне. Удивленный сверх меры, мальчик откинул простынь и встал с постели, шлепая босыми ногами, вышел из комнаты и прошелся по коридору, на всякий случай проверяя — всё ли в доме в порядке, все ли на месте? Из-под двери комнаты Сэма просачивался свет, подумав, Гарри заглянул туда — вроде всё в порядке, Сэм спит, на столе горит забытая лампа, подойдя, выключил её и снова вышел в коридор. Вблизи от лестницы, Гарри почуял запах. Принюхался: пахло тухлыми яйцами. Нет, не яйцами, а чем-то пострашнее… Узнав запах, который он неоднократно ощущал при розжиге плиты, Гарри толкнул дверь в родительскую спальню. И пережил несколько минут самого настоящего кошмара наяву — родители очень долго не просыпались…
— Папа, папа, проснись! Мама, вставай! Проснитесь, мама, папа, вставайте! Про-сни-тесь!!!
Уж он и кричал им в уши, и толкал, и за руки тянул, скинув одеяла на пол — ни в какую. Наконец он просто забрался к папе на живот и отчаянно попрыгал на нем, крича в лицо. И добился-таки! Докричался-добудился! Закряхтел Коломбо, с трудом разлепил глаза и поднял с подушки тяжелую, одурманенную газом голову. Встал, пошатываясь, и, моментально поняв, что произошло, принялся открывать все окна. Гарри молча последовал его примеру. Спустившись на кухню, Коломбо завернул вентиль, перекрывая подачу газа, потом, поднявшись обратно на второй этаж, принялся будить всех детей и жену. Миссис Коломбо, как и он, долго не просыпалась, всё же их комната была в начале коридора, у самой лестницы, почти над кухней… Надышались они, крепко надышались. И если бы не Гарри…
Утечка газа, как выяснили вызванные мастера, произошла от прохудившегося шланга старенькой плиты. Хорошо ещё, что электричество не было включено, что все предусмотрительно выключили везде свет, тем самым предотвратив возможное возгорание и взрыв. Гарри гулко сглотнул, вспомнив оставленную включенной лампу на столе в комнате Сэма, а Фрэнк крепко обнял удивительного мальчика, спасшего их семью своим чутким сном. Прижавшись к папе, Гарри закрыл глаза и снова увидел его — вороного скакуна, несущегося по прерии навстречу ветру и судьбе.
====== ~ 12 ~ Ещё несколько лет ======
Смущенный вмешательством призрачного коня из мира грез, Гарри едва дожил до следующей встречи с индейцем. А увидев наставника, тут же утянул того к себе в комнату, чтобы без помех расспросить.
— Денвер, это же не значит, что я должен его призвать к себе прямо сейчас? Его же держать негде! — протарахтел мальчишка после поспешного пересказа о случившемся.
— А его не надо держать, — слабо улыбнулся волшебник. — Ему, даже материальному, не нужна конюшня.
— А что случилось? — настороженно заглянул Гарри в тревожные глаза индейца, удивленный его тоном.
— Ничего, — торопливо отозвался тот. — Просто я рад, что ты услышал его. И спас свою семью…
Гарри нахмурился, начиная понимать, что здесь что-то совсем иное прячется. Спас свою семью тем, что услышал ржание призрачного коня. Невольно вспомнился сон — волнистая трава колышется от ветра до самого горизонта, туманная дымка плывет на стыке неба и земли, и скачет по прерии черный конь… А может, кобыла? Ведь рядом с ней, чуть поотстав, бежал махонький жеребёнок. Да, сейчас вспомнился малыш, почти незаметный на фоне огромной вороной матери, малюсенький, тоненький, с пегой мордашкой…
— Это я?.. — неуверенно спросил Гарри, озадаченно смотря на Денвера. Индеец положил ладонь на его грудь.
