— Как ты посмел выйти из комнаты, Гарри? — женщина резко обернулась и вперила в него рассерженный взгляд. Мальчик съёжился и непонимающе заморгал.
— Я… Я просто хотел… Я проголодался, тётя…
— Марш в комнату, и чтобы даже тени твоей я не видела! Я принесу тебе твой завтрак, так уж и быть, когда сочту нужным! Что за наглость: появляться у меня на глазах, как ни в чём ни бывало, после того, что ты тут вчера устроил!
— Я устроил? — пролепетал он. — Но я ничего…
— Гарри! Хватит огрызаться! Убирайся, пока я не позвала Вернона!
Мальчик мгновенно сорвался с места и исчез из кухни: дядя Вернон хоть и никогда не был с ним жесток, но тётя сейчас была явно рассержена, а злить родственников ещё больше ему вовсе не хотелось. Тем более, что он всё ещё не понимал, что же такое успел натворить вчера. Ну, разве что, вчера был день его рождения…
В таком же недоумении Гарри провёл ещё два дня, почти безвылазно сидя у себя в комнате, выходя только в уборную. Трижды в день тётя Петуния просовывала еду в маленькое окошко, похожее на кошачий лаз, внизу двери его комнаты. И на этом общение с роднёй и заканчивалось, ни дядя Вернон, ни Дадли даже не подходили к его комнате. Нельзя сказать, что Гарри очень не хватало общения со своей приёмной семьёй, но чтобы его игнорировали полностью — это было очень-очень странным. Мальчику было нечем заняться, и на третий день он со скуки принялся перебирать свои школьные вещи в сундуке.
Он аккуратно свернул зимний плащ, встряхнул и сложил форменные мантии. Примерил ботинки и зимние сапоги, убедился, что они ему всё ещё впору. Перебрал ворох разрозненных носков, выложил те, что нужно было заштопать, остальные небрежно свалил обратно. Не успел он подумать, что ничего-то интересного нет и в сундуке, как вдруг обратил внимание, что… учебники довольно новые и почему-то за четвёртый курс. «Стоп, — мысленно удивился Гарри, — как же так? Я же пойду на третий курс, и я точно помню, что, когда собирался домой на каникулы, в моём сундуке были книжки второго курса. Второго! Откуда же эти учебники?» Подумав немного над этакой странностью, он всё-таки сообразил, в чём дело: это братцы Уизли в очередной раз подшутили над ним, забрали его книги и подсунули чужие. Интересно, как же он тогда будет делать домашние задания на лето… Наверняка, именно в этом и состояла идея близнецов.
Поскольку заняться мальчику всё равно было нечем, он выложил учебники на стол, намереваясь почитать хотя бы их: вот удивятся все, когда он будет блистать знаниями через год! Вернувшись к сундуку, Гарри обнаружил на дне кое-что, чего там вообще быть не могло. Никогда. …И вряд ли даже приколисты Фред с Джорджем додумались бы подложить ЭТО ему. Мальчик вынул из сундука длинный свёрток и снял малиновую бархатистую ткань с… метлы. Не веря собственным глазам, Гарри, который на уроке полётов взлетел одним из последних, из-за чего над ним смеялись все, даже девочки, держал в руках самую красивую, какую только можно было разве что во сне увидеть, метлу. Берёзовые прутики хвоста были идеально подобраны по толщине и длине, а на лаковом древке золотом выведено «Комета»…
Весь день Гарри читал учебники, а когда ему надоедало, любовался невесть откуда взявшейся в его сундуке метлой. Он буквально влюбился в Комету и гнал от себя мысль, что она у него оказалась по ошибке, и как только он вернётся в Хогвартс, настоящий хозяин этого чуда обязательно её у него отберёт. Мальчик даже спать улёгся, сжав в руке блестящее древко метлы.
Следующим вечером Гарри лежал на кровати, всё так же держал метлу и смотрел в потолок, размышляя, как он появится в Школе. Он всё ещё не мог решить, показать ли Комету всем и каждому, чтобы все обзавидовались, или же спрятать или вообще оставить дома, чтобы не отобрали. Неожиданно в комнату вошёл дядя. Гарри медленно перевёл на него затуманенный мечтами взгляд. Дядя Вернон был одет в парадный костюм и выглядел чрезвычайно представительно.