— Это твоя магия. Твое предчувствие, твой дар предвидения. У простого человека тоже бывают такие предчувствия, тоже бывают такие сны-предсказания. Даже просыпаются порой от резкого громкого крика в лицо, просто спишь, спишь… и вдруг ка-а-ак кто-то гаркнет тебе в лицо, ты аж подпрыгиваешь в постели, садишься и испуганно головой во все стороны вертишь, пытаешься понять — а кто тебя разбудил, кто так страшно кричал? И сердечко у тебя так и колотится, так и заходится… А иногда это не крик, а звук падения чего-то большого и тяжелого, или стук, или толчок в спину или бок. Но пробуждение такое же внезапное и страшноватое, с сердцебиением.
Гарри всё это внимательно выслушал, с сожалением убеждаясь, что лошадь ему действительно приснилась, опечаленно вздохнул.
— А почему ты сказал, что это мой конь? Если он просто снится мне, то как он может быть моим?
— Он правда твой, Гарри. Как у волшебника, у тебя есть конь. И, повторяю, ему не нужна конюшня, он невидим для посторонних. Когда надо, он появляется, в остальное время он скрывается в своем измерении, в своем мире грез. Просто он волшебный, Гарри, как и ты…
— Как твой мир, спрятанный от людей? — уточнил Гарри.
— Да, — кивнул Денвер. — Как мой мир. А точнее — мир волшебников.
Вот такой разговор состоялся у семилетнего Гарри перед Рождеством восемьдесят седьмого года. Потом было Рождество и время, неспешно полетевшее сквозь года, вытягивая мальчика вверх и вширь, развивая его мозг и раздвигая горизонты.
Рождественские праздники и дни рождения в семье Коломбо проводили всегда. И всегда весело, красочно, с размахом. Дней рождения у одних только детей было пять, семь, считая родителей, и ещё пара десятков у всех прочих родственников. День рождения у Энди, день рождения у Синтии. Дни рождения у прочих: Пати, Роберта, Донована, Шэрон…
Традиционно покупался торт, приглашались стаи друзей, причем не только собственных, а всех. Незнакомых-то ребят не было, все знали всех со всей западной Доран-стрит, со всеми её кварталами и боковыми улочками. Клоуны с дрессированными собачками, воздушные шарики, пони и ослики для катания — все эти развлечения устраивались для детей за счет администрации города Глендейла в одном из трех ближних мини-парков, иногда даже в присутствии самого мэра, если у того были время и интерес. Дни рождения у самих друзей и их родителей тоже никто не отменял, так что хочешь не хочешь, а пришлось завести не одну толстую тетрадку со вклеенными в них календариками, в которых были скрупулезно отмечены дни рождения тех или иных ребят, с адресами и телефонами, с именами бабушек-дедушек… И попробуй только забыть поздравить девяностосемилетнюю миссис Марш, у которой имеется точно такой же амбарный гроссбух со списками имен.
Подарки, понятное дело, были дешевенькими и чаще всего самодельными, что, разумеется, весьма ценилось именинником, ведь такое подарочки, сделанные с душой, идущие от дарителя от всего сердца, были дороже всех сокровищ мира. Ну, друзьям-знакомым Гарри старался сделать открытки или купить красивые блокнотик и ручку. А вот родичам… для них он буквально из кожи вылезал. Неделями искал глину, облазывая все ближайшие карьеры или земляные работы, а находя, тут же собирал и тащил домой ведрами. Набрав несколько образцов разных глин, Гарри с головой окунался в эксперименты: разводил водой в различных пропорциях — пожиже, погуще; месил, мял, разминал и, добившись нужной консистенции, начинал лепить. Ну что сказать. Лепил Гарри недурно, а учитывая то, что он не имел личного знакомства с дымковскими русскими игрушками, которых ещё под хохлому расписывают, его поделки вызывали должное уважение. Каждый год папа и мама получали от любящего сына какого-либо диснеевского героя: Дональда Дака, Микки Мауса, лежащего Бемби. Но чаще всего Гарри лепил бассета, тем более, что Пёс был крайне удобен для творчества — коротколапый и длинный, он не требовал проволоки в каркасе, достаточно было глину погуще замесить — до состояния пластилина. Раскрашивал свои поделки Гарри сам, причем искусно, реалистично и красиво.