— Мы уходим, — сообщил он.
— Простите?
— Мы — а именно, я с твоей тётей и Дадли — уходим.
— Отлично, — равнодушно сказал Гарри и снова уставился в потолок.
— Пока нас нет, тебе запрещается выходить из комнаты.
— Ясно.
— Запрещается трогать телевизор, стереосистему и вообще наши вещи.
— Да, сэр.
— И запрещается таскать еду из холодильника.
— Понятно.
— Я запру дверь в твою комнату.
— Как скажете.
Дядя Вернон сверлил племянника подозрительным взглядом, явно обескураженный отсутствием возражений, но не нашёл, что сказать. Он грузно, как бегемот, развернулся, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Гарри услышал, как поворачивается в замке ключ, и как дядя Вернон топает вниз по лестнице. Через несколько минут после этого снаружи дома хлопнули дверцы, раздался шум двигателя и шорох шин отъезжающего от дома автомобиля.
Мальчик действительно не испытывал никакой печали по поводу отъезда Дурсли. Какая ему разница, дома они или нет. Ему даже не хотелось вставать и включать свет в комнате. Быстро сгущались сумерки, а он всё так же валялся на кровати, поглаживая чудесную Комету и слушая ночные звуки, доносящиеся из открытого окна. Оказалось, пустой дом тоже издавал звуки. Ворчали трубы. Потрескивали и поскрипывали половицы и ступеньки… Гарри лежал тихо, без движения, почти засыпая.
И вдруг из кухни очень отчётливо донёсся грохот. Мальчик мгновенно сел и вслушался. Это не Дурсли — слишком рано, да и он бы услышал, как приехала машина. Несколько секунд было тихо, затем отчётливо послышались какие-то голоса. «Воры!» — испугался Гарри, скатился с кровати и замер, пригнувшись. Он решал, спрятаться ли ему под кроватью, или же в шкафу, но до него дошло, что воры не стали бы так громко разговаривать — а тот, кто ходил сейчас по кухне, явно не давал себе труда понижать голос. Да и вообще, что ворам делать на кухне? Тётя, конечно, неплохо готовит, но не настолько же! Мальчик схватил свою волшебную палочку и подошёл к двери, изо всех сил прислушиваясь. И почти сразу же отпрянул назад — замок громко щёлкнул, и дверь распахнулась.
Гарри стоял неподвижно, глядя сквозь дверной проём в неосвещённый коридор. Он старался уловить хоть малейший звук, но в доме стало совершенно тихо. Он поколебался мгновение, а затем быстро и бесшумно вышел из комнаты к лестнице. Сердце билось уже не в груди, а в горле. У первых ступенек стояли какие-то люди. Пришельцев была целая толпа, человек десять, и все они, как по команде, уставились прямо на него. В отличие от мальчика, они совсем не удивились и не испугались, обнаружив его в пустом доме. Да, это точно не воры. Но кто они такие?
— Кто. Вы. И что. Здесь. Делаете?
Гарри говорил чётко и отрывисто, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Отлично, парень! — взревел один человек и шагнул вперёд. — Первым делом — бдительность!
Мальчик попятился и выставил перед собой волшебную палочку: крупный, грузный седой длинноволосый мужчина, в носу которого недоставало большого куска плоти, мог бы напугать своим видом кого угодно. К тому же, у него были разные глаза: один маленький, как чёрная бусина, смотрел прямо на него, а второй, крупный, ярко-голубой, вертелся в глазнице, словно жил собственной жизнью. Сомнений не осталось: дом добропорядочных маглов Дурсли посетили не воры, а волшебники. Такие же, как сам Гарри.
— Ты же помнишь, я был в прошлом году учителем в Хогвартсе, — продолжил устрашающий колдун, но тут же заметно смутился: — Э-э… Ну, то есть, не совсем я…
Видя, что Гарри не намерен кидаться к нему с объятьями, и вообще делает вид, словно не узнаёт, он отступил в толпу, пророкотав: — Эх, парень, ты прав, доверять мне у тебя нет совершенно никакого резона. Ремус, давай-ка ты…
— …А чего мы в темноте-то? — вдруг раздался молодой женский голос.