Гарри вообще рос творческим человеком, разносторонне заинтересованным, он любил рисовать, писать рассказы, лепить из глины и пластилина, увлекался оригами и обожал вырезать из бумаги всякие кусочки, из которых складывал аппликации и строил фигурки машинок и животных. Многие из этих бумажных фигурок потом бережно собирались и хранились в коробке, чтобы на Новый год достать их, разукрасить кусочками мишуры и блестками и украсить ими елку. Елка на Рождество была настоящей, пышной и разлапистой, одуряюще пахнущей хвоей и смолой. Наряжали её всей семьей, кучкуясь и танцуя вокруг лесной красавицы, по мере роста развешивая шарики, игрушки и те самые гаррины поделки из бумаги.
В это Рождество всех удивила Мирабель. Взяла синий шарик и застыла вдруг, завороженная каким-то чудом, стоит, зажав шарик в ладонях, и смотрит на него, не мигая, пристально-пристально вглядывается в синий глянцевый бочок. Родители заметили, заинтересовались.
— Мира, что случилось? — мягко спросил Коломбо, присев на корточки перед малышкой.
Девочка не смогла сказать — не нашла нужных слов и только беспомощно попискивала, пытаясь хотя бы так выразить свои восторги. К счастью, Гарри ещё помнил себя в подобной ситуации и сумел облечь чувства Миры в слова. Встал рядом с ней, погладил шарик пальцем и сообщил всем:
— В нем целый мир отразился, видите? Посмотрите, тут елочка видна, дверь гостиной, холл, окна, все мы, всё сразу отражается, вкруговую.
Мирабель просияла и с благодарностью посмотрела на старшего брата. А всё понявшие родители, приблизив головы, внимательно всмотрелись в сине-бархатное чудо, которое открыли для них дети.
— Это такая прелесть! — растроганно произнесла мама, обнимая и целуя в щечки Миру и Гарри. — Спасибо вам за это маленькое чудо, мои дорогие.
— Куда ты хочешь его повесить? — проницательно спросил отец. И удивился, когда Мира протянула шарик ему, доверяя свое хрупкое счастье. Папа даже растерялся от неожиданности. — Я? О… ну хорошо, хорошо…
Разведя руками, он взял шарик и торжественно повесил на зеленую веточку. Чудесное, милое, доброе Рождество, как и многие до этого и после него.
На Дни Благодарения собирались всей огромной семьей, ради чего приезжали все братья и сестры, кузены и кузины со всех концов Калифорнии и других близлежащих штатов. Об этом празднике вы можете прочитать в отдельном моем рассказе «Меня зовут Коломбо», уверяю вас, там подробно обо всем написано.
Рождество за Рождеством, зима за летом, лето за зимой… Хотя, температурно зима от лета мало чем отличалась, разве что не так жарко становилось в зимний период. Где-то до сорока градусов по Фаренгейту (что составляет около +5 по Цельсию). Обычная температура для декабря в Лос-Анджелесе, шестьдесят два градуса по Фаренгейту (+17 по Цельсию). О снеге Гарри только читал да по телевизору видел временами, чему страшно дивился и ломал голову на вечную тему калифорнийских детей: что такое снег и почему от него пар изо рта идет, и что значит — холодно? Что это такое вообще — холода? Ему, как всякому калифорнийцу, казалось странным, что где-то может быть не так, что где-то холодает настолько, что вода замерзает в реках и озерах, а с неба падают снежинки, которые он любил вырезать из бумаги… Но хоть он и не видел снега по-настоящему, его существование всё же не отрицал, как и того, что на свете живет дивный зверь утконос австралийский. Его Гарри, как и снежную шапку на горе Килиманджаро, видел по телевизору.