Через мгновение, наполненное шорохами и шуршанием в группе магов, раздалось почти хоровое «Люмос!». С полдюжины волшебных палочек засветились огоньками, подсвечивая лица своих хозяев. Гарри тоже чуть было не зажёг свою волшебную палочку, но усмехнулся, шагнул к стене и нажал выключатель. Волшебники, ослеплённые ярким электрическим светом, заозирались и заморгали. «Во как! — удивлённо сказал кто-то из них. — Это поярче будет даже, чем Люмос Солем!» Тем временем Гарри рассматривал визитёров. Никто из них не казался ему знакомым. «Да что в конце концов тут происходит?!» — думал он, едва сдерживаясь, чтобы не заорать эти слова во всю глотку. Взрослые смотрели на него снизу вверх, кто дружелюбно, кто с любопытством, а кто-то даже как-то уважительно. Кроме седого верзилы с разными глазами. Он уставился на мальчика весьма подозрительно.
— Что-то тут странноватое, не находите, леди и джентльмены? — пророкотал он. — Пацанчик-то даже тебя, Ремус, не узнаёт. А может, он — это вовсе не он?
Грузный колдун вперил взгляд живого глаза прямо Гарри в переносицу:
— Ну-ка, скажи, кем становится твой Заступник, а?
— Мой … кто? — непонимающе заморгал тот. Столпившиеся у лестницы волшебники чуть ли не в один голос ахнули и принялись переглядываться.
— Да что вы набросились на мальчика, Аластор, в самом-то деле? — прозвучал тот же голос молодой женщины, и наверх по лестнице стала подниматься колдунья с копной ярко-фиолетовых волос и лицом в форме сердечка. Она сочувственно смотрела на Гарри: — Мы свалились такой толпой на бедолагу посреди ночи, тут собственную фамилию забудешь, да? Моя вот, например, Тонкс, а твоя?
— Д-дурсли… — растерянно вымолвил он.
Даже самое искусное перо не смогло бы описать изумление, отразившееся на лицах волшебников.
Комментарий к Интермедия 1
Дорогие мои читатели, дайте мне знать, стоит ли включать ещё интермедии о “туповатом, пришибленном и никому не нужном” Гарри Дурсли, который вдруг стал Избранным?
========== Достаточно ли безумен гений? ==========
Физически Гарри Дурсли чувствовал себя прекрасно, особенно если учесть, что никакие головные боли — как в прямом смысле, так и в переносном — из-за шрама его больше не беспокоили. Только лишь необходимость придумать хоть какое-нибудь приемлемое объяснение своему отчаянному поступку заставляла его валяться в больничном крыле, изображая крайнюю степень слабости и нездоровья. Притворяться он, прямодушный по характеру, научился в своей прежней жизни у Дурсли. Тётя Петуния притворялась радушной хозяйкой и идеальной матерью, дядя Вернон — успешным бизнесменом и главой семьи, ну, а двоюродный братец Дадли — хорошим сыном. А сколько раз Гарри наблюдал, как Даддикин закатывал истерики или притворялся больным для того, чтобы родители немедленно сделали то, что он хочет! Вот сейчас и он сам изображал нездоровье, чтобы достичь своей цели. Он даже глаза старался лишний раз не открывать, послушно ел с ложечки и пил всякие снадобья целыми галлонами. Мальчик подозревал, что мадам Помфри сразу поняла, что он симулирует, но она как ни в чём не бывало продолжала свою работу и не задавала лишних вопросов. Словно цербер Пушок, она охраняла его покой, так что ни единая живая душа в палату не проникала. Гарри спокойно лежал и обдумывал каждое своё следующее слово и действие. С непривычки было трудно.
Несмотря на это, через несколько дней в лечебницу пришёл тот, кого даже целительница не посмела остановить. Ректор Школы Хогвартс Альбус Дамблдор, собственной седовласой и длиннобородой персоной. Как только Гарри увидел его в дверях, наклонившегося и внимательно слушающего взволнованные объяснения мадам Помфри, он тут же зажмурился, мысленно застонал и принялся так же мысленно осыпать себя всеми бранными словами, какие только слышал в своей жизни от кузена Дадли и дяди Вернона. И было за что ругаться: в панике от всего случившегося с ним — дементоры, дисциплинарное слушание, отсутствие понятных вестей от Рона и Гермионы, а затем внезапно исполнившееся желание стать «просто Гарри» и совершенно чужой иной мир, где всё не то и не так, — он совсем позабыл о Дамблдоре. О действительно великом колдуне ХХ века. О ректоре, от внимания которого не ускользало даже самое незначительное происшествие в Хогвартсе. Конечно, «внезапно проснувшийся героизм» у какого-то Гарри Дурсли, который в Школе до того ничем особенным не выделялся, тоже не мог не привлечь внимание профессора. «Так, думай, Гарри, думай, как ты будешь выкручиваться теперь… Дамблдор-то тебе не Рон, не Невилл и даже не Люпин», — мысленно подстёгивал себя мальчик.
Ректор тихо подошёл к его кровати, наколдовал кресло вместо обычного стула для посетителей и сел. Гарри лежал с закрытыми глазами и старался дышать ровно и медленно, словно во сне. Дамблдор помолчал с минуту, а потом вымолвил с усмешкой:
— Ну, довольно притворяться, Гарри. Я знаю, что ты не спишь. А самое забавное, ты тоже знаешь, что я это знаю. Вообще-то, у меня достаточно времени, чтобы сидеть и ждать, пока тебе не надоест изображать спящего, но не кажется ли тебе, что невежливо заставлять ждать старика?
С глубоким вздохом мальчик заворочался и сел на постели. Он потянулся за очками, нацепил их на нос и только потом осмелился взглянуть на ректора. Но как только увидел такую знакомую всепонимающую улыбку, у него отлегло от сердца.
— Извините, сэр, — сказал он тихо.
— Не стоит извиняться. Я вообще-то пришёл поблагодарить тебя, Гарри Дурсли.
— Вы? Поблагодарить? Меня? Но что я такого сделал, сэр?
— Ну, как же. Ты защитил Невилла Лонгботтома. Ты защитил своих товарищей. Пусть это был просто боггарт, но кто может знать, что бы случилось, если бы он стал страхом Невилла. Ты же знаешь, кем бы стал его боггарт?
Мальчик кивнул, едва не назвав по привычке имя Воландеморта.
— Даже я не смогу сказать, что бы произошло, появись он посреди третьекурсников. Пожалуй, только то, чем стал боггарт для тебя, могло наделать больше паники. Что, собственно говоря, и случилось.
«Ну, вот, — подумал Гарри, — начинается» — и опустил взгляд.
Дамблдор помолчал, сцепив руки в замок и покачивая длинным загнутым носком туфли.
— Может, ты мне объяснишь, Гарри Дурсли, маглорожденный волшебник, почему ты боишься дементоров, и как ты научился вызывать Заступника?
Гарри вздохнул. Внезапно он подумал: «А вдруг здешний Дамблдор при всём том же величии и мудрости чуть менее «с приветом»? Он же не показывает ни гнева, ни презрения к «просто Гарри». Вдруг он сможет мне помочь?»
— Профессор Дамблдор… Я бы мог вам рассказать, но, боюсь, вы мне не поверите, — очень тихо сказал он, так и не поднимая взгляд.
— Знаешь ли, Гарри, я ведь достаточно долго живу на этом свете, и, уж поверь мне, повидал столько всякого, что… Вряд ли найдётся хоть что-то, о чём я уверенно смогу утверждать, что это невозможно. Так что, говори.
— Я из другого мира, сэр, — прошептал мальчик со вздохом. — Мне пятнадцать лет, и в моём мире шрам от заклинания Воландеморта на лбу у меня. Там я — Мальчик-который-выжил.
Только сказав это, Гарри глянул на ректора. Казалось, он даже дышать перестал, ожидая, как отреагирует Дамблдор на такое признание. Тот посуровел лицом, жуя губами, и глаза его словно потухли под нависшими густыми седыми бровями.
— Вот оно как… — наконец, промолвил великий волшебник. — Тогда получается, что Гарри Дурсли из э-э-э… моего мира оказался в… твоём? Два мальчика поменялись душами?
Гарри пожал плечами:
— Не знаю, сэр. Но, похоже, так. …Скажите, неужели есть такая магия?